Мэри Стюарт - Кристальный грот

— Может быть. Скоро узнаем. Вот, посуши-ка лучше это. — Я отдал ему свой плащ, сел у огня и подозвал молодого человека. — Давай посмотрим теперь твою руку.

На запястье у него был огромный синяк от ушиба, оно опухло и болело от прикосновений, но кость осталась цела. Пока он умывался, я приготовил примочку, затем перевязал его. Молодой человек наблюдал за мной немного испуганно и пытался уклониться от моих прикосновений, и причиной тому была, как мне показалось, не только боль. Теперь, когда он смыл грязь и я мог рассмотреть его получше, ощущение, будто мы уже где-то встречались, стало еще сильнее. Я глянул на него через повязку.

— Мы ведь знакомы, не так ли?

— Ты не помнишь меня, милорд. Но я тебя помню. Однажды ты был добр со мной.

Я рассмеялся.

— Так ли уж редко с тобой такое случалось? Как тебя зовут?

— Ульфин.

— Ульфин? Звучит знакомо… Минутку. Да, вспомнил. Ты мальчик Белазия?

— Да. Ты помнишь меня?

— Прекрасно помню. Та ночь в лесу, когда охромел мой пони и тебе пришлось вести его в поводу. Думаю, ты тогда все время крутился где-нибудь поблизости, но был почти таким же неприметным, как полевая мышь. Я запомнил лишь этот случай. Белазий тоже будет на коронации?

— Он умер.

Что-то в его голосе заставило меня оторваться от перевязки и глянуть на него повнимательнее.

— Неужели ты так сильно его ненавидел? Нет, не отвечай, я еще там догадывался об этом, хотя и лет мне было немного. Не стану спрашивать, почему. Ведают боги, я и сам не очень-то его любил, а я ведь не был рабом. Что с ним случилось?

— Умер от горячки, милорд.

— И тебе удалось пережить его? Я, кажется, припоминаю очень старый и варварский обычай…

— Принц Утер принял меня на службу. Я теперь при нем — при короле.

Он говорил быстро и не смотрел на меня. Я понимал, что большего мне от него не добиться.

— И ты все так же боишься этого мира, Ульфин?

Но на это он не ответил. Я закончил перевязывать его запястье.

— Что ж, край здесь дикий и суровый, и времена жестокие. Но они станут лучше, и я думаю, ты поможешь им стать такими. Вот, готово. А теперь поешь чего-нибудь. Кадаль, ты помнишь Ульфина? Того мальчика, что привел Астера домой в ночь, когда мы наткнулись на отряд Утера близ Немета?

— Да уж не забыл, клянусь Псом. — Кадаль оглядел Ульфина с ног до головы. — Ты выглядишь получше, чем тогда. А что с тем друидом? Умер от проклятия? Пойдем, поешь немного. Это тебе, Мерлин, и для разнообразия постарайся съесть сколько подобает человеку, а не как обычно — что едва хватило бы не умереть с голоду одной из твоих драгоценных птиц.

— Попробую, — кротко ответил я и рассмеялся, увидев, как вытянулось лицо Ульфина и как он перевел взгляд с меня на моего слугу, а потом снова на меня.

В ту ночь мы разместились в гостинице неподалеку от перекрестка, откуда расходятся дороги на север, к Пяти Холмам, и к шахтам, где добывали раньше золото. Я ужинал в одиночестве в своей комнате, прислуживал мне Кадаль. Подождав, пока закроется дверь за принесшим блюда слугой, Кадаль обернулся ко мне, его явно распирали новости.

— Если верить тому, о чем толкуют, в Лондоне будет, что посмотреть.

— Этого можно было ожидать, — спокойно ответил я. — Я слышал разговоры, что уже прибыл король Будек, а с ним и множество королей из-за Узкого моря, и что большинство из них, а также половина приближенных короля привезли с собой дочек и без устали косятся на незанятую сторону трона. — Я рассмеялся. — Утеру это придется по нраву.

— Говорят, он навестил уже половину лондонских девиц, — сказал Кадаль, ставя передо мной блюдо. Это оказалась валлийская баранина с доброй луковой подливкой, горячая и ароматная.

— О нем чего только не говорят. — Я принялся за еду. — И это даже может оказаться правдой.

— Да, но если серьезно, там, говорят, назревают неприятности. И связано это с женщиной.

— О, господи, Кадаль, пощади. Утер просто рожден, чтобы попадать в неприятности с женщинами.

— Да нет, тут другое. Кое-кто из сопровождающих разговорился, и неудивительно, что Ульфин молчит об этом. Это настоящие неприятности. Речь идет о жене Горлойса.

Я озадаченно взглянул на него.

— Герцогиня Корнуэльская? Не может быть.

— А пока ничего и не было. Но не оттого, говорят, что он не пытался.

Я отпил вина.

— Это не более чем слух, будь уверен. Она вдвое моложе своего мужа и, говорят, очень красива. Полагаю, Утер оказывает ей какие-то знаки внимания, ведь герцог — второй по старшинству командир в объединенной армии, а люди и рады посплетничать, помня, кто такой Утер. И что он такое.

