Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём
Первая ночевка прошла совершенно мирно, что окончательно успокоило Войчемира. Правда. сквозь сон ему казалось, что он слышит женские голоса, далекую грустную песню и даже плач, но в подобном месте может присниться и не такое.
На следующее утро дорога внезапно стала уже. перейдя в обычную тропу, по которой и в одиночку ехать было неудобно. Подумав, Войча слез с Басаврюка и повел его в поводу, осторожно вглядываясь в лесной сумрак. Однако ничего опасного заметить было нельзя, разве что птицы смолкли и кроны над головой сомкнулись, образуя мрачный темно-зеленый свод. Пару раз Войча украдкой оглядывался, чтобы убедиться, как дела у недотепы-Ужика, но тот спокойно мерял босыми ногами лесную тропу, а за ним, словно привязанный, трусил Ложок. Успокоившись, Войча совсем уже собрался затянуть песню о трех медведях, как вдруг услышал шепот.
Шепот возник словно ниоткуда — из воздуха и лесного сумрака. Он доносился со всех сторон — спереди, сзади, с боков и даже, казалось, сверху. Вначале Войче подумалось, что это у него звенит в ушах, но вскоре он окончательно убедился — уши в полном порядке, и он слышит именно то, что есть — мягкие, словно обволакивающие голоса, которые доносились отовсюду и звали, звали, звали… Куда? От такого вопроса кожа сразу же пошла мурашками. Войча дернулся и резко оглянулся, словно пытаясь увидеть тех, кто шептал ему непонятные слова, но никого не заметил. Кроме, конечно, Ужика, который преспокойно шлепал босыми ногами по тропе. Войча хотел было окликнуть недотепу, но постыдился. А ежели ему и в самом деле чудится?
Но шепот не стихал. Более того, он становился все отчетливее, и Войча уже мог расслышать мягкие женские голоса. Вскоре из общего хора стали доноситься отдельные слова — понятные и ясные:
— Войча! Войча! Иди! Иди к нам!
Войчемир рывком сунул руку за пазуху, где на крепкой бечевке висел его давний оберег — громовой камень, найденный у Ольмень-озера, и крепко сжал его в кулаке. На миг полегчало, голоса отступили, слившись в далекий невнятный хор, но затем все вернулось, и вот в ушах вновь зазвучало:
— Войча! Войча! Иди к нам.
Войчемир затравленно оглянулся, вновь никого не заметил — кроме все того же беззаботного Ужика — и понял, что дело плохо. Тем более и Басаврюк стал вести себя странно. Он уже давно шел подозрительно смирно, а теперь начал дрожать — мелко, как-то обреченно, словно почуял волчью стаю.
— Иди! Иди к нам! — не смолкали голоса, и Бойче стало чудиться, что из всех он узнает один — тот, что уже слышал когда-то, но никак не может вспомнить, когда и где. От этого голоса ему становилось не по себе, но одновременно Войча чувствовал, как по телу разливается странная истома. Его ждали… Его хотели — как не хотели еще никого в мире.
— Войча! Свет мой! Мой сокол! Иди! Иди ко мне…
— Ужик! — заорал Войча дурным голосом, чувствуя, что еще немного — и он бросится прямо в лесную чащобу. — Ужик! Урс, Косматый тебя побери!!
— Ау? — послышался сзади ленивый скучающий голос недотепы.
— Я тебе дам «ау!» — выдохнул Войчемир. — Ты — Ужка — Войче показалось, что он сходит с ума. — Разве ты не слышишь? Зовут!
— Меня? — Ужик даже остановился, прислушиваясь. — Нет, вроде…
— Да не тебя! Меня!
На лице Ужика выразилось нечто, напоминающее удивление.
— Да кому здесь звать-то?
На такой вопрос ответить было нелегко, и Войча умолк. И сразу же нахлынули голоса — еше громче, сильнее. И среди них тот, памятный. Он звучал совсем рядом, почти у самого уха:
— Иди ко мне! Иди ко мне, мой желанный…
— Урс! — завопил Войча, чувствуя, что быть беде. — Ты же чаклун! Помоги! Пропаду!
— Ты?! — Ужик вновь остановился и внезапно хмыкнул: — А! Понял! Зеленый шум!
— Чего? — от неожиданности Войча выронил повод, и Басаврюк испуганно дернулся в сторону.
— Зеленый шум! Голоса повсюду, женщины зовут…
— Да! Да!
Ужик рассмеялся — чуть ли не впервые за все время их путешествия.
— Это ты, друг Войча, в лесу мало жил. Когда долго в лесу ходишь, то начинает всякое мерещиться…
— Да не мерещится мне! — обреченно вздохнул Войчемир. — Слышу… Зовет…
— Значит так… — Ужик на миг задумался. — Зажми нос двумя пальцами и постарайся продуть уши…
— Как?!
