Елизавета Дворецкая - Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем
И первый образ, который всплывал со дна души, был образом богини Марены, ее священной матери и покровительницы. Тьма и Вода – стихии Темной Матери, и Лютава, очутившись внезапно на ночной реке, стремительно несущей ее неведомо куда, чувствовала себя так, будто мчится куда-то в ладонях самой своей покровительницы. Лежа на дне лодки с закрытыми глазами – да и открой она их, ничего, кроме темного ночного неба, ей не удалось бы увидеть, – она повторяла про себя славления Марене, и они давали ей прочную опору в бурлящем море ее новых ощущений:
Мара Марена матушка гневнаКощная мара во нощи сталаМара Чернава всему управаМара молода мертвая водаМара хвороба земельна утробаМара морока ходи от порогаМара Хмуряна костями убранаМара несчастна ходи да не частоМара недоля Велесова воляНеиста гневна Мара Моревна!
Строки заклинаний, сложенных древними дедами и бабками в незапамятные времена, на непривычном языке, который волхвы называли ирийским,[12] сами по себе отрывали дух от всего обыденного, привычного и переносили в Навный мир, вводили в круг волхвов, которые поколение за поколением славили богов, двигаясь вслед за ними из страны в страну и перенося их в своих сердцах.
И вот уже через саму ее душу течет черная вода, а над головой разворачивается дорога из сияющих, совсем зимних ясных звезд. Черная вода омывает каждую косточку, пронизывая само тело, как тень, наполняя силой и покоем, унося тревогу, слабость и неуверенность. Уносит прежнюю Лютаву, ту, что была до посвящения. Теперь в душе ее всегда будет жить сестра, Хромая Волчица.
Растворяясь духом в богине, Лютава почти не помнила, где она сейчас, не чувствовала прежнего страха и негодования, не ощущала даже жестких досок, на которых лежала. Из-под пелены обыденного проступили иные образы, вокруг зазвучали совсем иные голоса.
– Ты звала меня, сестра? – шепнул бесплотный голос. Это не была обычная человеческая речь, но ее хотели спросить именно об этом, и Лютава легко понимала голос из Навного мира. Ведь она находилась совсем рядом – берегиня Угрянка, дух и хозяйка родной реки племени угрян.
Помимо наивысшего божественного покровителя у любого служителя богов имеются в Навном мире свои собственные друзья и помощники. С ними человек не связан неразрывно, их можно поискать, выбрать, приручить или, наоборот, отогнать от себя. Если волхв служит божеству, то духи-помощники служат самому волхву. Иной раз для того, чтобы их позвать, достаточно лишь усилия воли. Тем более сейчас, когда один из них, вернее, одна находилась так близко – только руку протянуть.
С берегиней Угрянкой Лютава встретилась на следующее лето после того, как переселилась в Варгу. Весной, на русальной неделе, она однажды водила хоровод с другими девушками на берегу Угры. Это место так и называлось – Русалица. Именно здесь каждый год девушки чествовали берегинь песнями, хороводами, здесь оставляли им свои дары – вышитые рубашки, полотенца, угощения. На небольшой поляне росло несколько старых ив, на которых так любят сидеть и качаться девы-берегини. Огромные, раскоряченные, со множеством перепутанных стволов, часть из которых лежала на земле, оставаясь живыми, с ветками, свесившими узкие листья в воду и на песок, ивы напоминали старых бабок-простоволосок, собравшихся тут на тайную ворожбу.
Кружась в девичьем хороводе под ивами, тринадцатилетняя Лютава вдруг заметила, что ее держит за руку странная незнакомка – с нечесаными и незаплетенными волосами, во влажной скособоченной рубашке, с венком на голове, но без знаков рода и племени в узорах и украшениях. И это здесь, где даже двое незнакомых, лишь бросив взгляд на рубахи и пояса друг друга, по знакам вышивок и по цветам сразу узнавали все – эта, дескать, сама из Переломичей, замужем живет у Ивняков, за старшим сыном в семье, четверых детей имеет живых и троих умерших… Но эта девушка словно стояла вне прочно сомкнутого круга рода и племени. Это берегиня, дочь леса и воды, которой в этот срок разрешено богами выходить на землю и даже встречаться с людьми. Никто, кроме Лютавы, ее не замечал, а берегиня кружилась вместе со всеми, пела звонким красивым голосом, нежным и протяжным, как летняя чистая речка, прогретая солнцем. Это оказалась сама Угрянка, хозяйка реки Угры, – ее выманили на берег звонкие девичьи голоса, красивые песни, веселые игры. Ведь весной, когда все сущее расцветает и тянется к солнцу, бессмертным и вечно юным берегиням тоже хочется веселья!
