Шимун Врочек - Легионы просят огня

Они стоят и ждут, когда человеческая волна докатится до них.

— Проклятье! — серебряная чаша падает. Со звоном улетает куда‑то под стол.

Я вздрагиваю и опускаю руку. Арминий лежит на полу. Рядом растекается кровавая лужа. Но это всего лишь вино.

С чужого красивого лица смотрят на меня знакомые глаза.

— Брат? — говорю я. Звучит неловко и фальшиво.

— Брат, — говорит Арминий. Глядит на меня снизу вверх. Затем протягивает руку…

Пальцы зависают в воздухе.

Я медленно беру его за запястье — оно крепкое и надежное — сжимаю пальцы. Тяну на себя. Вставай!

Если это мой брат, то весу в нем изрядно прибавилось.

Арминий поднимается на ноги. Мы стоим и смотрим друг на друга. Как‑то все очень странно вышло…

Я подхожу к столу и забираю Воробья. Вешаю фигурку на шею.

«Это твой выбор», сказал прозрачный. Очень смешно… Очень. Прозрачный человек знал, что на самом деле случилось с Луцием.

Воробей. «Он принесет тебе только горе».

Я поворачиваюсь. Медленно. Что ж… пора нам начать все с самого начала.

— Привет, Луций, — говорю я. — Рад тебя видеть, брат.

Глава 7. Восстание

Цирюльник стирает с моего подбородка остатки оливкового масла. Прикладывает полотенце, смоченное в отваре шалфея — горячо! От чаши с кипятком тянутся изгибы пара…

Когда цирюльник заканчивает, я оглядываю себя в зеркале. Сойдет.

Бритье — довольно болезненная процедура. Особенно с местной водой, от которой лицо сохнет.

А мне пора тренироваться.

После того как мы с Титом Волтумием встретились в бою с шестью «гемами», я понял: нужно вернуть форму. А случай в таверне «Счастливая рыба» убедил меня внимательней отнестись к занятиям.

Потому что одних навыков уже недостаточно. Тело отвыкло. Нужна практика.

Глядя, как центурионы третируют новобранцев, как гоняют их целыми днями, я могу только качать головой. Такие нагрузки уже не для меня… нет, спасибо.

Я бы умер просто. Мне даже не верится, что когда‑то я выдержал целый месяц в школе наравне с настоящими гладиаторами…

И меня даже не убили.

Хотя не сказать, что совсем не пытались.

А сейчас тренировка — единственное, что помогает мне не думать о дурацком Воробье и перемещении душ.

— Надо тебе больше мяса есть, — говорит Метелл. — Ты какой‑то вялый.

Качаю головой. Я насквозь мокрый от пота. В легатской палатке места для тренировок хватает, и тут — в отличие от улицы — тепло. Поэтому уже полтора часа мы с Метеллом фехтуем.

— Тут ты промахнулся, дружище. Настоящие гладиаторы не едят мяса.

Метелл поднимает брови.

— Серьезно?

— Совершенно.

Метелл — самый молодой трибун в Семнадцатом легионе. Высокий темноволосый парень.

Мой начальник конницы.

Он энергичен, обаятелен и обожает дурацкие шутки. Поэтому мысль заехать своему легату палкой по ребрам кажется ему ужасно забавной…

— Совсем не едят? — он потирает подбородок. Темные глаза блестят от смеха.

— Именно. Все гладиаторы, которых я знал, питались в основном тушеными овощами и овсяной болтушкой. Такая еда помогает набрать вес и оставаться большим и страшным.

Метелл качает головой. Я усмехаюсь. Еще бы, я тоже сначала не верил.

— Ответь мне на один вопрос: кто, по — твоему, выносливее — волк или бык?

Тут я понимаю, что бык — не самый удачный пример.

Германец Стир. Полусумасшедший великан с разными глазами.

Серебристая фигурка Быка, вымазанная кровью…

Я морщусь.

— Пожалуй, бык, — говорит Метелл. — А что?

— Гладиаторы — это сражающиеся быки, а не волки.

— Хорошо, что не коровы.

Что я говорил про дурацкие шутки?

Сейчас в Риме существуют четыре государственных школы гладиаторов.

Большая школа и Утренняя школа специализируются на бестиариях, убийцах зверей. Там бойцов готовят четыре года. В школах Галлов и Даков срок обучения в два раза короче.

Конечно! Человека убить гораздо проще.

Я же регулярно упражнялся с оружием на Марсовом поле. Это традиция. Кто из римской молодежи этого не делал?

Ну, многие не делали — если уж быть честным.

Времена изменились.

Сейчас молодого римлянина проще застать в банях, чем на поле боя.

Впрочем, Марсово поле — это так, баловство. И даже гладиаторская школа — баловство. Главному меня научили в доме моего отца. Бывшие гладиаторы — изрубленные, искалеченные, изуродованные, но сумевшие выжить — приходили к нам каждый день. И мы старались. Вместе с молодыми гладиаторами мы, сыновья Луция Деметрия Целеста, главы рода Деметриев, набивали синяки и шишки.