— Продуть. Ну, как после ныряния, когда вода в уши попадает.
Войча мог бы, конечно, возразить. И не просто возразить, а доказать этому недотепе-сопляку, что в лесу он бывал часто, иногда по месяцу-два, и никакие голоса ему не чудились, а ныряние тут совершенно ни при чем. Но… Не до спору было Бойче в эту минуту! Он зажал нос двумя пальцами, да так, что больно стало, представил себя на берегу речки, дунул, еще дунул…
— Ну как?
Войча осторожно отпустил свой изрядно покрасневший нос, оглянулся, прислушался — и ничего не услышал. Точнее услышал то, что и должно быть — — далекие голоса птиц, шум ветра в высоких кронах и даже громкое дыхание Басаврюка.
— Не зовут! — закричал он, не помня себя от радости. — Не зовут! Не зовут.
— Ну конечно не зовут! — рассудительно заметил Ужик— — Кому тут звать-то?
Но Войча уже опомнился. То, что не зовут — это хорошо, а терять лицо перед Ужиком не должно.
— И ладно, — заключил он как можно рассудительнее. — Пошли, однако…
Шагая по лесной тропе и с удовольствием прислушиваясь (и с еще большим удовольствием не слыша ничего,, кроме обычного лесного шума), Войча все же ощущал какое-то неудобство. Подумав, он сообразил — надо было все же поблагодарить Ужика за совет. Конечно, невелика хитрость — уши продуть, но помогло же! Однако благодарить за такую безделицу следовало сразу, и Войчемир решил, что обойдется и так.
Вечером, у костра, Войче вновь стало немного не по себе. Поляна попалась как раз такая, какой она, по мнению Войчемира. должна быть в подобном лесу: огромная, окруженная молчаливыми старыми деревьями — естественно, поросшими седым, белесым мхом. В высокой траве не было ни следочка — даже звериного. Вдобавок совсем близко оказалось болото. Войча и рад бы найти другой ночлег, но как назло почти до самой темноты тропа шла по узкому проходу между деревьями-великанами, и другого ночлега отыскать не удалось. Бегло осмотрев подозрительную поляну, Войчемир мог поклясться самим Золотым Соколом, что они с Ужиком первые, кто здесь разводит костер, — во всяком случае, за много лет. Итак, люди, да и звери, здесь не бывают. О прочих Войчемир решил пока не думать, но поневоле вспомнил о загадочной Навьей Поляне. Не туда ли они попали?
Ко всему прочему прибавилось еще одно — Ужик замолчал. Он и раньше не отличался разговорчивостью, а в этот вечер превзошел самого себя. Покачав головой в ответ на очередное предложение не дурить и поесть мяса, на этот раз кабанятины, он вынул из своей котомки все ту же бечевку с крючком и молча направился куда-то в лес. Войча уже не удивился, когда его странный спутник вернулся с парой здоровенных рыбин и в таком же полном молчании принялся печь их на углях. Пару раз Войчемир, которому от всего этого становилось муторно, пытался завести беседу — о дороге, о своем житье-бытье в далеком Ольмине и даже о навах, хотя их-то поминать совсем не следовало. Ужик невозмутимо слушал, а на вопросы лишь молча разводил своими худыми руками, показывая, что сказать ему совершенно нечего. Поев, он завернулся в свой нелепый черный плащ и мгновенно уснул, оставив Войчемира наедине с его невеселыми думами.
Войча обиделся. Он не ждал от недоростка особого вежества, но такое полное равнодушие все же огорчило. Войчемир решил, что делать нечего, и улегся боком к костру, рассчитывая, что дым хотя бы на какое-то время отгонит комарье с близкого болота. Уже засыпая, он не без удивления отметил, что не слышит поганого писка — не иначе в эту ночь болотные комары оказались почему-то заняты в ином месте…
— Войчемир… Войчемир… Мы здесь… Мы здесь…
Странные голоса пришли сразу — вместе с темным забытьем. Сквозь сон Войча слышал знакомый хор. Его звали, его ждали, его желали — и как желали! Причем ждали и желали не просто случайного прохожего, а именно его — храброго альбира Войчемира сына Жихослава. Ждали многие годы, и вот наконец…
— А?! — спросонья рука привычно схватила меч. Войчемир быстро привстал и оглянулся, опасаясь — или надеясь — увидеть рядом что-нибудь скверное, но знакомое — хотя бы чугастра. Того можно и за орехами послать! Но ни лихих станичников, ни косматого гостя на поляне не было. Был все тот же недотепа-Ужик, спавший, свернувшись под своим черным плащом, кони, привязанные у ближайшего дерева, и, конечно, сама поляна. Сейчас, в неверном свете молодой Луны, она казалась еще больше. Деревья у ее края стали словно повыше, трава светилась чистым серебром, а от близкого болота тянулись легкие клочья тумана. Было Красиво и очень тихо.
