Борис и Ольга Фателевичи - Волчья шкура
Ира смотрела на Андрея, и не могла поверить: впервые за годы жизни с Мишей она не чувствовала себя рабыней. Рядом с ней случайно оказался мужественный, надежный, волевой человек. За его решением, хотя оно было принято в одну минуту, стояли сила, опыт, и уверенность в своих возможностях. И если ему нужно ее послушание, она будет послушной, но, как свободный человек, добровольно и ответственно.
— Быстро в сумку всю косметику, что есть в доме, красивую обувь, два-три самых нарядных платья, самое лучшее белье.
Она замерла в растерянности:
— У меня и нет ничего, зачем мне косметика, белье? Только то, что из дому привезла. И то… Сколько лет прошло. Все деньги на Мишу уходят.
Анчар махнул рукой.
— Ладно, неважно, разберемся. Поехали спасать Мишу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На балконе Ира удивленно осмотрелась.
— Ты тут живешь?
— Да, а что?
— Странно, никогда не думала, что можно жить на балконе.
— Ничего странного, не под мостом же… Хотя и под мостом хорошие люди живут.
— Извини, не хотела тебя обидеть.
— Не хотела и не обидела. Я привык. Тут хорошо. А быть самому себе хозяином можно везде.
— Да, конечно.
Анчар не подозревал, что невольно задел давнюю Ирину боль.
Ира не заметила, как потеряла себя. Миша все знал, предвидел, все просчитывал наперед, все сам решал и говорил, что и когда делать. Ей оставалось верить и починяться. Споры их становились все короче. И результат их все легче можно было предсказать: будет так, как сказал Миша.
А от нее, дерзкой, своевольной, острой на язык, ничего не осталось. Даже оболочки. После родов грива непокорных с детства волос утихомирилась и свернулась под Ириными руками в послушный узел на затылке. Взгляд смягчился, его приглушили длинные, пушистые ресницы. Под ними Ира научилась прятать сначала страх и тоску первых месяцев жизни с Мишей, а потом искреннее правдоподобие лжи и уклончивое молчание в отношениях с близкими.
И с Мишей она привыкла говорить, не поднимая глаз. Так оказалось проще подчиняться тому, кто выглядел, как маленький ребенок, но обладал непреклонной холодной волей, прозорливостью и стальным характером взрослого.
— Устраивайся. Хочешь, выпей чаю, прими душ. Чувствуй себя, как дома. Мне нужно уйти. Когда вернусь, не знаю, извини. К завтрашнему дню многое нужно сделать. Не жди меня, ложись, тебе к утру нужно выглядеть на миллион, и никакого красного носа и зареванных глаз! Не горюй, поможешь мне — завтра будешь ужинать дома с Мишей. Меня не забудь пригласить. Договорились?
Андрей бросил на кресло возле скрипучего шкафа стопку постельного белья, подмигнул и, набирая номер на мобильнике, ушел. Ира слышала, как он договаривался с кем-то, спустившись во двор: «Валюха, привет! На вахте? Закругляйся и жди меня возле кассы…»
Ну, вот, испортила хорошему человеку вечер. Счастливая эта Валюха! Жаль, что завтра Андрей уйдет из ее жизни, но хоть поужинаем вместе. А потом, может, позвонит когда-нибудь: «Ирка, привет!..» И больше ничего не нужно. У него своя жизнь, у нее — своя.
Ира вспомнила мечту студенческих лет — стать, как все, на случайной койке, чтобы не чувствовать себя «белой вороной» среди подружек. Вот глупая была! И счастливая…
Никого у нее никогда не было, а скоро двадцать пять. Значит, уже и не будет. И не пригодились «волшебные» слова ни на иврите, ни по-арабски. Никто не задевал ее на улице, никто не приглашал «на чашку кофе». Наверное, и в след никто не смотрел. Горячие восточные мужчины, которыми добродушно пугала Иру Биньямина, проходили мимо, будто она часть щербатой стены или запыленная витрина. Ну и пусть, и не очень-то хочется. Завтра Миша будет дома, с ним спокойно и надежно, он все знает, и думать ни о чем не нужно, и волноваться. Завтра все станет по-прежнему.
Мысли текли, не тревожа тем, что было, и не пугая тем, что будет. Ира дождалась тишины за дверью, на цыпочках вышла в кухню, прислушалась. Темно и тихо. Можно идти в душ.
Вернувшись на балкон, Ира постояла у перил — хорошо! Такого «бездельного» вечера у нее еще не было. Если бы Андрей пришел, она бы чайку заварила, поговорили бы. Но о чем говорить? Врать и притворяться стыдно, а он, наверное, о себе не захочет рассказывать постороннему человеку, у него Валюха есть. Ничего, посидели бы молча. Скорее бы утро! Пора спать, нужно слушаться Андрея, он обещал найти Мишу.
