Анатоль Нат - Шишки без ягод
— Маня, — возмутился профессор, — это же химия. Как можно точно рассчитать потребное количество. Опыты, это же затраты. Сплошные затраты!
— Не кричи! — тихо, но внушительно хлопнула Маня ладошкой по столу.
— И я не про затраты, — почувствовав, что профессор виляет, нажала ещё больше Маня. — Вы мне попробуйте объяснить, как это вы, заливая сто литров самогона на очистку древесным углём, получили на выходе пятьдесят. У вас что, половина впиталась в уголь?
— Да, — честно глядя ей в глаза, подтвердил профессор, — тут ничего не поделаешь, очень плохой продукт нам поставляют. Очень! Приходится много угля тратить и много потом выбрасывать. А он напитывается.
— А бочки, столитровые, вам для чего? — продолжала наседать Маня.
— Оборотная тара, — тут же живо пояснил профессор.
— А двухсот? — подозрительно прищурилась Маша. — Зачем вам двухсотлитровые бочки? А ячмень для чего? Тоннами! Вы же ни хлеб, ни коржики не печёте?
— К-какие такие коржики? — растерялся профессор.
— Ячменные, — пояснила Маня. — Судя по вашему отчёту, у вас тут должна работать хлебопекарня, с объёмом производства на один немаленький городок.
— Или вы столько хлеба едите? — ехидно полюбопытствовала она.
— Так…, - растерялся профессор, вильнув глазами, — это тоже для очистки спирта. Сидор же жаловался, что спирт больно вонюч, вот его мы хлебом и чистим.
— С каких это пор, ячмень, хлебом стал, — насмешливо поинтересовалась Маня. — Ну всё, дед, хватит вилять, — сердито хлопнула она ладонью по столу. — Попался, так имей совесть признаться. Чем это вы тут заняты? Можно подумать, что я ничего не вижу. И пары месяцев не прошло как у вас появился этот лаборант, — насмешливо глянула она на забившегося в угол паренька, — а вы с Димоном, как с ума посходили. Расходы ваши, — Маня потрясла отчётом профессора, как обвинительным приговором, — возросли втрое. Думали, что если часть трат вы запишите на Димона, то я ничего не замечу? Шушукаетесь о чём-то постоянно. Люди какие-то непонятные стали появляться. Бочки эти, пресловутые.
— Я всё-ё-ё вижу, — сурово нахмурила точёные бровки Маня.
— Ну! — грозно посмотрела она на профессора. — Будете вилять или будете признаваться? Или мне пожаловаться Сидору на растраты.
— Шантажистка, — тяжело вздохнул профессор. — Так я и знал, что от тебя ничего не укроется.
— Вот, вот, — оживилась Маня, — уже теплее. Я чу-у-увствовала, что вы что-то затеяли и ото всех скрываете. Но от меня вам не скрыться.
— Но учти, — погрозил ей пальцем профессор, — хоть слово Сидору с Корнеем скажешь, никаким кофеем не отделаешься.
— Профессор, — замурлыкала довольная мелкой победой Маня, — ну вы же меня знаете. Я, когда надо, молчу как рыба об лёд.
— На льду, ты хотела сказать, — рассеяно поправил её профессор.
— Профессор, — зашипела от нетерпения Маня, — не вынуждайте меня прибегать к шантажу.
— Ладно, ладно, — благодушно махнул тот рукой, — раз застукала, то слушай.
И профессор поведал Мане, что уже ровно как два месяца, действительно со дня появления у них парнишки, они все трое, включая и Димона, заняты производством ликероводочной продукции. Всяких разных водок, настоек, наливок и прочего всякого разного.
Начал то это дело он, причём уже давно, ещё с осени, как только они перебрались в пещеры в Райской долине, а продолжил уже здесь, в городе, куда вынуждено перебрался, когда пришлось Маше заниматься там новобранцами. Рецепты разработал, способы очистки, технологии выверил, да не было у него помощника, что помог бы развернуть всё это в промышленных масштабах. Тогда же и Димона себе в помощь тайно завербовал. И в последний месяц, Димон то и помог развернуть эту программу. Ну, а паренёк осуществлял все практические мероприятия по обеспечению этого процесса материалами.
— Очень деловой молодой человек, — довольно покачал головой профессор. — Очень!
— Мы одни с Димоном без него просто бы не управились. Одного только древесного угля добыл, чуть ли не тонну, не считая всего остального.
— Но главное, — многозначительно поднял палец вверх профессор, — мы сварили пиво, — торжественным шёпотом продекламировал он. — И какое! Чудо! И не одно, а несколько сортов. Светлое, тёмное и бархатное.
— Пиво? — Маня с большим сомнением посмотрела на настороженно зыркающего из угла парнишку. — Он? — с ещё большим сомнением ткнула она в его сторону пальчиком.
