Роб Сандерс - Ренегаты тёмного тысячелетия

Я с ритуальной осторожностью вырезаю основное сердце из груди капеллана. Разделив орган надвое, я насаживаю одну половину на единственный еще пустой шип из тех, что усеивают мой пояс — на коготь, вырванный из лапы кхорнатской гончей. Вторую часть я поднимаю к небу и сжимаю. Она лопается в руке точно так же, как лопались до нее тысячи других. Гибельный ветер спустя мгновение уносит кровь в небо, к моему господину. И я могу лишь воспевать его величие за то, что именно здесь, на этом непримечательном сионе, под ошеломляющей амальгамой звука и света, которая служит небом этому проклятому миру, я наконец обретаю ясность.

Я поднимаюсь и иду к башне.

Мои шаги заставляют одного из пяти Кровавых Ангелов, чьи рассеченные надвое останки лежат вокруг, зарычать. Я упиваюсь этим звуком, этим отчаянным хрипом черного капеллановского пса, пытающегося подтащить ко мне свое туловище. Рота Смерти. Я расплываюсь в ухмылке, проговаривая слова безгубым ртом. Обезумевший Кровавый Ангел имеет над смертью не больше власти, чем те бесчисленные миллионы, которых мои армии стерли с лица галактики. Я становлюсь так, чтобы оказаться за самым пределом его досягаемости. Он рычит, впивается пальцами в красную землю и тянется к моему ботинку.

Возможно, я даже инициатов своего братства не стал бы карать смертью, прими они рык Кровавого Ангела за выражение гнева, гордости и непокорности. Но сам я всегда узнаю отчаяние.

Рев Кровавого Ангела не похож на болезненный вопль эльдар или жалкое хныканье человека, но в нем звучит отчаяние — я знаю это так же точно, как то, что плоть моя бела, словно кость. Воин из Роты Смерти хочет убить, но не может. Он страдает, он сломлен, он лишен цели. Я чувствую, как его пальцы касаются моего ботинка, и улыбаюсь, отходя подальше. Мой меч повергал орочьих военачальников, древних некронтир и могущественных биоорганизмов тиранидов. Но сейчас я его марать не буду — не в этот поздний час.

Башня лежит в руинах. От когда-то великой демонической крепости остались одни развалины, и камень их, изготовленный из высушенной на солнце крови, осыпается и сочится раскаленным гноем из змеящихся трещин-ран, которые нанесло оружие моих собратьев. Артериальная магма стекает к проклятой земле этого мира, согревая плиты под ногами. Я преодолеваю по одной ступени за раз — жаждая совершить свое последнее убийство, но не видя смысла торопиться.

Добравшись до парапета, я взираю на резню, идущую внизу. Она величественна, смерть и отчаяние многократно сплетаются в ней воедино. В ветре нет надежды — лишь сладострастный голод убийц и паническая агония умирающих. А я, окутанный кровавым сиянием битвы, подобно богу наблюдаю за своими последователями, разворачивающими декорации для моего последнего убийства и завершающими дело всей моей жизни.

Я заблуждался раньше. Для несовершенной смерти требуется многое, но в первую очередь для нее требуется совершенная жертва — существо, идеальное в своем величии, — и совершенный убийца, мечник исключительного мастерства. Но что еще важнее, для нее требуется, чтобы эти двое были одним целым, чтобы и убийство, и смерть были испытаны вместе, чтобы действие и ответ на него слились в один грандиозный акт.

И потому я, Ашеш Кушаль Сиддхран, Принц удовольствий Слаанеш, собираюсь умереть от собственной руки. Я испытаю сладость своей плоти и остановлю биение своих завороженных сердец.

Я вынимаю свой меч, Г'аферн, из ножен. Это Клинок перемен, один из всего лишь девяти когда-либо созданных. Его выковали в пылающем огне варпа, и он никогда не принимает один и тот же облик и не имеет один и тот же баланс дважды. Но совершенен он всегда. Демон, заточенный в оружии, ликует, и его восторг дрожью отдается в рукоять, когда я ее сжимаю. Г'аферн прекрасно понимает, чью плоть сейчас отведает, и жадно это предвкушает. Не может для него быть большего счастья, чем убить меня — того, кто уничтожил его смертное тело и поработил его сущность. Я улыбаюсь. Именно так и должно быть. Совершенная смерть, что ждет меня, требует лишь самой безупречной поэтики.

