Железная скорлупа - Игнатушин Алексей
Гингалин высвободился из объятий Хелии.
– Леди, прошу простить, но мне необходимо побыть одному, – сказал он холодно.
Гиацинтовые глаза потемнели, и юноша поспешно потупился.
– Вы не ответили на вопрос, сэр, – сказала Хелия твердо.
– Какой? – удивился он делано.
– Сэр, вы переходите грань!
Поднялась волна раздражения, злости, захотелось грубо отчитать заносчивую фрейлину, нагрубить, нахамить… Сильное желание принесло новое удовольствие, горячее, грубое, мощное, и Гингалин, испугавшись темного порыва, сжал зубы.
«Педивер, наверно, становился подонком постепенно. Черт возьми, да не я ли говорил герцогу Преисподней, что душу можно продавать частями?! Этим сейчас и занимаюсь!» – мелькнула испуганная мысль.
– Извините, леди, – сказал хрипло.
«Срамлю рыцарей, а сам опускаюсь ниже их уровня. Педивер решил, что ему можно все. Он мог бы и в личине оборотня остаться человеком, но предпочел стать зверем в людском обличье».
Хелия заметила смятение юноши, смягчила выражение лица.
– Пожалуйста, ответьте: любите ли вы королеву?
– Она прекрасная женщина, мудрая правительница, – промямлил Гингалин. – Безусловно, заслуживает уважения и любви.
– Вы опять не ответили, – сказала фрейлина настойчиво.
– А если нет, то что, побежите ябедничать? – спросил он с горькой усмешкой.
– Нет, я не побегу ябедничать, – сказала с укором.
– Тогда что вам даст мое признание?
Гиацинтовый взгляд засиял надеждой.
– Многое, – сказала она с улыбкой. – Многое. Подумайте, существует ли на свете девушка, способная оценить вашу любовь? Та, которую вы любите по-настоящему?
«Я никого не люблю, – подумал он грустно. – Чувство к Элейне оказалось похотью, к королеве я испытываю самые теплые чувства, но это не любовь. А что до вас, милая Хелия, то…»
Рыцарь вспомнил начало путешествия, ее бесконечные придирки, обиды мнимые и настоящие. Вспомнилось лицо спящей фрейлины: бесконечно милое, беззащитное, трогательное, ее смех, и как замечательно она танцевала, и то невыразимое словами чувство, которое он испытал, когда преподнес ей букет. Измученное личико, плач у костра, нож в руке…
Вихрь воспоминаний вскружил голову, Гингалин снова испытал это волнующее чувство, неуверенное, робкое, слишком нежное и хрупкое для грязного мира.
– Нет! – вскричал он испуганно, сердце остро заныло.
Он отвернулся.
– Простите, леди, – сказал глухо. – Так случилось, что моей женой станет королева.
– А если бы ее не было, то обратили бы милостивый взор на меня?! – спросила фрейлина дрожащим голосом.
– Может быть, – сказал он, пожимая плечами. – Узнать не дано.
– Вы… – захлебнулась слезами Хелия. – Вы!..
Мягко прошелестев платьем, она скрылась в коридоре и грохнула дверью так, что Гингалин вздрогнул. Досада раздирала ему сердце, он до боли закусил кулак.
С шорохом вытащил меч из ножен, на широком клинке отразилась полоска лица с безумными глазами. Гингалин вгляделся в отражение, словно пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы, но увиденное заставило вздрогнуть. Брошенный меч, звякнув, упал на пол, и рыцарь со стоном сдавил ладонями голову.
* * *Гингалин жадно вглядывался в лица гостей: знатных лордов, славных рыцарей. Гости смущались под его пристальным взором, отводили глаза, по тронному залу бежал ропот.
Королева, лучезарно улыбаясь, шепнула ему на ухо:
– Сэр Гингалин, что вы так усердно пытаетесь разглядеть? Это неприлично.
Он вздрогнул, выдавил смущенную улыбку, и королева довольно кивнула. Вереница знатных гостей проследовала к трону, они отвешивают поклоны, рассаживаются на длинных скамьях. Гингалин заерзал в кресле, тоскливо глянул в окно: солнце теряло слепящую желтизну, густело, как засахаренный мед, и небо наливалось сочной синевой, а глыбы облаков горели золотистым огнем.
– Королева, позвольте выразить восхищение вашим выбором, – бубнил очередной знатный гость.