— Он, он, — покивал головой профессор с довольным видом. — Он действительно пивовар. И не простой, а от Бога. Ты такого чудного напитка даже у себя дома в Москве, в самом дорогущем ресторане не пивала. Поэтому мы сейчас заняты подготовкой к конкурсу.
— К какому такому конкурсу, — недоумённо подняла брови Маня. — Вы что, решили устроить у нас конкурс? Зачем?
— Не мы, — досадливо поморщился профессор. — Город устраивает ежегодный конкурс в честь окончания зимы, к началу Масляницы. Как раз через неделю, в двадцатых числах марта. Ты что, забыла? Через неделю праздник.
— Да я как-то и не связывала начало Масляницы с каким-либо конкурсом, — растеряно пожала плечами Маня. — В прошлый год, я праздник этот не застала, так что как и когда он проходит, я понятия не имею.
— Так вот, — с важным видом начал профессор, — это Широкая Масляница. Все празднуют и гуляют целую неделю. А кому не хватает, так и две, — усмехнулся профессор.
— Чучела сжигают, крепостя штурмуют, колёса огненные катают и всё такое прочее. В общем — весело. Но нам это не интересно. Главное другое. Все поздравляют друг друга и угощают, кто, чем может. Конкурсы устраивают, смотрят, у кого, что самое лучшее. Выкатывают бочки с вином, пивом, бутылки с самогонкой. Выставляют закуски, угощения разные, всё, кто что может и кто на что горазд. Вот и мы к этому празднику сварили несколько сортов пива. На выбор, — гордо уточнил профессор. — Пиво ещё свежее, не настоявшееся толком, но уже хорошее. Намного лучше всего того дерьма, что тут продают. Вот мы его на конкурс и выставим. Все три сорта.
— А ещё, вот, — гордо заявил профессор, вытаскивая из-под кровати запылённые бутылки и выставляя их на стол. — Настойки. Кедровая, клюковка, рябиновая, брусничная и моя любимая, — перечислил он, нежно протирая какой-то грязной тряпочкой запылённые бока литровых бутылок, — черноплодовая. Ах, да, — схватился он, — ещё вот, — сказал он, опять залезая под свою кровать, — ещё хреновуха.
— А ещё водка, — встрял паренёк, выставляя в свою очередь на стол очередную бутылку, уже с прозрачной жидкостью. — Вот, — гордо заявил он, — ни у кого такой очистки нет. Как слеза. И голова не болит, — с важным видом покивал он головой.
— Целых пять сортов, — продолжал он, не замечая грозно насупившую брови Машу. — Мягкая, — начал он загибать пальцы, — жёсткая, анисовая-а-а, — заорал он, когда Маня схватила его за ухо.
— Что-то ты рано, малец, к спиртному пристрастился, — ласково проговорила Маня, выдёргивая из валявшегося рядом веника толстую хворостину и не отпуская ухо брыкающегося пацана. — Коль не понимаешь русского языка, когда говорят, что в столь юном возрасте нельзя пить вино, так будем учить.
— Это не я, — завизжал парень, увидав неизбежное наказание. — Это Димон. Это у него голова не болит.
— Это правда? — грозно спросила Маня смеющегося профессора, не выпуская многострадальное ухо пацана.
— Правда, правда, — покивал головой довольный профессор, — дегустатор у нас Димон. Но наказать этого проказника надо. А то совсем от рук отбился. Как пиво сварили, так и ходит гоголем, ничего делать не желает. Сидора вечно нет, Димон в долине пропадает, а меня он совсем слушаться перестал. Так что, ты, Маня, не останавливайся, не останавливайся. Зло должно быть наказано.
— Кто тут верещит, как будто его режут, — раздался от входной двери голос Сидора. — А, — усмехнулся он, — нашего лаборанта наконец-то сечь собрались. Это хорошо. А то у меня всё руки не доходят, а профессор жалуется. Ты не останавливайся Маня, не останавливайся. Совсем обнаглел, паршивец, старших не слушает.
— Ну что — спросил он зарёванного паренька, — будешь ещё не слушаться профессора? Или ещё мне добавить? М-да, — усмехнулся он, вслед юркнувшему в другую комнату пареньку, — по-моему, криков было больше, чем следовало. Как слезу проливает. Как проливает! — с восхищённым видом покачал он головой. — Любо дорого посмотреть. Артист!
— Ты, Маня, не расстраивайся так, — подбодрил он расстроенную поркой Маню так и вертящую в руках прут, использованный по назначению всего только один раз. — Это он слезу луком вышибает, а ты по нему, по-моему, так ни разу и не попала, так здорово он вертелся. Мне от двери это хорошо было видно.
— А, вот и она, — довольно проговорил он, подымая закатившуюся под стол небольшую очищенную луковицу. — Что я говорил. Артист. Видать пороли часто.
