Зиновий Юрьев - Звук чужих мыслей
«Господи, сделай, чтобы Дэви был цел и невредим! — думала она. — Я знаю, что не заслужила того, чтобы ты мне помог. Я никогда ни от кого не ждала помощи. Но пусть он будет цел, прошу тебя, господи».
Она не была набожной, но, кроме бога, ей некого было просить. По крайней мере он не подмигнет ей и не скажет: «Хэлло, беби, поговорим сначала совсем о другом деле». Драться, царапаться, обрушивать поток ругательств — это она могла, но просить…
Пора вылезать, вполне может быть, что эта тварь скоро заявится. Она следила, как вытекает из ванны вода, наливая тело прохладной тяжестью, и думали о предстоящем разговоре.
Сенатор Трумонд приехал со своим секретарем — бесцветным человеком средних лет с медленными движениями, словно синхронизированными с движениями шефа.
— Мисс Манверс? — спросил сенатор, не здороваясь, и опустился в кресло. — Чем могу быть вам полезен?
Он бросил короткий взгляд на секретаря, как будто предупреждая его, чтобы он был начеку.
— Вы необычайно проницательны, сенатор, — сказала Клер. — Вы даже догадываетесь, наверное, для чего я пригласила вас. Вы, очевидно, ждете, что я сейчас стану на колени и буду молить вас вернуть мне Дэвида Росса.
— Мне некогда, мисс… Манверт.
— Манверс, сенатор.
— Манверс.
— Вначале я хотела рассказать вам, что всю ночь мне пришлось скрываться в городе. Как только Росс не вернулся домой вовремя, я догадалась, что его пригласили куда-то в гости — скорей всего, с кляпом во рту. Я не раз видела, как это делается. Я знала, что эти же джентльмены пожалуют и ко мне.
Сенатор исподлобья смотрел на Клер, возвышаясь в кресле подобно каменному идолу. Клер заметила, как несколько раз рот его чуть приоткрывался и снова захлопывался. Должно быть, сигналы мозга шли по его нервам медленно и неуверенно, и лишь с третьей или четвертой попытки он сказал:
— Что вы хотите мне сказать? Я уже вышел из того возраста, когда мужчина может слушать все, что бы ни говорила хорошенькая женщина, если у нее есть на что посмотреть.
— Как вы галантны, сенатор! По-моему, я говорю именно то, что вам должно быть интересно. Итак, одинокая, беззащитная женщина просит могущественного сенатора помочь ей найти некоего Дэвида Росса.
— Я не знаю никакого Росса. Будьте здоровы, мисс Манверт…
— Манверс.
— Манверс.
Сенатор слегка нагнулся вперед, положив руки на подлокотники кресла, но Клер видела, что он и не думает встать.
— Вы ожидаете, мистер Трумонд, что я возвращу вашему приятелю эту землю. Так вот, сэр, я и не подумаю этого сделать, и вы доставите Дэвида Росса сюда, в «Стэтлер», не позднее завтрашнего дня.
Где-то в самой глубине утробы сенатора послышалось слабое бульканье. Подымаясь по пищеводу, оно в конце концов превратилось в скрипучий смех.
— Вы глупая баба, Манверт, или как там вас. Вы были шлюхой, и ею вы всегда будете, на большее у вас не хватит ума. Послушайте мой вам совет: возвращайтесь в Лас-Вегас и зарабатывайте себе на кусок хлеба своими прелестями, пока они у вас еще есть. Вам не видать этой земли, поверьте уж мне. У нас, слава богу, пока еще есть порядок, и сенатор стоит побольше уличной девки.
Трумонд встал и направился к двери.
— Вы настоящий джентльмен, сенатор. Я в восторге от вашей речи, и я рада, что нашу мораль блюдут такие законодатели, как вы. Да, чуть не забыла, вы умеете пользоваться магнитофоном?
Сенатор медленно, как корабль, развернулся к Клер всем телом. Шея у него была неподвижна, и когда он поворачивался к собеседнику, всегда казалось, что мысленно он командовал своим мышцам: «Лево руля!»
— Это еще что?
— Магнитофон. Маленький «сони» за семьдесят четыре доллара девяносто девять центов. Купила сегодня утром специально к вашему визиту. Надо же развлекать гостя…
— Послушайте…
— Послушайте вы.
Клер сняла крышку с маленького магнитофона и нажала кнопку. Медленно поползла тоненькая пленка, перематываясь с одной бобины на другую. Внезапно послышался голос Дэвида — и в ответ ему — Юджина Донахью.
