Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня. Книга 2: Чёрный камень Эрхины
– Ты прав, Эрнольв ярл, – спокойно согласился «Торвард конунг». С Эрнольвом ярлом он должен был всегда соглашаться – это ему приказал сам Торвард и настойчиво внушала кюна.
Сэла вздохнула. Она изнывала от жажды скорее увидеть Торварда снова дома и снова в его истинном обличье. Как красив он был в ее воспоминаниях – и так тускло, нелепо, невыразительно выглядело это же самое лицо, напяленное на Коля! Если бы на этом престоле сидел настоящий Торвард, с каким наслаждением она прижалась бы к его коленям, как кошка, и мурлыкала бы от счастья только потому, что он здесь!
Когда корабли туалов приблизились, семь фьялльских кораблей уже ждали их перед устьем Аскефьорда. Тем, кто смотрел с высоких прибрежных скал, открылось поразительное зрелище: против «Ушастого» самого Торварда конунга и «Медного Дракона» Асвальда ярла стояли «Рассекающий» Рунольва Скалы, «Единорог» Халльмунда ярла, «Медведь» братьев Хродмарингов – свои, родные, всему Аскефьорду известные корабли, и сами их законные хозяева смотрели на них со стороны, как на плененных родичей, силой вовлеченных во вражеское войско. А Торвард – настоящий – с «Единорога» смотрел на нос «Ушастого», где стоял в окружении его собственных телохранителей «он сам». Чувств своих он сейчас не понимал: здесь были и беспокойный смех, и негодование, какое испытал бы всякий, увидев безродного чужака в своем доме, среди своих домочадцев и даже в своей одежде!
Корабли быстро сближались, Торвард уже различал множество лиц на «Ушастом» или на «Полосатом Змее» Альвора Светлобрового – он знал всех этих людей, и сердце его переворачивалось при виде их суровых, собранных, полных решимости лиц. Он гордился ими, собравшимися защищать Аскефьорд – для него и от него! Зная, что с конунгом что-то не так, Лебяжий фьорд тоже снарядил два корабля, и Торвард был от всей души благодарен их вождям – тем, которые сжимали копья, готовые метнуть их в него, туальского посланца. Все они помнили зимний набег и радовались возможности на этот раз встретить врага открыто, на равных, как подобает мужчинам.
Как ему хотелось поскорее вернуться туда, на свой корабль, к своей дружине, к своему собственному истинному облику! До этого оставался один шаг, но самый последний и самый трудный шаг. На ближайшие часы Торварду предстояло забыть о своих чувствах и сосредоточиться на деле, на труднейшей, почти неразрешимой задаче. Не допустить кровопролития, ни в коем случае. Руками своей туальской дружины убить или хотя бы ранить хоть кого-то из фьяллей в его глазах было хуже любого позора и преступления. Но и туалы, с которыми он прожил последние месяцы, в каком-то смысле стали для него своими. Сейчас ему предстояло быть Колем и Торвардом одновременно, но так, чтобы никто об этом не догадался.
И пока Аскефьорд сделал все, чтобы облегчить ему задачу. Не зря он полагался на твердость и благоразумие Эрнольва ярла. Тот приготовил войско, способное оборонять Аскефьорд и отбить у туалов охоту хвататься за оружие, но удержал и удальцов вроде братьев Хродмарингов, которым не терпелось в бой. На носу «Белого Змея» Торвард видел фигуру самого Эрнольва ярла – рослого и могучего, как великан, с собственными телохранителями и стягом за спиной, седовласого, но грозного в кольчуге и шлеме, точно конунг из жутких и прекрасных древних сказаний. Эрнольв ярл единственный, кроме них с Колем, знал, кто где. На его помощь можно было рассчитывать. Но начать Торвард должен сам.
С «Ушастого» раздался звук боевого рога, и у Торвард уши заложило от этого знакомого голоса – ведь это его собственный рог, изготовленный одиннадцать лет назад, когда он впервые отправился в самостоятельный поход. От этой близости – и недоступности! – всего родного и настоящего, от чего он был оторван эти три долгих месяца, его била дрожь, по груди и спине под рубахой текли струйки пота. Торвард не помнил, когда ему прежде случалось так волноваться!
– Кто вы такие и зачем пришли сюда на боевых кораблях? – раздался с «Ушастого» чей-то голос. Его собственный голос, но с совсем другим выражением.
Торвард мысленно выругался, точно видел, как чужак неумело обращается с дорогой его сердцу вещью: ну, не дурацкий ли вопрос? Даже если бы они не были предупреждены, то нельзя было бы не узнать эти три корабля! Сам он сказал бы нечто совсем другое…
И он ответил именно то, что «Торвард конунг» должен был сказать.
– Плохая же у вас память, если вы успели позабыть свои собственные корабли! – задиристо крикнул он, и при этом по рядам аскефьордской дружины, густо насаженной на все семь кораблей, пробежал нестройный гул и движение. – Когда-то они были вашими! Но мы отбили их у вас, вот вам и стыдно взглянуть им в глаза! Ты, что ли, Торвард, конунг фьяллей? – Этот вопрос невольно прозвучал с таким презрением, что даже туалы удивились дерзости своего вожака. Они не понимали его истинного смысла. – Ну, скажи, что ты не знаешь нас и не понимаешь, зачем мы сюда пришли!
