Мэри Стюарт - Кристальный грот
Утер вдруг сказал:
— Когда мы говорили в последний раз, там, среди Нависших Камней, ты сказал, что ничего не хочешь от меня. Но клянусь всеми богами, Мерлин, если ты мне поможешь сейчас, если я встречусь с ней, и в безопасном месте, то ты можешь просить меня о чем угодно. Клянусь.
Я покачал головой, и он замолчал. Наверное, он увидел, что мысли мои уже далеко от него; другие силы овладели мной, заполнив залитую светом огня комнату. Дракон вспыхивал и мерцал на темном фоне стены. В его тени двигался другой, и они соединились, пламя сливалось с пламенем. Что-то ударило меня по глазам, больно, словно когтем. Я сжал веки, и наступила тишина. Когда я наконец открыл глаза, вспышки прекратились и стена снова потемнела. Взглянув на короля, недвижно сидевшего в кресле и смотревшего на меня, я медленно произнес:
— Я попрошу тебя об одном, и сейчас.
— Да?
— Когда я дам тебе свидеться с ней в безопасности, ты породишь ребенка.
Чего бы он ни ждал, но только не этого. Уставился на меня, затем вдруг рассмеялся.
— Но уж на это нужна воля богов, верно?
— Да, на это нужна воля бога.
Он откинулся в кресле, как будто с плеч его свалился тяжелый груз.
— Если я буду с ней, Мерлин, то обещаю, сделаю все, что окажется в моих силах. И все, о чем ты еще попросишь меня. Я даже лягу сегодня спать.
Я встал.
— Тогда я пойду, приготовлю и пришлю тебе лекарство.
— И встретишься с ней?
— Встречусь. Спокойной ночи.
* * *Придремавший Ульфин стоял у дверей. Когда я вышел, он заморгал, глядя на меня.
— Теперь я могу войти?
— Немного погодя. Сначала пойдем ко мне в спальню, я дам для него лекарство. Посмотри, чтобы он принял эту настойку. Она вернет ему сон. Завтра ему предстоит длинный день.
В углу комнаты, завернувшись в голубое одеяло на груде подушек, спала девушка. Когда мы проходили мимо, я заметил изгиб обнаженного плеча и путаницу прямых каштановых волос. На вид она была очень молода.
Подняв брови, я посмотрел на Ульфина, и он кивнул, потом, вопросительно глядя на меня, мотнул головой в сторону захлопнувшейся за мной двери.
— Да, — сказал я, — но позднее. Когда принесешь лекарство. А пока пусть спит. Тебе и самому не мешало бы выспаться, Ульфин.
— Если сегодня ночью он заснет, тогда и мне можно будет. — Он слегка усмехнулся. — Сделай лекарство посильнее, ладно, милорд? И лучше, чтобы оно было приятным на вкус.
— О, он выпьет, не беспокойся.
— Я беспокоился не о нем, — возразил Ульфин, — скорее о себе.
— О себе? А, ясно, хочешь сказать, что сначала его предстоит попробовать тебе?
Он кивнул.
— Тебе все приходится пробовать? И еду? И даже любовные снадобья?
— Любовные снадобья? Это для него-то? — У него даже челюсть отвисла, затем он рассмеялся. — А, ты шутишь.
Я улыбнулся.
— Хотел посмотреть, способен ли ты еще смеяться. Вот и пришли. Теперь подожди, я буду через минуту.
Кадаль ждал меня в спальне у горящего очага. Спальней служила удобная, расположенная в углу башни комната. Кадаль достал для меня шерстяную ночную рубашку и положил ее на кровать, а теперь поддерживал огонь. На железной подставке исходил паром большой котел кипятка.
У окна на сундучке лежала груда одежды, мерцала золотая парча, алая ткань и мех.
— Что это? — спросил я, и сел, позволяя ему снять с меня обувь.
— Король прислал тебе одеяния для завтрашней церемонии, милорд.
Кадаль, косясь на наливавшего мне в ванну воду мальчика, обращался ко мне официально. Я заметил, что руки у мальчика немного дрожат и вода плещет на пол. Как только он закончил, то тут же, подчиняясь кивку Кадаля, торопливо покинул комнату.
— Что с этим мальчиком?
— Не каждую ночь доводится ему готовить ванну волшебнику.
— О боже мой! Что ты наговорил ему?
— Всего лишь пообещал, что если ты останешься им недоволен, то превратишь в летучую мышь.
— Неумно. Нет, минуту, Кадаль. Принеси мой ящичек. Снаружи ждет Ульфин. Я пообещал ему сделать лекарство.
Кадаль подчинился.
— А в чем дело? Его все еще беспокоит рука?
— Не для него. Для короля.
— А. — Других комментариев не последовало, но когда лекарство было готово и Ульфин ушел, а я раздевался, чтобы залезть в ванну, он спросил: — Дела настолько плохи, как об этом говорят?
— Еще хуже.