— Узнаете? Это Юджин Донахью, ваш частный сыщик, поверенный и, конечно, убежденный минитмен. Подождите, подождите, он это скажет сам и про вас расскажет, и про ваши планы. Он ведь не знал, бедняга, что папский прорицатель, он же Дэвид Росс, имеет обыкновение записывать свои беседы с клиентами на пленку. На всякий случай. На этот, например, случай. Я совершенно случайно вспомнила об этом. Впрочем, что я, вы же слушаете…
Аппарат изрыгал хриплые проклятья Юджина Донахью, и имя Трумонда, казалось, наполняло, гостиничный номер. Сенатор снова опустился в кресло, молча глядя прямо перед собой. Когда магнитофон умолк, он медленно проговорил:
— Это у вас единственная пленка?
Клер рассмеялась:
— За кого вы меня принимаете? Я скопировала еще одну запись, и она спрятана в надежном месте. Если я не позвоню завтра по телефону туда, где она хранится, завтра же она будет передана вашему сопернику на выборах. Пресс-конференцию и заявление о том, что почтенный сенатор Трумонд — минитмен, сделает он сам. С другой стороны, если завтра Дэвид Росс будет здесь, обе пленки будут уничтожены. И еще одно условие, на которое вы, я уверена, с радостью согласитесь. Подготовьте все документы. Я подарю купленный мною участок в Хорс-Шу вашему приятелю, а он мне подарит ровно сто тысяч.
— Это грабеж!
— Вы и так хорошо заработаете, сенатор Трумонд. Можете ничего не говорить, завтра я жду вас…
Машина свернула с шоссе на узкую боковую дорогу и, попискивая рессорами, направилась к гряде невысоких плавных холмов.
— Клер, — сказал Дэвид, глядя на ее смуглые руки, лежавшие на руле, — ты ведь до сих пор не сказала мне, куда мы едем. И даже в мыслях ты скрываешь это от меня…
Клер посмотрела на него. Синяк под глазом Дэвида был изжелта-зеленым. «Боже, — подумала она, — сделай так, чтобы нам было хорошо!.. Прошу тебя, боже!..»
Дэвид положил ей руку на плечо. Он хотел улыбнуться, но почувствовал боль в разбитой губе. Минитмены сенатора не зря отказывают себе по субботам в гольфе или партии-другой в кегли. Что-что, а обрабатывать физиономии они научились. Чем не политическая программа? Для хорошего политика важно не столько ловко говорить самому, сколько ловко заткнуть рот другому. Примеров в истории сколько угодно. Он представил себе, как сенатор с клинообразной головой на одеревеневшей шее выступает сейчас, должно быть, с неподдельным пафосом: «Наш священный патриотизм… Защита свободы…» Настоящие филантропы! Они готовы бесплатно раздавать всем свой патриотизм, даже вбивать его вместе с зубами…
Машина последний раз качнулась и остановилась. Дэвид открыл глаза.
— Смотри, — сказала Клер, показывая на небольшой домик в лощинке, — я здесь родилась. Мать еще жива. Я ей ничего не сообщила. Я не знала, захочешь ли ты…
— Какая разница, Клер… Ты пока переговори с ней, а я подойду потом, позже. Прости меня, Клер. Я никого не хочу видеть. Не могу. Не могу слышать эти бесконечные копошащиеся мыслишки, будь они прокляты! Будь проклята мысль, если она лжива!
— Дэвид…
— Не могу, понимаешь, не могу я больше. Я ловлю себя на том, что мечтаю о вымершем мире. Ни одного человека, ни одной мысли. Пустые, чистые города, пустые, чистые дома, поезда, машины… Никого. И мы идем с тобой, и сквозь асфальт начинает прорастать трава, и в открытые окна машин влетают птицы. И я слушаю, слушаю — и ни одной мысли. Иди, Клер.
— Дэвид… ты придешь?
— Приду.
Дэвид растянулся на траве. Теплый ветерок лениво скатывался с холма. Он нес с собой запах приближающегося вечера, травы и нагретой земли. На мгновение ему показалось, что сейчас он услышит мысли земли и зелени — спокойные, честные мысли о дожде, об облаках, о скорой осени. Но все вокруг молчало в сытом, удовлетворенном покое летнего вечера, и казино «Тропикана», и капитан Фитцджеральд, и минитмены, и сенатор Трумонд, и сам предсказатель папского двора Габриэль Росси начинали казаться Дэвиду чудовищной химерой.
Он задремал, а когда открыл глаза, солнце уже садилось за пологий холм. Он оглянулся. Вдалеке, на той дороге, по которой они приехали, ярко вспыхнул зайчик. Должно быть, машина. Сейчас она покажется из-за поворота. Но зайчик не двигался. Машина стояла.
«Следят, — равнодушно подумал Дэвид. — В конце концов, какая разница, кто там сейчас смотрит на меня в бинокль, Донахью или Фитцджеральд?.. Круг замкнулся».
Сутулясь, он побрел к домику в лощине.