– Таких наглецов трудно не узнать! – откликнулся тот конунг, что стоял на носу «Ушастого». На это у Коля хватило находчивости. – Похоже, вас вырастили на грядках острова Туаль. Говорят, днем вы считаете себя непобедимыми и потому смеете дерзить кому попало. Как бы вам об этом не пожалеть!
– Пожалеет тот, кому не повезет! А у вас уже дрожат коленки, потому что вы трусы и воры! Вы украли у фрии Эрхины ее амулет, и мы здесь, чтобы потребовать его назад! Ну, посмейте только сказать, что его у вас нет!
– Не станем отрицать то, что верно! – ответил на это Эрнольв ярл. – Скажи-ка, раз уж ты называешь себя вождем туалов: вы хотите вернуть амулет?
– А ты не понял, старик? – Торварду было трудно так нахально обращаться к Эрнольву ярлу, родичу и одному из своих наставников, но шкура Коля обязывала. Ведь Коль, «сын конунга слэттов», якобы никогда не бывал в Аскефьорде и никого тут не знал.
– Может быть, мы и не откажемся вернуть амулет, если вы проявите благоразумие! – отозвался Эрнольв ярл. Он ничуть не обиделся, поскольку знал, кто с ним говорит и чего ему это стоит.
– Какого благоразумия вы от нас хотите? – заносчиво, словно заранее все отвергая, крикнул с «Рассекающего» Фомбуль сын Снотра.
– Не стоит лезть в драку там, где можно договориться. Вы видите, что Аскефьорд готов защитить себя, и я предлагаю это не из трусости. Сойдем на берег и обсудим условия. Я, Эрнольв сын Хравна, по прозвищу Одноглазый, от имени Торварда конунга обещаю вам мир и безопасность на земле Аскефьорда, пока наши переговоры не закончатся!
– Мы не станем вести никаких переговоров с ворами! – закричал с «Медведя» Фуиль сын Ллата, воинственно потрясая копьем. – Отдавайте нам амулет фрии или будем биться!
И все туалы разом издали боевой клич, одобряя эту доблестную речь.
В другой раз Эрнольв ярл ответил бы броском копья, но сейчас ему приходилось смиряться: ведь перед ним, как солнце в тучах, был истинный Торвард конунг в чужом обличье. И сначала требовалось вывести его из толпы туалов, живого и невредимого. «Доставь его на землю! – внушала ему утром кюна Хёрдис. – Чтобы он хоть одной ногой ступил на песок Аскефьорда, а об остальном я позабочусь!»
– Да вы, видно, хотите битву вместо возвращения амулета! – закричал с «Медного Дракона» Эйнар сын Асвальда. – Проломленных голов можем вам дать сколько угодно! Только фрие вашей придется приехать за ними самой! С большущей корзиной!
На фьялленландских кораблях засмеялись, туалы гневно загудели, и щиты фьяллей изготовились встретить копья и стрелы.
– На каких условиях вы хотите его вернуть? – крикнул Торвард с «Единорога», пытаясь остановить разгорающуюся перебранку. – Помолчите, вы, потомки Ки Хиллаина! – злобно бросил он назад, на свою ревущую от избытка боевого пыла дружину. – Вам не понять: если они покорятся без битвы, в этом нашей фрии будет гораздо больше чести!
– Ты боишься битвы! – не утерпел Кондла Решительный, и Торвард едва удержался, чтобы не взять его за шиворот и не выбросить за борт.
– Их больше, и это их земля! – яростно ответил он. – Я хочу привезти фрии ее амулет, а не утонуть здесь в ее честь! Ясно? Молчать, а то за борт!
– Мы изложим вам наши условия в более подходящем месте! – кричал тем временем Эрнольв ярл. – В нашем святилище мы обещаем вам мир, безопасность и уважение! Следуйте за мной!
– А если вам не понравятся наши условия, то снять с вас шкуру мы всегда успеем! – добавил тот Торвард конунг, что находился на «Ушастом». Надо же ему было хоть как-то проявить себя.
– Я принимаю ваше приглашение! – крикнул Торвард с «Единорога». Туалы за его спиной роптали, но звание военного вождя, полученное из священных рук фрии, позволяло ему принимать решения, не советуясь с ними. – А подраться – это от нас не уйдет! – бросил он за спину. – Давай к берегу! Трейт, поворачивай!
Вслед за конунговыми кораблями три туальских вошли во фьорд. «Единорог» пристал у площадки под соснами, и у Торварда сердце стучало так громко, что казалось, его было слышно снаружи. Ноги Торварда снова стояли на земле Аскефьорда, и его переполняло счастье при виде этих сосен, этих скал, этой линии далеких гор на другом берегу. Он словно родился заново. После долгой и тревожной разлуки все это казалось ему так щемяще-прекрасно, что на глаза набегали непривычные слезы, и в то же время томила тревога, словно этот родной, дивный мир у него могут отнять, вырвать из рук. Ему хотелось погладить кору каждой сосны из тех, что знал с младенчества; каждый серый камень, обточенный волнами, казался драгоценностью, а избушка рыбака Вандиля на скале справа, покрытая зеленым дерном и оттого больше похожая на холмик с низкой дверью, была в его глазах милее роскошного Дома Четырех Копий. Смятение, счастье и тревога кипели в нем, и он с трудом хранил воинственно-уверенный вид.
