Отряд ликвидации (ЛП) - Торп Гэв
– Ладно, тогда вперед, – отдаю я приказ, и мы шлепаем по полю.
ЭТОТ МАРШ по тренировочному ангару вызывает воспоминания. И не особо мне приятные. Пока половина моего разума осматривает окружающие лужайки, остальная блуждает, вспоминая лица всех товарищей, которые остались истекать кровью на десятках полей сражений. Я смотрю на остальных перед собой, которые уже разошлись веером впереди, и думаю о том, сколько из них умрет. И затем размышляю о том, сколько из них умрет по моей вине. Я выбрал их. Выдернул из камер и приставил пушку к голове, если уж на то пошло. Я так же тренирую их, учу всему, что необходимо знать о выживании. Если я не справлюсь, если они умрут, то какая‑то часть вины ляжет на меня, не так ли? Все эти тела, все эти мертвые лица, которые преследуют меня во снах, они умерли не по моей вине, в этом я уверен. Это не я их привел туда, и не я нес за них ответственность. Но эти штрафники Последнего Шанса – они моя команда. Выбранные мной, тренированные мной, и я поведу их на задание, когда придет время.
Этот тяжкий груз свалился на меня, и мои руки начали дрожать. Я встречал такие ужасы клинком к клинку и пушкой к пушке, что вам и не снилось даже в худших кошмарах, и даже глазом не моргнул, а теперь трясусь как новобранец перед своей первой настоящей перестрелкой. Я немного отстаю так, чтобы другие не заметили, вытаскиваю карту из кармана на брюках кое‑что проверить. Бумага дрожит в руках, и я ощущаю, как колотится сердце. Что‑то не так. Это не должно происходить со мной, ведь я убил такое количество людей, которых некоторые даже не встречали за всю свою жизнь. Так почему меня охватил такой приступ паники в Императором проклятом тренировочном ангаре?
– Эй, отдыхаем пару минут, пока я кое‑что проверю, – выкрикиваю я всем, когда первый – Айл, подходит к холму, к которому мы продвигаемся. Они падают на траву, а я немного отхожу в сторону, вниз в неглубокий овраг и кидаю свое оружие на землю. Перед глазами начинают вспыхивать точки, и в данную секунду дрожит уже все мое тело. Я тяжело сажусь, мои ноги почти подкашиваются подо мной. Лямки ранца сильно сжимают грудь, и я скидываю их, позволяя рюкзаку упасть позади меня. Кажется, что каждый мускул в моем теле свело спазмом. Сжимаю и разжимаю кулаки, и не могу остановиться. «Это не просто нервы!» – ору я сам себе. Я подхватил какую‑то чуму, возможно в этой забытой Императором тюрьме. Мое дыхание хриплое, голова плывет. Передо мной появляется размытая фигура, и за шипением и грохотом в ушах я едва слышу какой‑то разговор. Так же вызывает смутный интерес, почему за ними небо?
– С вами все в порядке, сэр? – я неясно распознаю голос Тани.
– Меня зовут Последний Шанс, – нечленораздельно мычу я, стараясь сфокусироваться на ее лице, поскольку оно колеблется из стороны в сторону, – сегодня вечером никто не получит свой рацион.
Я чувствую, как кто‑то крепко хватает меня за плечи, и его лицо заслонят обзор. От неожиданности я дергаюсь назад.
– Держите его ровно, – бросает Строниберг, и мои ноги и руки зажимают, пришпиливая меня к траве. Я чувствую во рту какой‑то металлический привкус и кляп. Слева от меня раздается взрыв, и я слышу чей‑то крик. Это вроде бы Квидлон, или может быть Франкс.
Все вокруг такое смутное. Мои глаза играют со мной в игры. Вот сейчас я лежу в поле на траве, а в следующую секунду в каком‑то разрушенном здании, и визжащие вокруг меня пули разносят это место на части. Я испытываю головокружение, и прилив отчаяния подпитывает мой гнев, угрожая разорвать меня изнутри.
– Открой рот, Кейдж, открой рот! – орет на меня Строниберг, я ощущаю, как его пальцы схватили мою челюсть, и осознаю, что зубы крепко сжаты.
– Кровь Долана, кто‑нибудь, да заберите уже у него нож, пока он еще сильнее не поранился! – кричит он на остальных, которых я вижу вокруг себя вспышками на фоне темного, разрушенного города. Один из них вытаскивает нож из скрюченных пальцев моей правой руки. Я даже не осознаю, что сжимал его. Что‑то влажное сочится по моему горлу и груди, и я пытаюсь пощупать, но мои руки крепко прижаты.