Я вкратце пересказал ему разговор с королем. Кадаль слушал меня, хмурясь все больше.
— И что же теперь делать?
— Найти какой-нибудь способ поговорить с герцогиней. Нет, не ночную рубашку; увы, пока не ее. Достань мне чистую одежду — что-нибудь потемнее.
— Ты, конечно, не собираешься навестить ее сегодняшней ночью? Ведь уже далеко за полночь.
— Я никуда не пойду. Кто бы ни должен был прийти, этот кто-то придет ко мне сам.
— Но с ней будет Горлойс…
— Не надо об этом больше, Кадаль. Я хочу подумать. Оставь меня. Спокойной ночи.
Когда дверь закрылась за ним, я пересек комнату и сел в кресло у огня. Я солгал, говоря, что мне нужно время подумать. Мне были нужны лишь тишина и огонь. Частица за частицей, я постепенно опорожнял свое сознание, чувствуя, как мысли покидают меня, оставляя после себя ощущение внутренней опустошенности и легкости, будто высыпается из песочных часов песок. Я ждал, расслабленные руки безвольно лежали поверх моего серого одеяния. Было очень тихо.
Откуда-то из темного угла комнаты донеслось сухое потрескивание деревянного пола. Пламя заколебалось. Я смотрел на него, но взгляд мой был отсутствующим, так люди ради душевного покоя смотрят на огонь в холодную ночь. Мне не было нужды в видениях. Я ощущал в себе легкость — как мертвый листок, несомый в ночи стремящимся к морю потоком.
За дверью вдруг послышался шум, зазвучали голоса. Быстрый стук, затем, захлопнув за собой дверь, вошел Кадаль. Он был настороже и чем-то слегка встревожен.
— Горлойс? — спросил я.
Он сглотнул слюну, потом кивнул.
— Хорошо, впусти его.
— Он спрашивал, виделся ли ты с королем. Я сказал, что еще и двух часов не прошло, как ты приехал, и у тебя времени не было с кем-то видеться. Я правильно сделал?
Я улыбнулся.
— Это было подсказано тебе свыше. А теперь впусти его.
Горлойс вошел быстрым шагом, и я встал, приветствуя его.
Мне показалось, что он изменился столь же сильно, как и Утер; огромная фигура его как-то сникла, и впервые с первого взгляда было видно, насколько он стар.
Он прервал мое официальное приветствие.
— Ты еще не ложился? Мне доложили, что ты прибыл.
— Чуть не опоздал на коронацию, но все-таки я ее увижу. Не присядешь ли, милорд?
— Благодарю, нет. Я пришел просить тебя о помощи, Мерлин, ради моей жены. — Взгляд живых глаз впился в меня из-под седых бровей. — Что ж, никому не под силу сказать, о чем ты думаешь, но ты ведь слышал об этом, не так ли?
— Разговоры до меня доходили, — осторожно сказал я, — но об Утере всегда что-нибудь да говорят. И я не слышал, чтобы кто-то рискнул сказать дурное слово о твоей жене.
— О боже, уж лучше бы им не рисковать! Сегодня ночью, однако, я пришел сюда не за тем. Тебе сделать что-то в этом деле вряд ли по силам — хотя, может быть, лишь ты мог бы вдохнуть немного здравого смысла в короля. Ты не сможешь приблизиться к нему, пока не закончится коронация, но если бы тебе удалось склонить его разрешить нам отбыть назад в Корнуолл, не дожидаясь конца празднеств… Ты сделаешь это для меня?
— Если удастся.
— Я знал, что могу положиться на тебя. При том, как сложились сейчас здесь дела, трудно сказать, кто тебе друг. Утеру не так-то просто перечить. Но ты бы смог — и, что более того, посмел бы. Ты сын своего отца, и ради моего старого друга…
— Я же сказал, что попытаюсь.
— Что случилось? Ты болен?
— Ничего. Просто устал. Поездка выдалась не из легких. Я встречусь с королем завтра утром, еще до того, как он отправится на коронацию.
Горлойс поблагодарил меня коротким кивком.
— Но я пришел просить тебя не только об этом. Не мог бы ты сейчас пройти со мной к моей жене?
Наступило полное молчание, пауза длилась так долго, что мне показалось, он заметит это. Наконец я сказал:
— Если ты так желаешь, то да. Но зачем?
— Болеет она, вот зачем, и я хочу, чтобы ты пошел со мной и осмотрел ее, если не возражаешь. Когда ее женщины сказали ей, что ты прибыл сюда, в Лондон, она упросила меня послать за тобой. Могу признаться, что приезд твой очень меня обрадовал. Не многим, видит бог, я могу сейчас верить. Но тебе верю.
Рядом со мной обломилась и обрушилась в самую середину огня подгоревшая колода. Вспыхнувшее пламя окрасило лицо его красным — будто кровью залило.
— Ты идешь? — спросил старик.
— Конечно, — я старался не глядеть на него. — Прибуду незамедлительно.
