Александр Бруссуев - Не от мира сего 2
Тьяльви и Рёсква ушли, уводя упирающихся животных. Тангниостр по обыкновению выражал недовольство скрежетом зубов (имя так, вроде бы, и переводится, примечание автора), а Тангриснир — соответственно, скрипом зубов (аналогично, примечание автора). У их хозяина началась другая жизнь, другая эпоха, которая, в конце концов, привела его к великой Битве при Маг Туиреде. Предательство — единственная вещь, с которой справиться не под силу могучим богатырям, даже королю Артуру. Распятие, удар ножом под ребра — вполне естественный конец долгого и величественного пути. Поверженный змей Ёрмунганд, позволив Тору отойти всего на девять кельтских шагов, чтобы утопить в потоке яда, изрыгнувшегося из разверстой пасти мертвой твари. Вот только конец ли это? Следовало спросить Аполлона и обратить взор на Авалон. Да у людей нет такой возможности, а теперь, спустя годы — даже желания.
Тор, ставший Артуром, отдал принадлежавший ему своенравный молот кузнецу Илмарийнену вместе с железными рукавицами и замечательным поясом, удваивавшим силу. Кузнец не остался в долгу: молотом он выковал из небесного металла два меча, суть которых была в созидании — это Гуннлоги (см также мои книги "Мортен. Охвен. Аунуксесса" и "Радуга 1, 2", примечание автора), и разрушении — это опять Эскалибур. Оба меча возникли не на пустом месте, каждый отражал что-то. И если в отношении Гуннлоги находилось мало народа, познавшего это отражение (см также мою книгу "Радуга 2", примечание автора), то второй меч был копией удивительного молота, на время преобразившегося при попадании в камень. Но все-таки это были мечи, которые не возражали, если их поят вражеской кровью.
Лишь Тьяльви и Рёсква, верные памяти Тора, создали басню, где их былой хозяин жив и могуч, но, увы, не всесилен. Тор, любивший мериться силой, проиграл вместе со своими друзьями-спутниками состязание, устроенное Скрюмиром (в переводе, якобы "огромный", примечание автора), в котором принял участие и коварный Локи, брат Тора. Локи не смог есть быстрее соперника, быстроногий Тьяльви остался позади в соревнованиях по бегу, сам Тор потерпел фиаско в попытке осушить рог, наполненный пивом, поднять на руки подвернувшуюся под ноги кошку и даже побороть старую-престарую Элли. Какие-то они сделались беспомощные. Не мудрено, когда против выступает весь огромный человеческий мир: Локи уступил огню-пламени, Тьяльви проиграл в скорости своей собственной мысли, ну а Тор оказался бессилен выпить океан, поднять с земли подлость, злобу и зависть, воплощенную в кошке — на самом деле, змее Ёрмунганде, да побороть старость. Все в этом мире относительно.
Конечно, всего этого Илейко не знал, но неспособный долго — а лив, задумавшись, "ушел в себя" — сохранять молчание Хийси разоткровенничался не на шутку. Что в его россказнях было правдой, а что — домыслом, судить невозможно. Однако история получилась интересная и познавательная.
Вот, стало быть, какая булава приторочена к седлу Заразы! Илейко с состраданием посмотрел на обожженную руку, будто этим самым взглядом извинялся перед своей ладонью за понесенный урон. Он никак не мог вспомнить, Святогор брался за удивительное оружие в рукавице, или нет? Впрочем, при общеизвестной склонности метелиляйненов не принимать сотворенные человеческими руками средства убийства, может быть, он и не подвержен таким неудобствам: в частности, ожогам. Мьёлльнир-то создали "дивьи" люди!
Что-то еще оставалось не до конца понятым Илейкой, о чем блажил леший, но все как-то ускользало. Мишка уже разговаривал о чем-то другом, о том, что неплохо бы было пройтись по "вавилонам", приобщиться, так сказать, к мировой скорби по ушедшим знаниям. Эти самые "вавилоны" — каменные лабиринты — почему-то с превеликим энтузиазмом разрушались людьми, благословляемые пришлыми попами. Но не успел он развить тему, как Илейко, вдруг, его перебил:
— Постой! Ты сказал, что мне повезло, что был четверг. С чего бы это?
Леший окинул недоуменным взглядом человека и, пожимая плечами, сказал:
— Эк тебя обожгло! Да ведь четверг — это именно тот день, когда Тор пропал, унесенный в Авалон. В память о нем, неустрашимом, веселом, буйном, добром, сильном, справедливом и назвали четвертый день недели Torstai (четверг, в переводе, примечание автора). Даже Молот в знак уважения хозяина не так жжется. Память о Торе так просто не истребить. Правильно я говорю?
5. Пермяк, соленые уши.
