Зиновий Юрьев - Звук чужих мыслей
— Защита! Я лишаю вас слова.
— Кончаю, ваша честь. Я знаю, о чем вы сейчас думаете: «Как замять скандал, как не впутать в это дело сенатора Трумонда и Пентагон?» Я даже знаю, о каком приговоре вы думаете.
— Мистер Росс, я настаиваю, чтобы вы замолчали. Вы будете обвинены в неуважении к суду!
Адвокат, наклонившись к Руфусу Китингу, о чем-то шептался с ним.
— Ваша честь, — сказал он, — в виду странных обстоятельств этого дела обвинение просит отложить процесс.
— Просьба принимается, — сказал судья, и Дэвид услышал, как паническая карусель его мыслей начала замедлять вращение. «Слава всевышнему, — подумал судья, — еще минута, и я бы рехнулся… Кто бы мог вообразить такое?»
13
На следующий день после процесса Дэвид возвращался домой на Лонг-Айленд. Возбуждение схватки уже давно прошло, и его осаждали тревожные мысли. Он чувствовал вокруг себя какую-то зловещую пустоту, угрожающий вакуум, но не знал, откуда последует удар.
Уже темнело. Он не спеша шел мимо аккуратных особняков и думал: «Все это бессмысленно. Клер права. Мне нужно было бы быть проповедником. Великий реформатор Росс! Обличитель пороков Дэвид Росс! Обличитель пороков!»
Дэвид знал, что он обыкновенный человек, не созданный для подвигов и самопожертвования. Он знал себе цену, цену заурядного журналиста с заурядными идеалами заурядного успеха. Но Клер… Он не знал почему, но боялся предстать перед ней во всей своей заурядности! Он хотел казаться ей больше, необычнее, отчаяннее.
Куда бежать, куда скрыться от враждебной пустоты? Кто теперь набросится на него, с какой стороны? Человек, читающий мысли! Он видит вас насквозь! Ату его, господа! Сохраните свои мысли в безопасности! Отстоим наше святое право на ложь! Держи его, держи!
— Эй, приятель! — услышал он чей-то голос и поднял голову. Из черного «бьюика» вылезли двое. — У вас не найдется огонька? Нечем прикурить.
— Пожалуйста, — машинально сказал Дэвид, доставая зажигалку и в то же мгновение услышал взорвавшуюся в его сознании мысль человека: «Сейчас. Правая рука у него в кармане. В лицо».
Прежде чем Дэвид успел сообразить, что он делает, он уже отскочил в сторону и резким ударом правой руки сбил человека с ног. Росс почувствовал, как под его кулаком хрястнули тонкие косточки носа.
Второй, нагнув голову, бросился на Дэвида. Дэвид ударил его ногой в лицо, и тот, падая, увлек его за собой. В этот момент тяжелый удар оглушил его, и он смутно почувствовал, как его вталкивают в машину.
«Вот и все», — вяло и безразлично подумал Росс и вдруг на мгновение пришел в себя от тонкой, пронзительной боли. «Сейчас он успокоится», — услышал он чью-то мысль и подумал, что ему сделали укол. Дэвид быстро проваливался куда-то во мрак, и темнота все густела и густела вокруг него, пока он не перестал ощущать и ее.
Дэвид очнулся от ощущения невыносимой жажды. Язык, сухой и распухший, с трудом помещался во рту; и когда он попытался облизнуть губы, ему показалось, что он провел языком по наждачной бумаге. Голова не болела. То, что Дэвид чувствовал, никак нельзя было назвать головной болью. Для того чтобы ощущать боль, необходимо быть здоровым человеком. Боль в какой-нибудь части тела только тогда воспринимается как боль, когда не болят остальные. Дэвид же весь состоял из боли, он был набит ею, как чучело птицы тряпьем. Она не набегала короткими толчками вместе с ударами сердца, не вгрызалась в него тупой бормашиной, не ворочалась и не кусалась. Она жила в нем спокойно и уверенно, словно знала, что не собирается расставаться с ним, и поэтому не торопилась.
Мысль о том, чтобы повернуться на другой бок, согнуть руку или ногу, даже не возникала в его мозгу. Он не мог даже заставить себя открыть глаза. И снова забыться он тоже не мог. Дэвид пытался было сообразить, где он и что с ним произошло, где Клер, но вялые, спотыкающиеся мысли, словно дряхлые старики, присаживающиеся отдохнуть через каждые несколько шагов, никак не могли выстроиться в шеренгу умозаключений.
Он надеялся, что снова забудется, он жаждал спасительного покоя, но боль поддерживала его спасательным жилетом на поверхности сознания.
Дэвид не знал, сколько часов, дней или лет он провел в оцепенении ожидания. Но, наконец, он почувствовал, как жизнь потихоньку возвращается в его тело. Она вливалась в него через тонкую ниточку — единственную ниточку, связывающую его с миром. Вернее, эта ниточка была шлангом. И этот шланг наполнял его ненавистью. Переливание крови спасло не один десяток тысяч людей, переливание же чувств не менее важно. В отличие от переливания крови, которое обозначено точной ценой в прейскурантах больниц, общество переливало Дэвиду Россу чувства бесплатно. Оно выкачивало у него остатки доброты, благородства, чуткости, любезно заменяя их ненавистью, злобой, жаждой мести.
