Ник Кайм - Саламандры: Омнибус
Обжигание… Используй его!
Он должен был глотнуть воздуха, чтобы не оказаться задушенным жутким живым мертвецом. Именно в этот момент он заметил, что воздух исчезал из помещения, жадно поглощаемый языками пламени, окутывавшими его тело. Его обжигало, и пламя было таким мощным, что уже добралось до его нервных окончаний, угрожая лишить его сознания.
Хватка скелета ослабла.
Дак’ир сделал глоток воздуха, разлепив потрескавшиеся от жара губы.
— Что происходит?
Дай нам обжечься. Отдайся пламени. Оно подчинится тебе.
Огненные языки превратились в ревущее всепоглощающее пламя. Мощными волнами оно с оглушительным шумом низвергалось с тела Дак’ира. Скелет перед ним в одно мгновение превратился в пепел, хотя сам Дак’ир оставался невредим.
Боль навалилась на него, заставив упасть на колени, пока пышущее во все стороны пламя распространялось дальше, пожирая шатёр и расплавляя металл. Пламя вырвалось наружу, словно раскалённый до бела смерч. Щурясь от слепящего солнца, Дак’ир наблюдал, как пламя охватывало весь лагерь. Его братья бросились бежать, спасаясь от наступающего огня, но ни один не смог спастись. Н’бел погиб самым последним, истошно вопя, пока огонь пожирал его плоть, обнажая кости и превращая человека в чёрную тень на выжженной земле.
Пламя вырвалось из под его контроля, превратившись в огненную бурю, поглотившую сначала всю равнину, а потом одной гигантской волной накрывшую весь Ноктюрн. Когда оно, наконец, обратилось на Дак’ира, он запрокинул голову и закричал.
Ударная волна заставилаПириила пошатнуться. Он стоял в костровом зале глубоко под горной вершиной Огня Смерти. Сжав руку в кулак, Пириил раздавил небольшую фигурку дригнирра, теперь охваченную пламенем. Он поспешно возвёл психический щит, о который тут же разбились мощные огненные волны. В самом центре бушующего пламени была едва различима скорчившаяся фигура, однако вопли Дак’ира слышались очень отчётливо.
Всполохи белого пламени осветили библиария, они мерцали на его голубой силовой броне и многочисленных мистических артефактах, прикованных к ней. Плащ из драконьей чешуи, наброшенный на его плечи, трещал и сворачивался от буквально осязаемого жара.
На лбу библиария выступили крупные капли пота. Он чувствовал, как горячие солёные ручьи стекают по его шее. Никогда ещё он не испытывал такой нагрузки, никогда ещё не видел такой мощной реакции на обжигание. К своему ужасу он ощутил, как границы психического барьера начали трещать под напором огненного потока. Он попытался укрепить их, но обнаружил, что у него больше не оставалось сил.
— О, Вулкан… — выдохнул он, заклиная своего примарха, и его мольба была услышана.
Из пламени бушующего огненного шторма появился Магистр Вель’кона, его глаза светились лазоревым светом. Силовая броня, насколько можно было судить в этой буре, была гораздо более древняя, чем у Пириила. Она была увешана чешуйчатыми шкурами и костями рептилий сродни тому, как было принято у шаманов древнего Ноктюрна.
Вместе два библиария отбросили огненную стену назад и удерживали, пока она практически не сошла на нет, превратившись во всего лишь несколько струек дыма. Опалённый кратер окружал скорчившегося Дак’ира. Он был обнажён, его покрытое шрамами тело тлело и дымилось. На его лице гневно светился жгучий шрам, оставшийся в наследство от луча мелты, задевшего его на Стратосе. Он являлся физическим напоминанием того, чем он отличался от своих рождённых из огня братьев. Обжигание разрушило его броню, превратив её в пепельный налёт, покрывавший всё его тело.
Несмотря на то, что он сидел на корточках: его голова была прижата к груди, а руки охватывали согнутые ноги, Дак’ир был без сознания.
Костровой зал был полностью сожжён, и его стены толстым слоем покрывала сажа. Здесь, кроме голого камня и противовзрывных дверей, запечатывавших вход, и раньше практически ничего не было, теперь же оставались только почерневшие от огня стены. Чистое пространство оставалось лишь там, где стоял Пириил. Воздух был обжигающе горячим и сильно пах серой.
Пепельный кокон, заключавший в себе Дак’ира треснул, и он повалился на землю.
Вель’кона невозмутимо оглядел будущего лексикания.
— Он пережил обжигание.