Она протянула руку за бельем и не поверила глазам. За креслом, в самом углу, стояло то, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно находиться в жилище обыкновенного человека. Редкая музейная копия античной легенды… Нет, не может быть, просто привиделось; наверное, глупый кич, что-то вроде вешалки, и панама на него брошена.
Ира не заметила, как задремала. Когда пришел Андрей, она не слышала. Проснулась среди ночи, а он уже дома, возится возле шкафа, железками звякает, настольную лампу прикрыл газетой. Хотела встать, чай заварить, но он прошептал: «Спи, спи, я разбужу тебя». Она и уснула.
— Пора, Ирина, пора вставать!
В комнате горела лампа. За окнами темно.
— Давай, собирайся. Одень то, что я принес.
На дверце шкафа висело что-то удивительно блестящее, как рыбья чешуя. Ира подумала, что это зеркало, которого она не заметила вечером, но присмотревшись, поняла: платье. Или блуза? А где же юбка? Может, к ней брюки полагаются? Подошла, пощупала. Нет, все-таки платье… Странное какое: короткое, как туника, не наклонишься, на тонюсеньких бретельках. Материи пошло — кот наплакал, но она дорогущая, тонкая, как паутинка, блестками крохотными расшита. От платья очень странно пахло, будто терпкие духи смешались с запахом тела, вымытого дорогим душистым мылом, а потом разгоряченного долгой работой. Зачем работать хозяйке такого платья? Тревожный, непраздничный запах.
Ира сморщила тонкий нос.
— Может, его простирать?
Андрей засмеялся:
— Ты что, запах — это главная приманка в нашей охоте, на запах поймаем подонков. Давай, поторапливайся, еще многое нужно сделать. Я тебе не помощник, пойду кофе сварю.
В коридоре, как и вечером, никого не было. Квартира еще не проснулась.
Ира постояла под душем, умылась. Почти не глядя в зеркало, свернула волосы в узел, заколола его. Тут же, в ванной, надела кружевные трусики и нарядный бюстгальтер из подарков Елены Александровны. Очень красиво! И почти в пору, чуть-чуть тесноваты, но это даже приятно. Платье оказалось свободным, хотя Ира опытным глазом определила, что хозяйку оно обтягивало, как перчатка: швы на тонкой материи немного растянулись. Платье нежно скользнуло по коже и легло красивыми складками, спереди открывая шею, плечи, грудь и — кошмар! — кружево бюстгальтера. Ира попыталась подтянуть бретельки, но тогда сзади показалась резинка трусиков. А что делать с полоской бюстгальтера на спине? Неприлично! Разве так можно выйти из дома с утра пораньше? И куда? Кое-как удалось ей справиться с глубоким вырезом, но руку придется держать наготове, чтобы вовремя прикрыть грудь.
В кухне Андрей разливал по чашкам кофе. Не оборачиваясь, он пробормотал:
— Готова? Иди краситься, да погуще, убедительно, чтобы наповал. Сейчас кофе принесу.
В комнате на журнальном столике горой лежали яркие коробочки, тюбики, пузырьки с лаком, щеточки и кисточки. Да что же это такое! Тут и дня не хватит, чтобы разобраться! Ира склонилась над столом, с удовольствием вспоминая радость студенческих лет перед выходом «в свет». Вот бы ей тогда хотя бы малую часть этих сокровищ!
Анчар вошел, осторожно открыв плечом дверь. В руках он держал две чашки, полные кофе.
— Тебе сколько са…
Лучше бы он не поднимал глаз. Как теперь донести эти неуклюжие чашки до стола, не расплескав по дороге? Поздно. Рука дрогнула, и на черные, до блеска начищенные туфли пролился кофе с молоком для Ирины. Несколько метров до стола тянулись бесконечно, капли кофе неровными дорожками — черная справа, коричневая слева — обозначили тяжкий путь Анчара. На Ирину он старался не смотреть, но это тонкое лицо, сияющие, чуть удлиненные к вискам глаза… испуганный взмах ресниц, когда она увидела досаду на его лице, и губы, черт! Еще и губы!.. И шея, и плечи, и грудь… Дурацкое платье! И лампа дурацкая, чего светит криво, сверху вниз? Тут что угодно привидеться может! В смятении Анчар попытался найти виновника. Лампа виновата! Ему стало легче.
Кофе выпили молча. К Ире вернулось чувство хронической вины, к которому приучил ее нетерпимый к ошибкам и недостаткам Миша, а Анчар мысленно разодрал в клочья платье, вытер лоскутками заляпанные туфли, мысленно же отбросил мокрые тряпочки в дальний угол, и успокоился. Дел невпроворот, а Ирина не выполнила его просьбу. Подкрасилась, как школьница у маминого зеркала, «чтоб не заметно было», и застыла, собрав платье в кулак у горла, глупая. Не то, совсем не то нужно Анчару!
