Стив Паркер - Сражения Космического Десанта

Я приготовился умереть смертью предателя.

Глава восьмая

С великой яростью мы прорываемся сквозь незащищенные тылы неприятеля. Мелтаган брата Хорска заткнул автоматические орудия, направлявшиеся нечестивыми духами. Никто из нашей шестой роты не может превзойти его в мастерстве обращения с этим оружием; возможно, ему нет равных и во всем ордене. Я не раз охотно держал пари по этому поводу, и выиграл большинство споров.

Мы опускаемся на небольшую группу вражеских воинов. Когда я снижаюсь, противники скрываются в облаке выхлопных газов. Всё мое существо содрогается от толчка прыжкового ранца, в глазах мутнеет. Лишь когда подошвы сабатонов с лязгом касаются незавершенной плазы незаконного поселения тау, я осознаю природу нашего врага. Это люди, предатели, отвернувшиеся от Императора Человечества, вставшие на сторону ксеносов. Тут же я замечаю, что сигнал маячка ярко пульсирует — значит, мы не ошиблись при определении места. Меня радует эффективность нашей разведки.

Что заставило этих людей изменить? Я обдумываю вопрос. Кто-то утверждает, что тау прогрессивная раса, что их предложения равенства и дружбы правдивы. И я не глупец: в отличие от биологика Тулка, полностью уверенного в своей теории, и инквизитора Галлия, верящего в неё наполовину, мне не кажется, что дело в каком-то психическом или биохимическом воздействии. Сомневаюсь, что магос часто бывал за пределами собственных миров-кузниц. Инквизитор, почти определенно, немало повидал в Империуме, но люди, подобные ему, настолько же пристрастны, как и коллеги Тулка. Они видят только собственную цель и не воспринимают общую картину.

В моменты покоя, после боев, я поражался несправедливости, которая встречается на посещенных мною планетах. Она вызывает в памяти тяжкие лишения, которые в давно минувшую эпоху перенес наш примарх Коракс по вине технархов Освобождения до того, как их правление было низвергнуто Императором. Мне понятно, чем привлекают людей предложения тау. Водная каста вполне обходится полуправдивыми обещаниями свободы. На многих давно позабытых мирах этого более чем достаточно, чтобы завоевать сердца людей.

Но вот чего не понимают изменники: пути чужаков коварны, и нельзя полагаться на нерушимость их клятв. Кодекс чести тау, если таковой существует, отличен от нашего, и недопустимо верить им на слово. Экклезиархия утверждает, что человечество — высшая точка эволюции, что нет более развитой формы жизни. Если это не так, говорят священники, почему же тогда сыны Терры столь многочисленны?

Тау верят, что им предначертано править звездами. В действительности, они всего лишь самозванцы.

И, насколько бы вкрадчивым ни был соблазн, предательству нет прощения. Мы живем во времена страданий, переносимых ради выживания человечества. Кто смеет отвергать подобную ответственность? Никто из людей, будь он самым никчемным сервитором или высочайшим адептом того или иного ордена, низкорожденным или благородным, диким или цивилизованным, не вправе так поступать со своей жизнью. Отвернуться от Императора значит отказать Ему в служении, и, следовательно, отказать в служении всему человечеству.

Я не откажусь от служения. Я буду страдать во имя Его и ради всех людей. Что же тогда мне думать о тех, кого я защищаю, и кто, вне зависимости от положения, обращается против меня?

Итак, я могу понять мотивы предателей, но не испытываю к ним симпатии. Симпатии…

[Новый эмоциональный резонанс приводит к кратковременной блокировке препарирования. Он связан с воспоминаниями о спутнице. Возникает ощущение мягких губ на губах субъекта, мимолетный проблеск давно минувшей привязанности. Эти образы важны для него, как бы глубоко ни были похоронены. Почти незаметной тенью они проходят по извлекаемым нами данным — и пропадают.]

Над всем этим я размышляю одновременно с тем, как приземляюсь и искореняю четырех изменников выстрелами из болт-пистолета, по заряду на каждого. Отреагировать они не успевают. Снаряжение, подаренное им чужаками, весьма достойно, но не может противостоять оружию Императора. Совершая праведные убийства, я не испытываю стыда — ведь эти люди предали всех нас.

Мы без труда добираемся до центра обработки. Изменники приходят в себя, и от моего воинского облачения начинают отскакивать вражеские разряды. Эти импульсы мощны, но не обладают массой, необходимой для пробития наших доспехов. Слои, расположенные под адамантием и пласталью верхней оболочки брони, быстро поглощают их энергию. Оставшиеся у входа предатели погибают от наших рук, и Хорск расплавляет запирающий механизм. К тому моменту, как мы с ним раздвигаем двери, а сервоприводы и фибросвязки доспехов гудят от напряжения, большинство людей-предателей, охранявших комплекс, уже мертвы. Мельком взглянув на тактический слой визора, я вижу, что Ювин отделился от группы, но сражается с небольшой группой человеческих изменников. Он справится.

— Быстрее, в атриум! Наши цели внутри.

Метнув гранаты в двери, я, Раайвак, Колинтинор, Роак, Каав и Хорск врываемся следом. Освещения нет: отключили его, чтобы смутить нас, или же оно вырубилось из-за нашей атаки, неясно. Люди кричат, кто-то бежит к выходу, кто-то падает ниц. И тех, и других расстреливают Уск, Браакор и Кантин, оставшиеся снаружи. Я обдумываю, не стоит ли приказать братьям прекратить огонь, ведь перед нами имперские солдаты. Но потом решаю, что все они — возможные перебежчики, иначе не оказались бы в таком центре, да и покинуть Агреллан теперь смогли бы только под знаменами тау. Пусть погибнут десять хороших людей, чтобы одиннадцатый не поднял оружие против Императора.

Общее смятение играет нам на руку. Визор очерчивает для меня силуэты шептунов из касты воды, когитаторы доспеха анализируют их символику и знаки различия. Никто из них не относится к высшему рангу. Среди них нет чужака, которого мы ищем. Я убиваю их всех — и тогда замечаю его. Подтверждается совпадение с изображениями, переданными мне Сорокопутом. Чиновник дипломатического корпуса тау; больше того, именно тот чиновник.

— Там! Вот этот! Взять его! — указываю я. Ксенос смотрит прямо на меня, но не бежит. Он ранен, хотя и легко. Возможно, находится в шоке? У некоторых существ очень хрупкая физиология.

К нему бросается Роак, пока остальные вырезают последних шептунов тау. Братья отталкивают людей с дороги или рубят, если те не шевелятся — а не шевелятся многие. Некоторые, очевидно, ошеломлены, другие, быть может, пытаются защитить своих тюремщиков. Насколько же переменчива человеческая верность…