Гингалин вздохнул, покосился с неприязнью на пушистый комок на коленях королевы. Властительница Сноудона почесывала любимую кошку за ушком, гладила шерстку.
«Носится с проклятой животиной без всякой меры, – подумал сердито. – И я для нее – шикарная игрушка, статусная покупка. Конечно, муж королевы должен быть могучим героем, и никак иначе!»
– Счастлив засвидетельствовать почтение вам и доблестному рыцарю…
«Как надоели эти сытые рожи, тошнит! Смотрят на меня, как на пустое место. Ничего, стану королем, заставлю с собой считаться!»
– Я с супругой поспешил явиться ко двору, мы не могли остаться в стороне от столь значимого события…
Королева милостиво кивала, освещая зал улыбкой и тем самым вызывая у гостей восторг.
Гингалин от скуки пересчитывал стражу: их доспехи сияли, будто отлитые из зеркал, лица неподвижны, как у статуй, во взорах горели восторг и обожание.
«Нет, о королеве можно сказать только хорошее, она печется о благе подданных. Она будет хорошей женой, доброй, отзывчивой, в общем, сделает все, как надо, как определено, запланировано. Уже сейчас ясно, чем и когда королевская чета будет заниматься, какими вырастут их дети…»
Скулы свело от зевоты, юноша стыдливо прикрыл лицо ладонями. Гости подходили и подходили, кланялись, улыбались, в глазах рябило от дорогих одежд, украшений, воздух зала сгустился от смеси благовоний.
«Но не слишком ли высокая плата за богатство и комфорт? – подумал с сомнением. – Хм, почему лишения пути кажутся лучше, чем дворцовая роскошь и нега? Боже мой, неужели я хочу быть рыцарем?! Несмотря ни на что?»
Гингалин вздрогнул, скосил глаза: королева продолжала принимала гостей. Рыцарь выпрямил спину, похолодевший взор устремил вдаль.
«Одумайся! Подлые люди придумали свод запретов, чтобы простаки не могли помешать им творить злодеяния. Пока гробишь здоровье в поисках людского счастья, уничтожаешь монстров или воспеваешь дамские добродетели, подлецы спокойно преумножают богатство, вкусно едят, мягко спят, пользуют спелых женщин и смеются над дураками, поверившими в светлые идеалы».
Королева хлопнула в ладоши, и в зале воцарилась тишина.
– А теперь пир! – воскликнула королева.
«Хоть какое-то разнообразие», – подумал Гингалин мрачно.
– Доблестный рыцарь, у вас плохой аппетит, – заметила королева с неодобрением. – Вы должны хорошо кушать.
– Да, моя королева, – сказал Гингалин уныло.
«Угу, все напоказ, на виду. Хорошо ест – доволен, счастлив, жизнь хороша, плохо – что-то не в порядке в королевстве, может, и с королевой. Потому – улыбайся, жри от пуза!»
Гости чинно ели, музыканты заглушали игрой звяканье приборов, чавканье, плеск вина. Гингалин оглядел уставленный всевозможными блюдами стол, невесть почему вздохнул.
«Удовольствие от жареного мяса, пропитанного вкусным жиром, очень мощное, телесно ощутимое, сердце так и бьется, разгоняя кипящую кровь, – вертелись в голове меланхоличные мысли. – Жаль только, что подобная еда ведет к ожирению и ухудшению здоровья. Рыба менее вкусна, постна, но куда полезнее. Тело от рыбы не жиреет…»
Гингалин шумно вздохнул, дернулся, глаза нервно забегали в орбитах.
«Так и дела человека: гнусные влекут за собой мощную радость, неописуемое удовольствие, но поганят душу не хуже, чем жир – тело. А добрые, хм, постные дела облагораживают, очищают…»
Один из гостей встал, золотой кубок поднял к потолку, мощным рыком перекрыл гомон:
– Славься, королева Сноудона!
Раздался одобрительный рев, последовали аплодисменты, королева наградила гостя ослепительной улыбкой.
Музыка грянула с новой силой, Гингалин поморщился, залил раздражение вином.
Подле королевы был стол очищен, застелен бархатным отрезом: пушистая любимица на нем лакомится молоком, перепелиными грудками.
«Интересно, – подумал с сарказмом, – когда придет черед брачной ночи, эта мурлыка со злобной харей будет рядом?»
Кубок опустел, и виночерпий угодливо наполнил сосуд снова. Гингалин одним махом осушил его, звякнул дном о стол.
