Аарон Дембски-Боуден - Хельсрич
Дорога была расчищена, путь уже проложен. Здания снесли неделю назад — их фундамент подорвали, а сами квартиры превратились в завалы — чтобы освободить исполину путь.
Жгучим охотничьим порывом было желание развернуться и излить ненависть на врага — настолько сильное, что почти заглушило шёпот Старейшей в разуме.
Старейшая. Её присутствие дико раздражало. Вновь ”Вестник Бури” накренился на ходу, стремясь медленно и неуклюже развернуться. И вновь хватка принцепс заставила тело титана повиноваться.
— Мы идём, — шептала она, — чтобы скоро вступить в ещё более грандиозную битву.
Гнев исполина постепенно уменьшался. Было кое-что новое в словах Старейшей, нечто, что разум хищника мгновенно заметил и узнал. Страх. Сомнение. Просьба.
Сейчас принцепс была слабее, чем когда-либо прежде.
”Вестнику Бури” были не ведомы удовольствия или развлечения. Его душу выковали в древних обрядах из огня, расплавленного метала и плазмы, что бушевала с яростью заточённого в клетке солнца. Ближе всего к удовольствию был прилив эмоций от осознания гибели врагов от его оружия, и последующее притупление мучительного гнева.
И теперь титан ощутил тень этого чувства. Он выполнил на этот раз приказ старухи, всё ещё оставаясь под контролем принцепс.
Но Старейшая стала слабее.
И он её подчинит.
Ночь застала Домоску и взвод штурмовиков укрывшимися в развалинах того, что осталось от жилого дома.
По которому проехала тяжёлая бронетехника зелёнокожих. Теперь это были полуразрушенные руины из рокрита и бронеплит, а Домоска сидела позади невысокой стены, прижимая к груди усиленный лазган. На спине гудел силовой ранец. Кабели между входным портом лазерного ружья и блоком питания нагрелись и покачивались.
Штурмовик была рада, что череполикий астартес и чопорная квинтус-адъютант приказали вернуться в город. Домоска не хотела себе признаваться, но ей понравился полёт на борту ”Громового ястреба” астартес — даже в отсеке забитом прыжковыми ранцами и штурмовыми мотоциклами.
Гораздо меньше ей понравилось направление взвода в уличные бои, но Домоска не собиралась жаловаться — она штурмовик, элита гвардии, и гордилась своей непреклонной верностью долгу.
Пока основные силы защитников оказывая сопротивление медленно отходили или вели затяжные оборонительные бои, некоторым подразделениям в городе было приказано залечь в засадах, пропуская орков, или незаметно пробираться в тыл врага.
В Хельсриче эти задания обычно равномерно распределяли между частями ветеранов и отделениями штурмовиков. На самые сложные операции полковник Саррен отправлял лучших солдат.
И это работало.
Домоска предпочла бы спокойно сидеть за баррикадой под прикрытием ”Леман Руссов”, но такова жизнь.
— Эй, — прошептал Андрей, присев рядом, — это гораздо лучше, чем сидеть на заднице в пустыне, а? Да, лучше, вот что я думаю.
— Помолчи, — прошептала она в ответ. Ауспик не показывал никакого движения. Ни признаков тепла от врагов, ни перемещений поблизости. Но Андрей всё равно продолжил надоедать.
— Последнего я выпотрошил штыком, а? Так и хочется вернуться за черепом. Отшлифую и буду носить на поясе как трофей. Думаю, это привлечёт ко мне внимание.
— Скорее, с ним тебя пристрелят первым.
— Хм. Не такое внимание. Ты слишком недоброжелательная, а? Да, я говорю. Это правда.
— А я говорю, помолчи.
Как по волшебству штурмовик умолк. Они двинулись вперёд, низко пригибаясь и перемещаясь от укрытия к укрытию. С соседней улицы донеслись звуки боя — Домоска слышала гортанный рёв и свиноподобное фырканье сражающихся орков.
— Это Домоска, — прошептала она в наручный вокс. — Впереди контакт. Скорее всего, вторая группа, что прошла мимо час назад.
— Принято, разведгруппа три. Продолжайте двигаться, как приказано, соблюдайте максимальную осторожность.
— Да, капитан, — Домоска выключила вокс. — Готов, Андрей?
Штурмовик кивнул, снова присев рядом. — У меня ещё три комплекта взрывчатки, так? Ещё три танка можно взорвать. А потом я получу обещанный капитаном кофеин.
Голографический стол вполне достоверно воспроизводил ход битвы. Саррен не мог отвести взгляд, хотя мерцающее изображение резало глаза.