Когда они приблизились к jumalankuva (идол, в переводе, примечание автора), или правильнее — puujumala (дословно: деревянный бог, в переводе, примечание автора), то обнаружили, что они не одиноки в своем желании предстать перед суровым взглядом деревянного лица. Мишка, конечно, о присутствии незнакомца узнал заранее, шагнул в лес и пропал на некоторое время, но тут же возвернулся, не обнаружив ничего предосудительного или опасного. Ничего Илейко не сказал, видимо, не посчитав нужным.
— Терве, — поздоровался лив, заметив человека, сидящего на земле прямо перед деревянным изваянием.
Тот сразу же поднялся на ноги, повернувшись лицом к вновь пришедшим, приложил правую руку к груди и ответил на приветствие. Человек был широкоплеч, с несколько вытянутым лицом, где выделялись совершенно круглые синие глаза. Через несколько мгновений глаза сделались обыкновенными, даже какими-то смеющимися, так как в уголках их на коже образовались множественные лучики морщинок. Отличительная черта людей, которые охотно и часто улыбаются. Ростом незнакомец Илейку не превышал, зато не уступал Хийси. Обычный человек, умеющий делать из глаз блюдца, да еще с несколько кривоватыми ногами. Такие обыкновенно не нравятся женщинам. Почему? Да пес его знает, наверно, потому что не было в нем романтики и загадки. Такой посмеется, порадуется, но обидчику как даст в бубен — бубен так и укатится. Что же случится, если по голове попадет?
— Как дела? — это уже проявил учтивость и такт леший.
— Если вы не возражаете, я уже заканчиваю свое обращение, — сказал незнакомец. Говорил он на тулемаярвском языке. — У вас, часом, соли не найдется?
— Нет, не найдется, — ответил Мишка.
— Да, есть немножко, — одновременно с ним произнес Илейко.
Человек мимолетно округлил глаза — такая привычка, наверно — отвернулся к идолу, очень тихо что-то пробормотал, обычно, двуперстно, перекрестился, потом поклонился, коснувшись правой же рукой земли у основания истукана, и отошел в сторону, как бы уступая место.
— Прошу, — сказал он, сделав приглашающий жест в сторону деревянной статуи. — Тот, у кого в характере помощь, готов выслушать каждого путника.
— И я помогаю своим нравом, — ответил Илейко.
Хийси, якобы отошел к лошади по какой-то непонятной причине, на самом деле хмыкнул, чтобы никто не видел. Ну, народ, век воли не видать, лишь бы словами значительными перекинуться! Он мысленно объяснил Заразе, о чем только что был разговор: "Apu — помощь, luonne — характер, получается Apuluonne. Я помогаю — avan, ибо нрав такой — luonne, вместе Avanluonne. Пароль — "Аполлон", отзыв — "Аваллон". Зараза недоуменно пошевелила ушами, переводя взгляд с Илейки на незнакомца и обратно. На Мишку даже не взглянула. Но лешего это невнимание ничуть не задело.
— Думаю, что настала пора представиться, — Хийси снова выступил вперед. — Гораздо приятнее это сделать, когда враг на пятки не наступает, точнее — не приятно, а правильно. Враги — они никуда не денутся, но почему бы не воспользоваться ситуацией и познакомиться в спокойной, так сказать, обстановке. Тем более что никто никому по голове стучать не собирается.
Эх, Мишка, накаркал ты, подлец, про врагов, хотя никто об этом еще не догадывался. Любое действие, как известно, порождает противодействие. Увеличение силы с какой бы то ни было стороны: светлой — темной, худой — хорошей, правильной — ложной — вызывает наращивание мощи у оппонентов. Теория хаоса. Ну, да никто из трех человек и одной лошади не думал пока ни о чем плохом. Мишка — ведь тоже человек по своей конструкции, только леший. А видеть будущее — это прерогатива пророков, охраняемых Архангелами. Хотя бы, пророка Валаама, сына Веора. Сказал что-то не то — жиды его и убили. И Архангел не спас. А промолчал бы — сидел бы себе на горе Нево, да писал бы дополнения к книге Тора. Тор-то не только дрался с кем ни попадя, он еще и мысли свои, откровения, в "бумаге" пытался оформить. Только издатели, как это водится испокон веков, подводили.
Илейко меж тем протянул свою руку, называя имя. Незнакомец — тоже.
— Пермя Васильевич, — сказал он.
— Мишка Торопанишка, — отрекомендовался леший и добавил, удерживая ладонь нового знакомого. — Это про тебя: Пермяк, соленые уши?
— Нет-нет, — запротестовал тот. — Я соль спрашивал вовсе не для того, чтобы уши солить.
— А для чего? — сразу же спросил Хийси.
— А для того! — сказал Илейко. — Кончилась у него соль, вот и спрашивает, у кого попало.
