Симона Вилар - Ведьма княгини
Ольга оглядела их всех и подавила довольную улыбку. Стала думать, что с ней это все уже было недавно: такие же переговоры, да и съехались они почти на том же месте, где в прошлый раз.
– Вот, решила переговорить с вами, почтенные, – обратилась она к послам. – Уже зима на подходе, Морена вступает в силу. Неужто думаете опять принести ей жертвы и снова колдовать? Или не поняли, что мы сильнее ваших чар? Уж сколько их насылали, а вот же мы, ничего нам не сделалось.
Ни один из них не ответил, ждали, что еще княгиня скажет. Она и говорила: мол, до чего рассчитываете досидеться? Ведь многие древлянские земли уже признали заново власть Руси, и ничего им дурного не сделалось. Живут, квасят капусту, охотятся, да греются у очагов, рассказывая детям страшилки. Искоростень же остался в кольце осады, он обречен, если его жители не сдадутся.
Один из бояр все же решился ей ответить:
– Мы бы рады были пойти с тобой на сговор, княгиня, да только ты ведь не успокоишься, покуда не отомстишь нам за мужа своего.
Увечный длинноусый воевода тоже подал голос:
– Ты злобная сука, которая пришла нам мстить за своего кобеля. И мы тебе не верим!
Ишь, догадливый, отметил Свенельд. И покосился на Ольгу: что ответит на оскорбление? Понимал, что сейчас у Ольги появился повод сорвать переговоры, как и ранее хотела, но вон, держится даже спокойно.
– А если мы все же столкуемся? – молвила. – Если вы примете мои условия и я отведу рать? Если мои люди, как и ранее, разъедутся в полюдье по древлянской земле?
Они выглядели озадаченными. Правда, вон, Мокей склонил голову, так что стала видна только клыкастая волчья пасть вместо лица, но все равно Свенельд был готов поклясться, что тот еле сдержал улыбку. И неожиданно Свенельд понял, что такие, как этот парень, никогда не смирятся, что и смирение древлян будет просто уловкой, а на самом деле война продлится еще долго, и даже обговоренное сейчас полюдье станет жестоким и кровавым. От этого возникло ощущение грусти… хотя в последнее время грусть и так не покидала Свенельда. Он понимал, что это просто следствие душевного перелома, которое он никак не может преодолеть. А тут решать судьбы целых племен надо. И если опять война…Что ж, может, и права Ольга, настаивая на жестокой расправе с древлянами, чтобы сделать их не одним из равных племен Руси, а полностью подчиненным, обескровленным, поставленным на колени? Пока совсем не исчезнет их имя, а земля станет просто одной из русских земель, где уже никто не посмеет называть себя древлянами.
Ему нехорошо стало от этой мысли.
Ольга заговорила спокойно:
– Я считаю, что уже достаточно отомстила за своего мужа Игоря. Первый и второй разы, когда ваши послы были принесены откупной жертвой в Киеве, третий раз, когда я справила тризну о нем. И эта война… Разве мало нашей и вашей крови пролито? Больше я не хочу мстить.
Свенельд ушам своим не поверил, даже дыхание задержал, дивясь подобному смирению в голосе княгини.
Древляне тоже выглядели удивленными. Один из бояр заулыбался, оглянулся на своих спутников. Только Мокей, как и ранее, сидел ссутулившись, заслоняясь своей волчьей личиной.
Ольга продолжила:
– Вот что я вам скажу, почтенные: мстить больше не стану. Хочу, чтобы все было, как и ранее. Поэтому установлю дань… небольшую. Откупитесь только тем, что сможете дать.
Мокей не двигался, иные озирались. Теперь они начали улыбаться, даже увечный воевода посветлел лицом. Именно он и сказал:
– Что хочешь от нас? Мы рады дать тебе и меду и мехов.
– Нет у вас теперь ни меда, ни мехов, – резко, как отрубая, взмахнула рукой Ольга. – Ничего нет. Поэтому попрошу как дань только птиц, каких возложу на алтари помогавших мне богов. Так что пусть из Искоростеня мне пришлют по три голубя и по три воробья от каждого двора. Ну что таращитесь? Такова моя милость вам. Я ведь не желаю разорить вас окончательно, как муж мой того хотел. И считаю разумным, чтобы вы и в дальнейшем богатели да могли полюдников моих содержать. Поэтому и возьму меньше, чем при Игоре брали. А не послушаетесь – изнемогать останетесь, пока не подохнете с голоду. И в этом мое последнее слово.
Повисла напряженная долгая минута. Свенельд оглянулся на Ольгину свиту. Асмунд, Претич, ярл Кари – все они выглядели ошеломленными. На кой ляд им столько птиц? В стрельбе из луков, что ли, упражняться? Ну уж точно – не на алтари возлагать.
И Свенельд понял, что Ольга лжет. Замыслила что-то… что Малфрида ей насоветовала.
Но древляне уже согласились. Они сказали, что нескольких дней им вполне хватит, чтобы собрать названную дань, что всем миром птичью ловлю устроят. Понятное дело, им тоже не терпится поскорее покончить со всем этим. А затем они выставят за ворота корзины с собранными птицами – как знак своей доброй воли и признание мира.
– Добро, – кивнула Ольга. – Но учтите: пока я не получу обещанное, пока не совершу жертвоприношение, мои рати будут удерживать осаду.
Она резко развернула коня и поскакала назад. Разлетались полы плаща, мелькала меховая опушка.