Волна разбилась.
Гвардейцы окопались и удерживали позиции. Клещи из частей Стального легиона выдвигались на дислокации позади первой орды захватчиков и приготовились погнать орков вперёд — расплющить между молотом и наковальней.
Саррен улыбнулся. Это был прекрасный день.
Юрисиан не двигался с места почти двадцать четыре часа.
Он сказал, что потребуется больше недели — почти две. Но Владыка кузни больше в это не верил. Работа займёт недели, месяцы… может быть даже годы.
Коды, удерживающие двери неприступного бункера запечатанными, были великолепным произведением искусства — работой множества мастеров механикус. Юрисиан не боялся никого из живущих и убивал во имя Императора на протяжении двадцати трёх десятилетий. И он впервые возненавидел свою службу.
— Гримальд, мне потребуется больше времени, — сказал он в вокс несколько часов назад.
— Ты просишь то, что я не могу дать, — ответил реклюзиарх.
— Это может занять месяцы. Возможно годы. Код развивается, порождая новые шифры, которые в свою очередь требуют специализированного взлома. Он размножается как живое существо, постоянно изменяется, реагирует на моё вмешательство, эволюционирует в более сложные системы.
В последовавшей паузе чувствовался с трудом сдерживаемый гнев.
— Юрисиан, мне нужно это орудие. Доставь его мне.
— Как пожелаешь, реклюзиарх.
Ушли глубочайшее волнение и надежда увидеть "Оберон", стать тем, кто пробудит великий Ординатус Армагеддон. На их месте возникли холодная эффективность и явное отвращение. Запечатывающий код был одним из самых сложных творений созданных человечеством во всех сферах знаний. Его уничтожение причиняло технодесантнику боль, которую испытал бы художник, сжигая бесценную картину.
На ретинальном дисплее зажглись зелёные руны. За один вздох он вскрыл шесть из прокручиваемых кодов. Для последних пяти потребовались дополнительные вычисления, основанные на установленных первым параметрах.
Код развивался. Он реагировал на вмешательство как живое существо, древний дух боролся с действиями Владыки кузни.
— О, как он прекрасен, — подумал трудившийся Юрисиан, — Гримальд, будь ты проклят за то, что потребовал его взломать.
Сервиторы стояли сзади — с тупыми взглядами, разинув рты и медленно разряжаясь.
Юрисиан не обращал на них внимания.
Ему предстояло уничтожить шедевр.
Глава одиннадцатая
Первый день
Поступь титана давно не беспокоила Асавана Тортелия.
Уже само присутствие среди механикус было честью, за что он ежедневно возносил благодарности в молитвах. В течение одиннадцати лет службы Асаван быстро привык к колебаниям, размашистому шагу и даже к грохоту орудий на стенах монастыря. Но он так и не смог привыкнуть к Щиту.
Щит повсюду затмевал небо. Тортелий родился на Юриане — обычной планете в ничем ни примечательном субсекторе, на среднем расстоянии от Святой Терры. Говорили, что единственной особенностью Юриана являлась погода в районе экватора. Небо на городом Гандра-Лай было глубокого насыщенного синего цвета, который поэты долгое время пытались передать с помощью слов, а художники не менее долго пытались запечатлеть на пиктах. Планета с нудными обычаями и бесконечным серым однообразием социума — где все были одинаково бедными — небеса над трущобами улья Гандра-Лай оказались единственным, что Асаван запомнил из молодости.
Щит забрал небо. Хотя, конечно, оставались воспоминания. Но с каждым годом они становились всё призрачнее, словно мистическая сила Щита заставляла всё остальное поблекнуть.
У Щита не было специфического цвета, потому что не могло быть. И Щит не создавал гнетущую атмосферу, потому что это было также невозможно.
Большую часть времени Щит оставался невидимым, а когда его здесь вообще не было — всё становилось просто отлично.
И, тем не менее, в каком-то смысле Щит был всегда. И угнетал. И был здесь. И обесцвечивал все краски неба. Присутствие Щита выдавало раздражающее электрическое шипение в воздухе. Статическое потрескивание между кончиками пальцев и металлическими поверхностями. А спустя некоторое время начинали болеть зубы. И вот это раздражало больше всего.
И ещё мысль, что Щит могли включить в любой момент. Из-за Щита всматриваться в чужое небо стало совсем неинтересно. Он абсолютно исключал всякое удовольствие от созерцания небес. Даже выключенный Щит продолжал угрожать неожиданно подняться и в очередной раз отрезать Тортелия от внешнего мира.