Он открыл глаза. Слабая лампочка без рефлектора висела под самым потолком — жалкое пятно в полумраке комнаты. Впрочем, это был скорей сарай с дощатыми стенами и без каких бы то ни было признаков мебели, без окон. Дэвид лежал на полу. «Ах, как заботится сенатор Трумонд о своих избирателях! — подумал Дэвид. — Привезти за свой счет скромного человека за город и предоставить в его распоряжение целый сарай — да здравствует наш верный старый Стью!»
Огромным усилием воли Дэвид заставил себя встать на колени. Тошнота душащим ватным тампоном тут же поднялась по пищеводу, и Дэвида вырвало. Рвота снова обессилила его, и он упал на пол. «Как они все заботятся о моем сне, — подумал он, — там, в Лас-Вегасе, в казино, и теперь здесь. Наверняка это были ребятки сенатора, надежные патриоты с пистолетом в одной руке и шприцем с наркотиком в другой. Как они все хотели бы, чтобы я крепко спал, желательно даже вечным сном…»
Он подполз к двери и прислушался. Дверь была толстой, и звуки внешнего мира не проникали сквозь нее, но вскоре Дэвид уловил звуки чьих-то мыслей. Мысли были ленивыми, они еле ворочались в неторопливом ритме коровьей жвачки. «Надо было бы ей… это… по морде врезать… меньше бы ломалась… сука…»
Дэвид стукнул кулаком в дверь. «А… очухался, — подумал тот, за дверью, — что-то быстро он… Здоров, собака. Пускай побьется об дверь… Хоть головой, хоть задом… Ха-ха…»
«Да, пожалуй, это они умеют, — подумал Дэвид, в сотый раз окидывая взглядом свою тюрьму. — Мухе отсюда не выбраться, не то что человеку».
Он прислонился спиной к стене и опустил голову на колени. Стоило ли Клер связываться с ним?.. Семейный уют и чувство безопасности после пьяных морд ее поклонников в Лас-Вегасе… Прекрасный он для нее муж, за ним она как за каменной стеной, ничего не скажешь! Он поймал себя на том, что впервые подумал о Клер как о жене, а о себе как о ее муже и пожал плечами. Но помимо его воли он почувствовал шевельнувшуюся где-то в грудной клетке томящую нежность к ней, которую никогда не испытывал к Присилле. Он попытался представить, как вела бы себя Присилла, знай она обо всем, что приключилось с ним, но не мог. Она легко возникала в его воображении в кокетливом передничке на кухне, со стаканом мартини где-нибудь в гостях и даже в объятиях какого-то Теда, шепчущая: «Осторожнее, не помни мне прическу». Но увидеть ее в том мире, где был он с Клер, он просто не мог, она была слишком респектабельна для этого. Спать с Тедом и говорить с Дэвидом о свадьбе — пожалуйста, это респектабельно, но удрать с ним в машине, даже не захватив зубной щетки, как Клер, — фи, как в дурном фильме!.. Бежать нужно с зубной щеткой, с целым чемоданом зубных щеток и с чемоданом Тедов. В одном — зубные щетки, в другом — Теды.
Дэвид не заметил, как задремал и сполз на пол.
Едва войдя в номер «Стэтлера» в Вашингтоне, Клер открыла телефонную книжку. Трамберт, Трекли, Тримбо… Ага, вот он! Трумонд Стюарт, сенатор Соединенных Штатов Америки от…
Она сломала две спички, прежде чем прикурила сигарету, и, лишь затянувшись, набрала номер.
— Секретарь сенатора Трумонда, — послышался в трубке низкий мужской голос.
— Чудесно, — сказала Клер, — у вас замечательный голос, секретарь сенатора Трумонда…
— Простите…
— Надеюсь, в один прекрасный день вы сами станете сенатором…
— Что вам угодно?
— Передайте сенатору, что его ждет в «Стэтлере» Клер Манверс, жена Дэвида Росса. Я склонна думать, что он не преминет нанести мне визит. Если он стесняется женщин, пусть захватит вас.
Клер положила трубку. Сердце билось, словно она только что закончила марафонскую дистанцию. Она несколько раз глубоко вздохнула и вошла в ванную.
Она лежала в теплой воде, и ей казалось, что сейчас, именно сейчас войдет Дэвид и скажет: «Мисс Манверс, мне кажется, вы думаете вовсе не о том, что бы хотелось прорицателю папского двора синьору Габриэлю Росси…»
«Господи, сделай, чтобы Дэви был цел и невредим! — думала она. — Я знаю, что не заслужила того, чтобы ты мне помог. Я никогда ни от кого не ждала помощи. Но пусть он будет цел, прошу тебя, господи».
