Гай Кей - Гобелены Фьонавара
— Значит, я прощена? — спросила Ким тихо.
— Ты была прощена во время Каниора.
Она вспомнила: призрачные образы Кевина и Исанны, движущиеся среди череды всех мертвых параико, занимающие среди них почетное место, вызванные вместе с ними глубинной магией пения Руаны.
Ким кивнула головой.
— Я знаю, — ответила она.
Между ними повисло молчание. Ким подняла глаза на серьезного, седого великана.
— Тебе надо идти? Чтобы последовать за ними до пещеры?
— Вскоре, — ответил он. — Но здесь должно произойти еще кое-что, по-моему, и я останусь, чтобы это увидеть.
И при этих словах дремлющее знание пробудилось в Кимберли тоже. Она посмотрела мимо Руаны и увидела на равнине Галадана, окруженного людьми, большинство из которых она знала. Они стояли с обнаженными мечами, нацелив стрелы в сердце повелителя волков, но никто из них не двигался и не говорил, и Галадан тоже. Неподалеку от этого кольца стоял Артур вместе с Джиневрой и Ланселотом.
К западу от них Пол Шафер, которого они ждали, по приказу Верховного правителя опустился на колени у тела Финна дан Шахара.
* * *Когда Лила подняла топор, Джаэль знала об этом. Как могла не знать Верховная жрица? Это было самое страшное святотатство. И почему-то она совсем не удивилась.
Она услышала — каждая жрица во Фьонаваре услышала, — как Лила с грохотом опустила топор на алтарный камень и звенящим голосом приказала Финну вернуться к ней. Этот приказ черпал силу в кровавой власти топора Даны. И Джаэль увидела, как в небе туманная фигурка мальчика на бледном призрачном коне поскакала в сторону и как он потом упал.
Затем одинокий параико появился среди них и наложил заклятие Коннлы на Охоту, и Джаэль видела, как короли стремительно унеслись на юг.
Только когда они исчезли, она позволила себе пойти туда, где лежал Финн. Сначала она шагала, но затем побежала, стремясь успеть вовремя, ради Лилы. Она почувствовала, как обруч, удерживающий ее волосы, соскользнул с головы, но не остановилась, чтобы поднять его. И пока она бежала, с развевающимися волосами, она вспомнила тот последний раз, когда была установлена подобная связь: когда Лила в Храме услышала, как Зеленая Кинуин остановила Охоту у залитых кровью берегов Андеин.
Джаэль вспомнила свои собственные слова, сказанные тогда голосом Богини. «Это грозит смертью» — так сказала она и знала, что это правда.
Она подбежала к тому месту, где он лежал. Там уже находился его отец. Она помнила Шахара по тому времени, когда он вернулся с войны, через несколько месяцев после рождения Дариена, а жрицы Даны, посвященные в тайну, помогали Ваэ растить новорожденного.
Он сидел на земле, держа на коленях голову сына. Снова и снова его огрубевшие руки гладили лоб мальчика. Он молча смотрел на приближение Джаэль. Финн лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Она видела, что он снова стал смертным. Он выглядел так, как во времена детской игры, та’киены, на зеленой лужайке в конце Энвил-Лейн. Когда Лила предсказала ему Самый Долгий Путь.
Подошел кто-то еще. Джаэль оглянулась через плечо и увидела, что это Пуйл.
Он подал ей ее серебряный обруч. Никто из них не сказал ни слова. Они посмотрели на отца и сына, потом опустились на колени на каменистую землю рядом с упавшим мальчиком.
Он умирал. Дыхание его было затрудненным и поверхностным, в уголках рта запеклась кровь. Джаэль краем своего рукава вытерла ее.
Финн открыл глаза, почувствовав ее прикосновение. Она видела, что он ее узнал. Видела, как он молча задал вопрос.
Стараясь очень четко выговаривать слова, Джаэль произнесла:
— Дикая Охота улетела. Пришел один из параико и приказал им вернуться назад в пещеру, применив то же заклятие, которое заключило их туда.
Она увидела, как он кивнул. Казалось, он понял. Он должен был понять, осознала Джаэль. Он ведь был одним целым с Дикой Охотой. Но теперь он снова стал обычным мальчиком, его голова лежала на коленях у отца, и он умирал.
Но его глаза все еще оставались открытыми. И он сказал так тихо, что ей пришлось низко склониться к нему, чтобы расслышать:
— Значит, я все сделал как надо?
Она услышала, как из груди Шахара вырвался слабый стон. И ответила сквозь слезы:
— Ты сделал даже больше, Финн. Ты все делал правильно. Все-все, с самого начала.