Свенельд рассчитывал переговорить с Ольгой в стане, но она избегала его. Даже когда все воеводы явились и стали требовать пояснений, она вдруг проявила решительность и просила только одного: чтобы в кои-то веки не она их выслушивала, а они ей доверились. А еще приказала зачем-то осмолить каждый трут или тесемку, какая найдется; пусть еще разрежут на полосы тряпье и ветошь, какую раздобудут, и тоже осмолят, чтобы горело хорошо, если поджечь. А еще повелела воинам не беречь запасы, а наесться всем от пуза, чтобы силы были. По всему выходило, что будет бой. И бой решающий.
Что произойдет нечто необычное – и так ясно. Однако никто не задавал вопросов, видя, как на помощь Ольге рьяно кинулась Малфрида. В своем алом покрывале с накинутой на плечи лисьей накидкой она внимательно осматривала каждый трут, каждую тряпицу. Еще велела, чтобы за градом следили как никогда, дабы ни один древлянский лазутчик не прознал, что у русичей происходит.
Свенельд столкнулся с Малфридой у одного из костров, на котором разогревали смолу. Сказал:
– Ты, конечно, хитра, но учти – птицы не полетят обратно к гнезду, если гореть станут.
– Много ты понимаешь в птицах, посадник, – его жена блеснула зубами в усмешке. И уже куда серьезнее добавила: – Я прикажу – полетят.
Он уловил потаенный желтый отблеск в ее глазах, заметил, как вьется выбивавшаяся из-под покрывала тонкая волнистая прядь – будто ветром невидимым развевается. Да и от самой Малфриды будто веяло жаром. И хороша была необыкновенно… да только его оторопь брала от ее негаданной и пленяющей красы.
– Это ведь и твое племя, Малфутка, – назвал он ее прежним древлянским именем.
– И твое, посадник, – отозвалась она негромко.
– Мое? Ну тогда ты знаешь больше меня.
– Знаю. – Она продолжала улыбаться. – По отцу ты варяг, Свенельд, по матери в тебе течет славянская кровь. Но ты столько времени провел у древлян, что тебя тоже можно считать древлянином.
Свенельд глубоко вздохнул, его окутало облачко морозного пара.
– Многое ты понимаешь, Малфрида. Умна, что тут скажешь. Но хватит ли твоего ума, чтобы признаться самой себе, чья кровь в тебе течет?
Он теперь смотрел на нее почти с неприязнью, почти оттолкнул, проходя мимо. А она так и застыла с замершей улыбкой-гримасой. Даже желтоватое пламя в ее глазах больше не плясало. Ибо ей стало страшно.
Однако сейчас не оставалось времени для страхов и раздумий. Малфриде нужно было сосредоточиться. Некогда она самой себе пообещала, что отомстит древлянам. И срок пришел.
Она тряхнула головой, желтоватый отблеск вновь разгорелся из темной глубины ее глаз. Всему свое время. Сегодня же она должна думать, как услужить Ольге. Ибо сама Малфрида считала себя обязанной княгине. Обязанной за собственное возвышение, за доброту, за ее веру в боярыню Малфуту, которая некогда и сама не ведала, какие в ней силы сокрыты. Ольга же пробудила ее от спячки, дала возможность стать сильной, стать самой собой. А Малфрида умела как мстить, так и быть благодарной.
Глава 18
После мороза опять наступило потепление и на лес опустился туман. Но в лагере русичей царило оживление. Точили мечи и тесаки, укрепляли острия на древках копий, проверяли прочность ремешков кистеней. Все понимали: скоро придет час пустить оружие в ход. И это после переговоров-то!.. Но никто не сомневался, что грядет нечто страшное и необычное.
Те из дружинников, у кого с собой были обереги Перуна, обращались к покровителю дружин с просьбой о силе и мужестве. А еще искали в замершем лесу старые дубы и приникали к ним с прошением. Дуб – любимое дерево самого Громовержца, он услышит тех, кто взывает к нему, пошлет удачу. Что Перун ныне особо в силе – никто не сомневался. Прошедшая недавно чудовищная гроза, когда и лес горел и деревья валились, когда, казалось, содрогалась земля, всех убедила, что Перун за них, что он поможет, как уже помог, развеяв темные силы над краем. И теперь воины должны отплатить ему немалой жертвой. Никто не сомневался, что именно древляне станут этой жертвой. Возможно, только находившиеся в дружине христиане смотрели на это как-то иначе, однако и они участвовали в приготовлениях не менее иных. Воин он есть воин, он выполняет то, что умеет, а какому богу он поклоняется да что обещает – тут дело каждого, в это не следует вмешиваться. А после того как христиане своей молитвой отогнали трехголовое чудище, поднятое древлянами… Правда, теперь многие сомневались, что именно они одолели. Просто сил не хватило трехглаву напасть на русичей. К тому же разумения не хватило, вон, пожег своих же и канул невесть куда. Темная сила она ведь такая, ее легче вызвать, чем потом с ней управиться. В покоренных древлянских землях то уже поняли, спокойнее уживаются с русичами, даже порой приносят угощение, приходят к кострам в своих забавных ушастых шапках. Говор их понятен остальным, можно поболтать, когда пекут репу на угольях и угощают пришлых. Ну, и говорят о всяком. О бабах тех же. Плохо воинам, когда баб долго нет. Не к ведьме же приставать, в конце концов. Вон какая она в последнее время важная стала, от княгини не отходит. А княгиня – она как и не баба. Она правитель. Это даже строптивые новгородцы уразумели.