Это не было вопросом, но Пириил всё равно счёл необходимым ответить:
— Да, — он всё ещё никак не мог отдышаться, после перенесённого напряжения.
— И? — Вель’кона обратил свой пронзительный взгляд на второго библиария. Темнота закопченной комнаты, казалось, сгущалась вокруг него, скрывая и делая его фигуру едва различимой.
— Невероятная сила, подобной которой я никогда не встречал.
Глаза Вель’коны светились в темноте подобно двум ярчайшим сапфирам.
— Её можно контролировать?
Пириил снял свой шлем, обнажив покрытую потом голову. Она была буквально мокрой. Только сейчас лазоревое пламя стихало в его красных как угли глазах, такова была сила, которую ему пришлось призвать. Пириил ответил тихим голосом:
— В этот раз он не смог.
— Спаситель или губитель… — пробормотал Вель’кона, — Ноктюрн на грани… Низкорождённый, от земли, пройдёт через врата огня.
Пириил выглядел озадаченно.
— Магистр?
— В Томе Огня рассказывается многое, — произнёс Вель’кона, направляясь к выходу из зала.
Ему пришлось выпустить заряд психической энергии, чтобы раскрыть сплавившиеся воедино металлические противовзрывные двери.
— Многое, но не всё. Кто может сказать, какова будет роль игнейца в грядущем переломе? Его пламень может мигнуть и угаснуть, а может разгореться до невообразимых размеров. Большая часть пока не ясна, но я чувствую приближение того, кто может помочь нам в нашем понимании.
Пириил надеялся на более прямолинейное объяснение, но уже давно научился не задавать лишних вопросов о сути причудливых выражений Главного библиария Саламандр.
— Каковы будут дальнейшие приказания, магистр?
— Продолжай обучать его.
— А если он снова потеряет контроль?
— Сделай, что должен, — голос Вель’коны прозвучал из темноты за пределами обожжённого зала, — уничтожь его.
Огненный Змий
Не переведено.
Избавление Императора
Кровь. Слишком много крови.
Руки Афины покрылись ею до локтей. Она погрузила пальцы в багряную трясину расколотых рёбер и открытых органов. Сестра искала артерию. Её было трудно найти среди всех внутренностей и жидкости. Мерцающие люмополосы над головой были тусклыми и почти бесполезными. Афина едва могла видеть рядом свою послушницу, протягивавшую хирургические инструменты. Бетениэль словно извинялась — лезвия и пилы были грубыми и прискорбно неудобными, но других в Избавлении Императора просто не было. Это всё, что было у кого-либо в тени гряды Дьявола на разорённом войной мире.
Афина протянула сильную окровавленную руку. Она пыталась вытереть её о халат, но на ногтях осталась красная корка — кровь впиталась так глубоко, что кожу словно покрыл налёт ржавчины. Другой рукой Афина зажала хлещущую кровью артерию.
— Зажимы, сестра. Быстрее.
От взрыва крыша лазарета содрогнулась, и послушница засуетилась. Некоторые инструменты с грохотом попадали на пол, но зажимы Бетениэль нашла.
Афина остановила кровотечение и проворчала, зашивая вену, — Ещё повезло, что нам не потребовались рёброрасширители.
Бомба зеленокожих разворотила большую часть грудной клетки. И челюсть тоже.
Она обратилась к Бетениэль, — Когда жизнь на волоске, мы должны быть решительными даже перед лицом опасности. Это были «Мародёры», бомбардировщики Имперского Флота, направляющиеся к развалинам улья Гадес.
Послушница склонила голову в знак покаяния. Миг спустя она вздрогнула, когда Афина отшвырнула рваную тряпку для протирки инструментов.
— Трон и Око!
— В чём дело, сестра? Я что-то сделала не так?
— Даруй мне стойкость святой Катерины, — прошептала Афина, знамением аквилы моля о прощении за богохульство, — Нет…
Сестра провела рукой по лбу, оставив в поту багряную линию.
— Мы больше ничего не можем сделать, — Афина отключила медицинский когитатор рядом с койкой. Негативный сердечный отклик, плоская линия кровяного давления. — Он умер.
Из теней выступил сероволосый санитар с щетиной на лице и привлёк внимание Афины. Сансон был ульевиком и до средних лет делал в стоках запчасти, пока Гадес не разрушили. Спокойный и дотошный мужчина стал хорошим санитаром. Он тихо пробирался мимо пропитанных кровью и потом коек раненых, мимо бесчисленных стонущих людей, которые поступали в лазарет лагеря каждый горестный день.
— Сестра, они прибыли.