Она увидела, как он улыбнулся. Снова показалась кровь, и снова она вытерла ее рукавом своего платья. Он закашлялся и сказал:
— Она не хотела меня сбросить, знаете ли. — Джаэль не сразу поняла, что он говорит о своей лошади. — Она испугалась, — сказал Финн. — Не привыкла летать так далеко от остальных. Она всего лишь испугалась.
— Ох, сынок, — хрипло прошептал Шахар. — Не трать зря силы.
Финн взял отца за руку. Глаза его закрылись, дыхание стало медленнее. Слезы одна за другой текли по лицу Джаэль. Финн снова открыл глаза.
Глядя прямо на нее, он прошептал:
— Вы скажете Лиле, что я ее слышал? Что я ехал к ней?
Джаэль кивнула, она почти ничего не видела.
— Думаю, она знает. Но я скажу ей, Финн.
В ответ он улыбнулся. В его карих глазах было много боли, но в них был и тихий покой. Он долго молчал, у него уже оставалось мало сил, но он хотел задать еще один вопрос, и Верховная жрица знала, что он последний, потому что он сам оставил его напоследок.
— А Дари? — спросил он.
Она обнаружила, что на этот раз даже не в состоянии ответить. Горе судорогой перехватило ей горло.
Ему ответил Пуйл. Он сказал с бесконечным состраданием:
— Он тоже все сделал правильно, Финн. Все. Он умер, но перед тем, как умереть, убил Ракота Могрима.
Глаза Финна широко раскрылись в последний раз. В них были радость и горестная боль, но в конце снова остался лишь покой, безграничный и бескрайний, перед самым наступлением темноты.
— Ох, малыш, — произнес он. А потом умер, держась за руку отца.
В последующие времена возникла легенда, сказка, которую, возможно, подхватили потому, что многим из переживших те дни хотелось, чтобы это было правдой. Сказка о том, что душе Дариена, которая отправилась в полет незадолго перед душой его брата, чье-то заступничество позволило подождать в безвременье среди звезд, пока Финн догонит его.
А затем история повествует, как они вместе вышли за стены Ночи, которая окружает все миры живых, и направились к свету Чертогов Ткача. И душа Дариена приняла облик маленького Дари, и глаза его души были голубыми, а души Финна — карими, когда они бок о бок шагали к Свету.
Так эта легенда и разошлась потом, рожденная горем и страстным желанием. Но Джаэль, Верховная жрица, в тот день поднялась с колен и увидела, что солнце уже почти закатилось и вечер перешел в сумерки.
Пуйл тоже поднялся, и Джаэль взглянула в его лицо и увидела, что сила запечатлелась на нем так глубоко и так явно, что она испугалась.
И заговорил он именно голосом повелителя Древа Жизни, Дважды Рожденного.
— Среди всего горя и радости этого дня, — произнес он, глядя, кажется, сквозь нее, — остается исполнить еще одно, и, по-моему, это предстоит сделать мне.
Он медленно прошел мимо нее, и она обернулась и увидела при свете заходящего солнца, что все собрались на равнине вокруг Галадана. Они стояли неподвижно, словно статуи или застывшие во времени фигуры.
Оставив Шахара наедине с сыном, она пошла вслед за Пуйлом, держа свой серебряный обруч в руке. И, спускаясь вниз, к равнине, она слышала над головой быстрый шелест невидимых крыльев воронов, имена которым Мысль и Память. Она не знала, что он собирается делать, но в тот момент она поняла нечто другое, истину в глубине собственного сердца, когда увидела, как расступился круг людей и дал дорогу Пуйлу, который вошел в этот круг и встал лицом к повелителю волков, андаину.
Ким стояла между Лорином и Руаной и смотрела, как Пол вошел в круг, и перед ее внутренним взором промелькнуло внезапно странное видение — и исчезло так же быстро, как появилось: Кевин Лэйн, беспечно хохочущий в Зале собраний, когда ничего еще не произошло. Совсем ничего.
Стояла глубокая тишина. В красных лучах заходящего солнца лица собравшихся сияли странным светом. Ветер дул очень мягко, с запада. Повсюду вокруг них лежали мертвые тела.
В кольце живых Пол Шафер встал перед Галаданом и сказал:
— Мы встретились в третий раз, как я тебе и обещал. Я говорил тебе в своем мире, что третий раз будет расплатой за все.
Его голос звучал ровно и тихо, но бесконечно властно. До этого часа, поняла Ким, Пол донес всю свою одержимую напряженность, и теперь к ней прибавилось то, чем он стал во Фьонаваре. Особенно после окончания войны. Потому что она была права: его сила не была силой битвы. Она была иной, и теперь она поднялась в нем.
— Повелитель волков, — произнес он, — я умею видеть в любой темноте, которую ты можешь сотворить, и сломаю любой клинок, который ты попытаешься метнуть в меня. Думаю, ты знаешь, что это правда.