Обнаружив, что Лютава ее видит, берегиня улыбнулась ей и подмигнула, точно у них завелась общая тайна. Когда пришла пора обмениваться подарками, Лютава подарила Угрянке ожерелье и ленту на голову, а та подала ей длинную нитку крупного жемчуга и назвала своей сестрой. Так Лютава приобрела второго духа-покровителя. Раз в год она приносила Угрянке рубашку, ленты, бусы, угощала ее пирогами, яйцами и кашей, плясала с ней в хороводе, и берегиня веселилась в теплом человеческом кругу, где никто ее не видел. Это веселье, правда, продолжается недолго – неполных три недели, от Ярилы Сильного до Купалы. Весь остальной год Угрянка приходила к Лютаве незримо, стоило ее позвать, помогала и давала советы.
– Что с тобой такое, сестра? – шептал нежный и мягкий, как теплые струи летней реки, голос, не слышный никому, кроме Лютавы. – Везут тебя чужие люди, а ты молчишь, не зовешь, помощи не просишь. Хочешь, помогу тебе? Хочешь, ладьи опрокину, всех перетоплю, тебя только вынесу, на крутой бережок, на зеленую траву-мураву положу?
– Со мной сестра моя, – мысленно ответила Лютава. – Ты, сестра милая, ступай-ка лучше к моему брату Лютомеру, расскажи ему, где я. А попросит он – помоги его ладьям, понеси их побыстрее.
– Хорошо, сестра, – шепнула Угрянка. – Все исполню.
И Лютава услышала только, как слегка колыхнулась тихая вода под самым берегом. Хозяйке реки не надо и плыть – как пожелает, так и выйдет из воды в любом месте на всем протяжении реки, от истока до устья, где сливается она с Окой.
Иногда Лютава впадала в забытье, нечто среднее между сном и беспамятством, и не заметила, как пришло утро. Когда она очнулась в очередной раз и пошевелилась, то уже почти рассвело. Над рекой висел туман, от воды нешуточно веяло холодом, но кто-то, пока она спала, набросил на нее теплый шерстяной плащ.
Часть утра тоже прошла в дороге. Иногда Лютава ворочалась, отлежав бока на жестком днище, и тогда чей-нибудь сердитый голос приказывал:
– Не дергайся, краса ненаглядная! Пошевельнешься – зарежу!
Но Лютава шевелилась: авось не зарежут, а прыгать из ладьи со связанными руками – не такая она дура.
На рассвете ее вдруг словно ударило изнутри – Лютомер очнулся и стал мысленно искать, звать ее. Она отозвалась – без слов, так далеко их способности к взаимной связи не простирались, – но обозначилась, что она жива и что жизни ее ничто пока не угрожает. Но как же она звала его – казалось, даже хмурые, невыспавшиеся вятичи в ладье должны были услышать ее мысленный призыв. И он ответил – я иду. Как бы ни сложилось, но с этого мгновения Лютомер шел к ней, и она почти успокоилась.
Когда рассвело, она смогла разглядеть лица похитителей и окончательно убедилась, что все поняла правильно. Ее везли оковцы, и сам Доброслав был здесь же. Молинки она не увидела и подумала, что сестра, видимо, во второй ладье.
Эта догадка тоже подтвердилась, когда, уже ближе к полудню, обе ладьи пристали в пустынном месте и оковцы выбрались на берег – размяться и приготовить поесть. Припасов у них с собой почти не имелось, но по пути, уже на рассвете, они не постеснялись вынуть чью-то чужую сеть, поставленную, как видно, с вечера. Улова хватило на уху, и вскоре огонь уже облизывал днище большого черного котла.
Девушек тоже вынесли из ладей и положили на траву. К ним подошел Доброслав и остановился, рассматривая сверху свою добычу, будто увидел впервые.
– Хоть бы поздоровался, княжич светлый! – заметила Лютава.
– Здравствуй, коли не шутишь! – приветливо ответил Доброслав. – Как спалось?
– Хуже некуда. Все бока отлежала, да еще дрянь такая снилась, не поверишь. Будто украл нас с сестрой из отчего дома гость, которого мы со всей лаской принимали. Ни богов не побоялся, ни чуров, ни совести. Приснится же такое!
– Мне тоже не сон виделся, а одно огорчение. Будто хозяин ласковый, к которому я с открытым сердцем приехал, меня погубить задумал. И пришлось будто мне ночью, как духу нечистому, из чужого дома бежать.
– Это ты, княжич, съел на ночь что-нибудь не то! – язвительно ответила на это Молинка. – Но твой-то сон так сном и остался, а мы вот не проснемся никак! И сдается мне, что это все правда истинная!
– Правда! – Доброслав убрал с лица дурашливо-любезную ухмылку и теперь глядел на них откровенно злыми глазами. – Ваш же братец, волк этот, нас поубивать собирался! Пусть-ка теперь вдогон бежит! Небось присмиреет, как увидит нож острый возле твоего горлышка белого!
