Мэри Стюарт - Кристальный грот
Мысли жгли меня, как угли. Я не мог сидеть спокойно. Встал и начал безостановочно ходить по маленькой комнате. Прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам бури, я подошел к двери и выглянул. Слышалось бормотание голосов и стук игральных костей, это Ральф с Феликсом коротали время у потайной дверцы. Посмотрел в другую сторону. Ни звука не доносилось оттуда, с верхней части лестницы, лишь можно было разглядеть Ульфина, или, может быть, его тень, неподвижно замершую у дверей покоев…
Кто-то тихо спускался по лестнице; женщина, закутанная в накидку и державшая что-то в руках. Она приближалась без единого звука, Ульфин тоже не шелохнулся. Я вышел на площадку перед караульной, и свет из нее пролился следом за мной, свет — и тень.
Это была Марсия. Я увидел, что на щеках ее блеснули слезы, когда она склонилась над тем, что держала в руках. Над ребенком, закутанным потеплее, чтобы не замерзнуть в зимнюю ночь. Она увидела меня и протянула свой сверток.
— Позаботься о нем, — сказала она, и сквозь мерцание ее слез я увидел вновь проступившие очертания лестничного пролета. — Позаботься о нем…
Шепот растворился в мерцании пламени факела и доносившихся снаружи звуках бури. Я один стоял на лестничном пролете, а дверь наверху была закрыта. Ульфин не двинулся.
Я опустил пустые руки и вернулся к огню. Он уже угасал, и я снова расшевелил его, но это не очень-то ободряло, ибо снова свет стал жалить меня. Хотя я увидел то, что хотел, я чувствовал, что не успеет это дело завершиться, как прервется чья-то жизнь, и мне было страшно. Тело болело, в комнате стало душно. Я подобрал свой уже почти просохший плащ, повесил его через плечо и пересек площадку перед караульной, направляясь туда, где в наружной стене была маленькая дверца, под которую холодным острием ножа пробивался ветер. Дверь распахнулась под порывом ветра, и я вышел наружу.
Поначалу после яркого света караульной комнаты я почти ничего не видел. Закрыв за собой дверь, я прислонился к мокрой стене; ночной воздух омывал меня, как струи воды. Потом из тьмы стали проступать окружающие предметы. Впереди, в нескольких шагах, находилась зубчатая стена высотой мне по пояс, это была внешняя стена замка. Между стеной и местом, где я стоял, находился ровный выступ, а надо мной высилась стена, также увенчанная зубцами, за ней возносилась скала со взбирающимися по ней стенами, сама крепость, возвышавшаяся надо мной, шаг за шагом, до самой вершины утеса. И там, где раньше мы видели освещенное окно, на фоне неба рисовалась теперь черная, без единого лучика света, башня.
Я прошел вперед, к зубцам, и перегнулся через стену. Ниже скала немного выступала, образуя то, что при дневном свете выглядело бы травянистым склоном, покрытым выброшенными морем водорослями, белыми лихнисами и гнездами морских птиц. Еще дальше и ниже белело бушующее море. Я посмотрел вниз направо, туда, откуда мы пришли. Если не считать движущихся дуг белой пены, залив, где нас ожидал Кадаль, был скрыт во тьме.
Дождь уже прекратился, облака стали реже и шли повыше. Ветер немного изменил направление и ослаб. К восходу совсем утихнет.
Местами, высокое и черное за мчащимися облаками, виднелось усыпанное звездами небо.
И тут вдруг неожиданно прямо над головой облака разошлись, и показалась плывущая среди них подобно кораблю, борющемуся со стремительным потоком, та самая звезда.
Она висела там среди ослепительного блеска звездной мелочи, и сначала свет ее мерцал, затем она запульсировала, разрослась, взорвалась светом и всеми красками, что бывают видны иногда в водной ряби. Я смотрел, как она росла, пылала, выплескивала свет, затем ветер набрасывал на нее облачную паутину, и она постепенно теряла блеск, тускнела и терялась среди более мелких звезд. Но затем, когда их рой возобновлял свой танец, она появлялась вновь, собирая свет, набухая им и лучась, пока не становилась среди прочих звезд факелом, разбрасывающим водовороты искр. И так на протяжении всей ночи, пока я в одиночестве стоял на крепостной стене и наблюдал за ней; живая и яркая, затем зеленоватая и как бы засыпающая, но каждый раз восстающая из сна, чтобы вспыхнуть еще более нежным сиянием, пока наконец она не стала скорее дышать светом, чем пульсировать им, и к началу рассвета повисла сияющая и спокойная, и вокруг нее нарастал свет, ибо наступающий новый день обещал быть ясным и тихим. Я перевел дыхание и вытер пот с лица. Выпрямился, отступив от места, где стоял, опершись на стену. Тело мое онемело, но боль прошла. Я смотрел на затемненное окно Игрейны, где они теперь отошли ко сну.