Кадаль уперся кулаками в стол и уставился на меня сверху вниз.

Вид у него был необычайно торжественный.

— Знаки внимания, значит? Да говорят, что он ее просто преследует! Каждый день шлет ей лучшие блюда со своего стола, ей подают первой, даже раньше, чем ему самому, в ее честь он произносит тосты на глазах у всех присутствующих в зале, стоит ему только наполнить кубок. Никто не говорит ни о чем другом от Лондона до Винчестера. Мне рассказывали, на кухнях уже об заклад бьются.

— Не сомневаюсь. А что Горлойс?

— Говорят, поначалу пытался не обращать внимания, но дела пошли так, что он не может больше делать вид, будто ничего не замечает. Он пытался представить дело так, что вроде бы Утер оказывает почести им обоим, но когда дошло до того, что леди Игрейна — так ее зовут — оказалась усажена справа от короля, а ее старик через шесть человек по другую сторону… — он замолк.

Я встревожился.

— Да он, верно, с ума сошел! Он не может пока позволять себе неприятностей — никаких, не говоря уж о такой, да еще изо всех людей это оказался Горлойс. Во имя всех богов, Кадаль, ведь именно Корнуолл вообще позволил Амброзию высадиться в стране, и Корнуолл же вознес Утера туда, где он сейчас сидит. Кто выиграл для него битву у горы Дамен?

— Я и такое слышал.

— Правда? — Нахмурившись, я на мгновение задумался. — А та женщина? Что — если не считать обычных грязных сплетен — рассказывают о ней?

— Что она мало говорит, и с каждым днем все меньше. Не сомневайся, у Горлойса есть что сказать ей по ночам, когда они остаются наедине. Как бы то ни было, мне сказали, что теперь на людях она почти не подымает глаз, опасаясь встретиться со взглядом короля поверх его поднятой чаши или увидеть, что он перегнулся через стол и рассматривает подол ее платья.

— Как раз это я и называю грязными сплетнями, Кадаль. Я имел в виду, что она собой представляет?

— Об этом-то и не говорят, разве, что она молчалива и красива как та, как эта и как все они вместе взятые. — Он выпрямился. — О, никто не утверждает, будто она дает ему какую-то надежду. И видит бог, Утеру нет нужды вести себя, как голодному при виде миски с едой; уж его-то блюдо всегда с горкой полно — в любую ночь, стоит ему только пожелать. Вряд ли найдется в Лондоне девица, которая не пыталась бы попасться ему на глаза.

— Я верю тебе. А с Горлойсом он не ссорился? Я имею в виду, открыто?

— О таком не слышал. Одно время он был более чем сердечен, так продолжалось всю первую неделю или около того; старик был польщен. Но, Мерлин, это действительно большая неприятность; ей ведь нет и половины горлойсовых лет, а она проводит жизнь в клетке этих холодных корнуэльских замков, где ей остается лишь ткать ему воинские плащи да дремать над ними, и уж поверь, во снах она видит вовсе не седобородого старца.

Я оттолкнул блюдо. Помнится, меня тогда еще мало занимало, что там поделывает Утер, но последнее замечание Кадаля почти угодило в цель, и я не мог остаться безразличен. Была ведь некогда еще одна девушка, и ей тоже ничего не оставалось, как сидеть дома, ткать и дремать… Я отрывисто бросил:

— Ладно, Кадаль. Рад был обо всем услышать. Надеюсь лишь, что нам удастся остаться от всего этого в стороне. Мне и раньше приходилось видеть, как Утер сходит с ума по женщине, но это всегда были женщины, которых он мог добиться. А этот случай — самоубийство.

— Ты сказал, что он сошел с ума. Люди тоже об этом толкуют, — медленно сказал Кадаль. — Только они называют это «околдован». — Он глянул на меня искоса, сверху вниз. — Может быть, потому и послали молодого Ульфина в такой спешке, чтобы ты уж непременно явился в Лондон. Может быть, ты нужен ему, чтобы снять заклятие?

— Я их не снимаю, — бросил я. — Я накладываю.

Он на мгновение воззрился на меня, явно проглотив то, что собирался сказать. Потом отвернулся, чтобы взять кувшин с вином.

Когда он молча наливал мне, я заметил, что левой рукой он творит знак. Больше тем вечером мы не разговаривали.

4

Представ перед Утером, я тут же убедился, что Кадаль прав. Налицо была крупная неприятность. Мы прибыли в Лондон как раз накануне коронации. Было поздно и городские ворота уже закрыли, но относительно нашего отряда, похоже, имелось специальное указание, ибо нас, не задавая вопросов, спешно пропустили в город и тут же доставили прямо ко дворцу, где располагался король. Мне едва дали время сменить забрызганные грязью одежды и тут же провели к его спальне и подтолкнули в дверь. Слуги немедленно вышли и оставили нас одних.