Впрочем, это все равно бы ничего не дало…

Не будь одной мелочи.

У меня — талант.

Мы занимаемся.

Я хватаю воздух ртом. Деревянный меч в руке весит больше, чем сорокалибровый мешок с солью.

Ничего, ничего. Еще немного. Я этому наглецу покажу, как надо драться!

Метелл, молодой и дерзкий префект конницы, щурится, наклоняет голову. Выставляет деревяшку, идет ко мне. Я жду.

Жду, когда он по — особому поведет головой. Я изучил его привычки. Когда Метелл готовится ударить, он делает резкое движение подбородком… вот оно!

Отбой, удар. Выпад! Моя деревяшка глухо ударяет его в грудь. Бум! Он отшатывается…

Я поднимаю меч, салютую Метеллу. По деревянному клинку четким узором идут следы ударов.

— Ты убит, — говорю я.

Метелл качает головой.

— Как ты это сделал?

— Это просто.

Я показываю. Это действительно просто.

При этом с меня пот льет ручьями.

В палатку входит один из эквитов. Он весь пропах конским потом. Лицо в пятнах дорожной грязи. Когда он хлопает себя по груди кулаком, взлетает облачко пыли.

— Приказ пропретора! — чеканит он. — Где ваш хозяин?

— Кто ты? — спрашиваю я.

Он презрительно оглядывает мою грязную тунику, мое потное и раскрасневшееся лицо. Деревянный меч, который я по — прежнему держу в руке…

— А кто ты, раб? — спрашивает гонец. Метелл хмыкает.

— Легат Семнадцатого.

…Хохот префекта конницы прямо‑таки режет уши.

Всадник на мгновение теряет дар речи. Затем выпрямляется и салютует — четко и энергично. Словно ничего не произошло.

— Нума Деций, — докладывает он. — Первая турма, Восемнадцатый Верный легион.

Мгновение я вспоминаю, кто есть кто.

— Декурион, в чем дело?

— Вас просят на военный совет, легат. Пропретор сейчас в лагере Восемнадцатого легиона.

— Хорошо, — говорю я. «Какого черта Вара принесло сюда, в летние лагеря?»

Я бросаю деревянный меч Метеллу. Он ловит его в воздухе, улыбается.

— Дела, — говорю я. — В другой раз получишь по шее, префект.

— Хорошо, легат.

Метелл хохочет, скаля отличные зубы. Словно он лошадь.

— Хорошая причина увильнуть, легат. Иначе я бы крепко настучал тебе… вам по… хмм… афедрону.

Угу, самое время блеснуть знанием греческого.

— Хвастун самнитский.

— Простите, легат, — говорит всадник. — Вас просили поспешить. Дело срочное.

Мы с Метеллом переглядываемся.

— Что случилось? — спрашивает он серьезно.

Всадник медлит.

— Ну!

— Германцы восстали.

Сначала я думаю, что ослышался. «Они откусят нам пальцы», вновь слышу я голос Нумония Валы.

— Что — о?!

Марсы — небольшое племя германцев. Они поклоняются какой‑то своей Богине. Это все, что я о них знаю.

— Марсы перебили римских судей и легионеров, что были посланы вершить суд на месте, — докладывает гонец. — Гемы обошлись с ними… очень жестоко, пропретор.

Вар поднимает голову. Лицо усталое и нездоровое, левый глаз подергивается. Запах шиповника настолько сильный, что меня начинает мутить.

— Как? — говорит Вар. — Как они обошлись с нашими воинами и судьями?

Гонец бледный, словно сам это видел.

— Они…

— Говори же! — кричит пропретор.

Гонец вскидывает взгляд, на щеках — красные пятна.

— Гемы их распяли.

Всеобщий вздох.

Я вспоминаю, как приехал в Германию. Кресты с распятыми германцами вдоль дороги. Мухи, кружащие над изуродованными ступнями, синие пальцы. Десятки казненных. Это был ответ на смерть моего брата.

Мы распинали варваров — по римскому праву. Гемы ответили нам тем же.

Все честно.

Крики, ярость, гнев. Лица трибунов искажены.

Распятие — позорная казнь.

— Теперь дело за нами, — Арминий, который на самом деле Луций, прерывает молчание. Все оборачиваются на этот негромкий сильный голос. — За Римом. Ответ должны быть мгновенным… и сокрушительным. Пугающим. Иначе это будет воспринято как слабость, пропретор.

Мой мертвый старший брат.

Мой…

— Варвар прав, — говорит легат Девятнадцатого легиона, изнеженный и чахлый побег от ствола Ромула и Рема, Гортензий Мамурра. В каштановых кудрях вяло переливается отсвет лампы. — Мы должны наказать мятежников. Задавить восстание в самом начале, в зародыше! Чтобы Германия ужаснулась. Чтобы варварские матери пугали детей вашим именем, пропретор!