Я поворачиваю клинок Г'аферна на свету, который стекает в этот мир с шести солнц, выстраивающихся в одну линию. Нити синего, красного и зеленого переливаются на мече, рассекающем свет на основные цвета. Удовлетворившись, я меняю хват, беру меч обеими руками и подхожу к краю парапетной стены. Ветер треплет мой плащ, заставляя эльдарскую кожу развеваться за спиной, как знамя, и сдувает с лица длинные пряди золотых волос. Сражение подо мной, как я и запланировал, уже придвигается к подножию башни. Мое тело не останется тлеть, как какой-нибудь бог-труп или забытый памятник. Меня разорвет, уничтожит в прекрасном побоище внизу. Я приставляю кончик Г'аферна к груди и встречаюсь взглядом с десятком глаз, взирающих на меня с предплечий. Когда-то вырванные из врагов и пришитые к рукам, они теперь распахиваются и моргают в ликующем ужасе.

— Да, — говорю я им. — Сейчас.

Я погружаю в себя меч и ощущаю, как он легко проходит между двумя сердцами. Теплая, обволакивающая боль прогоняет все мысли. Я слышу, как Г'аферн смеется, расширяясь внутри меня и рассекая оба органа одновременно. Кровь моя, черная, как пустота, проливается на каменные плиты. Я лечу вниз. Рев битвы овациями поднимается мне навстречу.

Я падаю. Я падаю во тьму.

Чернота забытья совсем не похожа на непроницаемую пелену, которую я себе представлял. Это лес теней, что отступает передо мной, становится тем реже и светлее, чем глубже я направляю в него сознание. Я прохожу вперед и останавливаюсь. Странно, но я осознаю, что двигаюсь, не чувствуя при этом собственных шагов. Делаю еще один шаг. По-прежнему ничего. Возможно, это нормально. Возможно, мне только предстоит освоить новое тело, дарованное господином. Еще два шага, один за другим. Я двигаюсь медленнее, чем привык. Мне кажется, что я стал тяжелее, неповоротливее. Внутри вспыхивает искра раздражения, но я заставляю мысли направиться в другое русло, не желая, чтобы недовольство омрачило величественный момент моего перерождения. Замерев на мгновение, я представляю убийства, которые меня ждут, души, которые я отниму, истерзанную плоть, которая украсит мое новое тело. Погрузившись в восторженные мечты и страстные ожидания, я оказываюсь застигнут врасплох, когда передо мной вырисовывается чей-то силуэт.

— Вы очнулись, «повелитель».

Я хочу ответить, но удивление лишает речи. Тай'лон, мой кузнец плоти, стоит передо мной, и заклепки его брони все еще покрыты красной землей.

— Ваши ранения были тяжелы, и, должен признать, одного моего мастерства оказалось бы недостаточно, чтобы вас спасти.

Что странное звучит в его голосе, что-то…

Потом я замечаю остальных: апотекария Нарсуна и колдуна Ильмиира. Их лица искажены весельем, сулящим мне проклятье. А в отражении полированной стальной стены за их спинами я вижу себя.

— Вы! — реву я, но голос, что звучит в этот момент, принадлежит не мне. Это какофония из механического шума, наипримитивнейшее подобие речи. Я в ярости бросаюсь вперед, охваченный стремлением убить их. Силовое поле вспыхивает алым и рассыпает искры, когда я врезаюсь в него. Содрогаясь от потрясения, я бью по нему — один раз, второй. По барьеру расходятся волны, но он держится и словно насмехается надо мной, такой прекрасный в простоте своих энергий.

— Что вы наделали? Вы смеете лишать меня заслуженной смерти?

— Ты всегда искал удовольствие только в самых банальных вещах. Не страдай по тому, что мы у тебя отняли. Ибо мы даем тебе куда больше, — губы Тай'лона изгибаются в жестокой улыбке. — Скоро ты испытаешь совершенно новое ощущение. Ощущение, до сих пор не знакомое ни одному из нас… — он поворачивается и указывает на верстак позади себя. — Ужас.

— Г'аферн, — невольно срывается имя оружия с того, что осталось от моих губ.

Он лежит на верстаке, расколотый на части, и руны на клинке больше не светятся. Ильмиир прослеживает за моим взглядом.

— Да, — в золотых глазах колдуна вспыхивает злоба. — Мы ни за что не отняли бы у тебя твое сокровище.

А затем появляется звук — скрежет металла, резкий шепот, терзающий сознание.

— Нет! — кричу я. — Нет!

Трое моих командующих поворачиваются ко мне спиной и выходят из помещения, выключая люминаторы и оставляя меня во тьме наедине с демоном. Я чувствую, как он улыбается.

Разум терзает и жжет все сильнее. Меня охватывает паника, мысли мечутся в голове, сознание начинает распадаться. Я вздрагиваю от отвращения, когда демон смеется и проползает сквозь трещины в моей душе. Он показывает мне, каков будет мой финал.

Дело всей моей жизни пропадет. Я умру несовершеннейшей из смертей. Превратившись в полоумное ничтожество, попав в плен сломленного разума, я не почувствую медленную агонию, когда источник питания начнет угасать. И даже безумную муку сжигаемой дочерна плоти, что ждала бы меня после того, как разрушится эта адамантиевая тюрьма, мне не познать.