9
Я неторопливо пересек выступ, направляясь к двери. Открывая ее, я ясно и отчетливо услышал чей-то стук в потайную дверцу. Торопливо пройдя по площадке перед караульной комнатой, я тихонько закрыл за собой дверь как раз в тот момент, когда Феликс вышел из сторожки внизу и направился к дверце. Когда его рука протянулась к удерживавшему цепь замку, за его спиной с поднятой рукой вырос Ральф. Я уловил в его руке блеск повернутого лезвием к себе кинжала. Он по-кошачьи бесшумно прыгнул и ударил Феликса рукояткой по голове. Тот осел где стоял. Должно быть, до стучавшего донесся какой-то слабый звук, который он разобрал среди шума морского прибоя, потому что голос его зазвучал встревожено:
— Что там у вас? Феликс?
И снова раздался стук, на этот раз громче прежнего. Я был уже на середине лестничного пролета. Ральф склонился над телом привратника, но, заметив мое приближение, обернулся и правильно понял мой жест, потому что выпрямился и громко спросил:
— Кто там?
— Паломник.
Этот взволнованный, задыхающийся голос принадлежал мужчине. Я быстро преодолел оставшуюся часть пролета. Еще на бегу я начал срывать с себя плащ и накручивать его на левую руку. Ральф бросил на меня взгляд, в котором и следа не осталось от прежнего веселья и бесстрашия. Ему не было нужды задавать следующий вопрос; мы оба знали ответ на него.
— Кто совершает паломничество? — голос мальчика охрип.
— Бритаэль. А теперь открывай, и побыстрее.
— Милорд Бритаэль! Милорд… я не могу… мне никого не велено пускать через этот ход… — Он не отрывал от меня взгляда, когда я склонился, взял Феликса под мышки и, стараясь шуметь как можно меньше, потащил его в сторожку, подальше от глаз. Я заметил, как Ральф облизал губы. — Не могли бы вы подъехать к главным воротам, милорд? Герцогиня еще спит и мне не приказано…
— Кто это там? — настойчиво спросил Бритаэль. — Это, кажется, голос Ральфа. А где Феликс?
— Отлучился наверх, в комнату стражи, господин.
— Ну тогда возьми у него ключ или пошли его вниз. — Голос пришедшего звучал грубо, на дверь обрушился удар кулака. — Делай что сказано, мальчишка, или, видит бог, я тебе шкуру со спины спущу. У меня сообщение для герцогини, и она не станет благодарить тебя, если ты меня здесь задержишь. Ну, давай, торопись.
— Ключ — ключ здесь, милорд. Погодите минутку.
Он с отчаянием глянул на меня через плечо, гремя в то же время запором, как будто пытаясь отпереть дверь. Я оставил потерявшего сознание привратника там, где его нельзя было увидеть от входа, и снова встал у плеча Ральфа, дыша ему в ухо:
— Убедись сначала, что он один. Потом впускай.
Он кивнул, и дверь приоткрылась, удерживаемая лишь цепью. Под прикрытием этого шума я извлек свой меч и, растаяв в тени за спиной мальчика, где открывшаяся дверь должна была скрыть меня от взора Бритаэля, вжался спиной в стену. Ральф припал глазом к образовавшейся щели, затем отодвинулся, кивнув мне, и начал вытягивать цепь из гнезда, в которое она была продета.
— Извините, милорд Бритаэль. — Голос его звучал подавленно и смущенно. — Я должен был убедиться… Что-то случилось?
— А ты как думал? — Бритаэль распахнул дверь так резко, что она ударила бы меня, не придержи ее вовремя Ральф. — Не волнуйся, ты со своим делом справился неплохо. — Он вошел и остановился, возвышаясь над мальчиком. — Кто-нибудь еще подходил этой ночью к калитке?
— Что вы, нет, господин. — Голос Ральфа звучал испуганно, и не без причин, а потому убедительно. — По крайней мере, пока я здесь, никто не приходил, и Феликс ничего не говорил… А что случилось?
Бритаэль проворчал что-то, и его доспехи звякнули, когда он пожал плечами.
— Там, внизу, оказался какой-то парень, он был на коне. Напал на нас. Я оставил Иордана разобраться с ним. Здесь, значит, ничего не случилось? Совсем ничего?
— Ничего, милорд.
— Тогда запри снова калитку и не впускай никого, кроме Иордана. А теперь мне нужно видеть герцогиню. Я принес дурные известия, Ральф. Герцог умер.
— Герцог? — Мальчик начал заикаться. Он даже не пытался запереть вход, и тот остался распахнутым. Дверца по-прежнему скрывала от меня Бритаэля, но Ральф стоял рядом и в сумеречном свете я видел, как лицо его от потрясения как-то съежилось и стало невыразительным. — Герцог… у… умер, милорд? Кто-то убил его?