– О чем он, мать вашу, кричит? – я слышу, как вопрошает Стрелли. Не понимаю, о чем он говорит, потому что не слышу никаких криков. Я пытаюсь сесть и осмотреться, кто это может кричать. Ради Императора, мы вроде бы как в пылу сражения, и если кто‑то издает такой ужасный шум, то они чертовски пожалеют, когда мне станет чуточку лучше. Я чувствую, как мое лицо пронзает такая острая боль, что выступают слезы, в ушах раздается какой‑то звон.
– Ну, все лучше и лучше! – я слышу, как орет Трост. О чем он говорит? Мне всего лишь немного нездоровится и все. Им нужно просто дать мне немного пространства, и все будет хорошо. Я пытаюсь смахнуть их с себя, чтобы вздохнуть. Что‑то тяжелое давит мне на грудь, прижимая к земле. Я пытаюсь скинуть это, но резкая боль в ноге отвлекает меня.
Внезапно меня покидают силы. Я ощущаю, как они ускользают, утекают прямо через пальцы рук и ног, мое тело растягивается. Меня накрывает волна паники, поскольку я больше не чувствую ударов своего сердца, и через мгновение все погружается во тьму.
КОГДА Я ОТКРЫВАЮ глаза, передо мной творится какое‑то безумие. Прямо над моим лицом десяток стеклянных линз, щелкают какие‑то трубки, яркий свет практически слепит меня. Крохотные цепи и шестеренки ритмично вращаются туда‑сюда, их сопровождает гулкое гудение. Маленькие кронштейны беспорядочно дергаются, прокачивая темно‑зеленую жидкость через путаницу прозрачных трубок. В ноздри бьет смесь запахов мыла и масла, вместе с характерным ароматом крови.
Я пытаюсь повернуть голову, но не могу. Я чувствую, что вокруг моего лица что‑то жесткое и холодное, словно под подбородком бруски прижимают мои щеки ко лбу. Медленно возвращаются ощущения, и я чувствую, что связан. Бросив взгляд под подбородок, я вижу тяжелые металлические зажимы на груди и ногах, которые закрыты серьезными такими замками. Я чувствую, что мои руки и глотка проткнуты в десятке мест. Возвращаю свое внимание к аппарату вокруг головы, вижу шнуры и провода, которые исчезают в мешанине машинерии. Мои уши улавливают тихое повизгивание плохо смазанной шестеренки где‑то внутри этого механизма.
Я пытаюсь открыть рот, чтобы сказать, но челюсть не двигается, так что у меня получается только что‑то среднее между мычанием и рыком. Свет в машине мигает и отключается, и я остаюсь погруженным в ослепительно желтое сияние. С треском аппарат отъезжает от моего лица, его линзы и рычаги складываются, и убираются в небольшой куб, который исчезает из виду у меня над головой. Я вижу потолок и дальнюю кирпичную стену, раскрашенную светло‑серым.
Слышу, как справа от меня отпирается дверь и закрывается, и в поле зрении возникает техножрец. На нем светло‑зеленая ряса с темными пятнами, очень похожими на кровь. Вокруг шеи серебряная цепочка, с висящей на ней тяжелой эмблемой шестеренки и черепа. Его лицо старое и морщинистое. Сильно морщинистое, прям как мятая рубашка. Разнообразный набор трубок и проводов, уходящей за плечи, торчит из его шеи и головы. В руках он держит что‑то похожее на оружие, только вместо дула – игла.
– Моя звуковая речь воспринимается тобой? – спрашивает он. Его голос похож на хриплый шепот, – моргни, если подтверждаешь.
Несколько секунд пытаюсь понять, что он спрашивает, слышу ли я его. Я один раз моргаю – да.
– Ты меня видишь? – далее спрашивает он, двигаясь к левой стороне кровати, к которой я привязан. Еще раз моргаю. Я слышу, как дверь снова открылась и закрылась и вижу, что к другой стороне от меня подходит Строниберг. Он обменивается взглядом с техножрецом, тот один раз кивает. Он снова обращает свое внимание ко мне, его темно‑коричневые глаза изучают меня.
– Так значит это ментальное, а не физическое, – говорит Строниберг, скорее для себя, чем для меня или техножреца. Он все еще не смотрит мне в глаза, вместо этого изучает кучу бумаг, прикрепленных к изножью постели. Мой мозг начинает работать, когда ко мне возвращается разум. Какого черта я лежу тут беспомощный как младенец? Что за дерьмо со мной приключилось? Что имеет в виду Строниберг – "ментальное, а не физическое"? Я схватил дозу какого‑то излучения? Меня всего лишь немного потряхивало, и кружилась голова, ничего серьезного. Я собираюсь спросить его, какого фрага тут происходит, но получается всего лишь бессмысленное бормотание сквозь зубы.
