Eldar Morgot - Звезда Даугрема

Монах запнулся.

— Война — тоже испытание, отче? — спросила Аинэ. — Когда умирают дети — испытание? За что? За грехи?

Брат Кондрат медленно подошел к камину и долго смотрел в огонь.

— В Кеманах родилась Звезда, дочь моя, — произнес, наконец, монах. — Люди, спасшиеся оттуда, рассказывают удивительные вещи. Звезда чудесная сияла над Даугремом, а потом исчезла… Отец Андриа был замучен до смерти, он умер за… за…

— За что, отче?

Брат Кондрат повернулся.

— Перед смертью мученик Андриа призвал нас оставаться людьми. Людьми, несмотря ни на что. Неважно, кто ты, и к какому народу-племени принадлежишь. Человеком должен ты быть, человеком! Ибо в каждом из нас сидит Зверь, а жизнь наша — ни что иное, как вечная битва с этим чудовищем. Андриа победил Зверя. Сможем ли мы сделать то же самое?

Аинэ хотела что-то сказать, но топот в коридоре заставил девушку повернуть голову к дверям. Ворвался Каспер. Выпалил:

— Толстик!

— Что ты кричишь, сын мой? — возмутился брат Кондрат.

— Толстик словно взбесился!

— Взбесился?

— Да, мечется по стойлу, на дыбы встает! И конюх сказал, с утра поел сена! А сколько времени отказывался от еды, помните? Мы уж думали, околеет лошадка! Все по Зезве тосковал.

Аинэ вдруг вздрогнула, оперлась о локоть. Приподнялась на кровати, к великому ужасу отца Кондрата и Каспера.

— Зезва… — прошептала девушка и упала на подушки без сознания.

— Доча! — горестно прогудел монах, бросаясь к ложу. — Каспер, еще настоя, живо!

С топотом и грохотом явился махатинец, что дежурил в коридоре.

— А ну, вон отсюда! — зашипел брат Кондрат, делая страшные глаза. Примчался Каспер. С пустыми руками.

— Где настой шиповника, сын мой?!

Юный Победитель был бледен.

— У тебя что, язык отнялся? — побагровел брат Кондрат. — Ах, ты…

— Толстик не зря бесится, — прошептал Каспер, оглядываясь через плечо в коридор.

Часовой кашлянул.

— Там это, святой отец, — переминаясь с ноги на ногу, доложил он. — Человечка одного мы споймали, к нашим постам в Шраме вышел! Чуть не обделались от страха, думали, медведь, ну! Оказалось, наш. Из Даугрема шел одинешенек, через посты мятежников!

Потрясенный брат Кондрат перевел взгляд на улыбающегося Каспера. Победитель отошел от двери, и монах увидел, как в комнату медленно шагнул странный человек, облаченный в звериные шкуры, бледный, заросший, с перемотанной грязным тряпьем левой рукой. Зезва по прозвищу Ныряльщик.

Часовой хмыкнул и вышел. Брат Кондрат деревянными шагами приблизился к человеку в шкурах. Мгновение, и Каспер, монах и Зезва обнялись.

— Живой, — прослезился брат Кондрат, — живой, чтоб тебя дэвы взяли!

— Отче… Каспер… — Зезва переводил взгляд карих глаз с одного товарища на другого, вздрогнул, заметив в углу ложе и девичью фигурку на ней. Бросился к кровати, упал на колени перед ней. Обернулся с безмолвным вопросом на лице.

— Рана не заживает, сын мой.

Зезва сбросил с плеч медвежью шкуру, взял руку Аинэ и долго вглядывался в бледное лицо девушки. Тихо позвал ее по имени. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Аинэ открыла глаза цвета моря.

— Зезва, — прошептала она, — ты вернулся…

Когда Ныряльщик, наконец, поднял голову и задал вопрос, Каспер и отец Кондрат о чем-то тихо спорили в углу комнаты.

— Ваадж здесь?

— Чародей?

— Да, отче. Он мне нужен, как можно быстрее…

Аинэ встревожилась, принялась искать взглядом глаза Зезвы. Уставилась на перемотанную левую руку. Ныряльщик повторил глухо:

— Если он в Цуме, пусть немедленно придет. Пожалуйста.

Маленький Архр открыл глаза, пробормотал сонно:

— Мам?

Гайхра еще сильнее прижала к себе засыпавшего сына, оглянулась на костер, вокруг которого кружком сидели мужчины. Неодобрительно поджала губы. Просила же, не говорить так громко, дитя не уснет никак! Пещера хоть и большая, но эхо носится, как сумасшедшее!

— Мам…

— Что, сына?

— Как думаешь, Зезя дошел к своим?

Истинная вздрогнула.

— Конечно, сыночек. Спи.

— Мама?

— Да?

Архр заурчал, потерся щекой о мягкую мамину ладонь. Такую мягкую и теплую. Мамочка…

— Зезя — мой друг, мам. Мы вместе воевали, победили снеговиков и речное чудище! И он… он спас меня, мам… Мой друг…

Гайхра осторожно поцеловала уснувшего сына и долго смотрела на чистое лицо ребенка. О, Духи Леса, ее сын жив, жив… И муж, любимый муж вернулся невредимым. А Длинный погиб… Гайхра осторожно уложила Архра возле небольшого костра, укрыла чистой шкурой и, осторожно ступая по камням, направилась к большому костру, где устроились мужчины. Там она робко устроилась рядом с Эррохром. Тот подвинулся, ласково обнял жену. Другие истинные умолкли, с уважением поглядывая на пару.

— Уснул? — спросил Эррохр тихо.

— Да, — Гайхра закрыла глаза и опустила голову на плечо мужа. — Спит. Вы тише разговаривайте, пожалуйста. Разбудите деток. В который уже раз рассказываешь, Эррохр, не надоело?

— Покажи руку, — велел Ваадж, хмуря брови.

Зезва неохотно положил забинтованную кисть на стол, прикусил губу. За плечом сосредоточенно сопел брат Кондрат. Возле дверей замер Каспер. Юноша был бледен, но рука твердо сжимала рукоять отцовского меча. В соседней комнате спала Аинэ, три махатинца дежурили в коридоре, еще один охранял двери. Ваадж строго приказал никого не впускать и не заходить, какие бы звуки не исходили из комнатушки. Солдат сглотнул, но довольно бодро ударил себя кулаком по груди.

Маг стал осторожно снимать грязные тряпки. Замер. Медленно опустил руку. Поднял глаза на побледневшего Зезву.

— Вачаб?

Ныряльщик кивнул.

— Сколько?

— Недолго… не смог ничего сделать. Почти.

— Сколько дней?

— Почти три. Загнал в руку. Кажется. Последний день помню плохо…

— Ясно.

Чародей глубоко вздохнул. На столе появилась маленькая стеклянная колбочка, в которой болталась темно-синяя жидкость. Не глядя на Зезву, маг быстро проговорил:

— Будет больно. Но другого способа я не знаю. — Ваадж взглянул Зезве в глаза. — Готов, рыцарь?

— Готов, — кивнул Ныряльщик. Его лоб блестел бисеринками холодного пота. Шумно выдохнул воздух брат Кондрат.

— Хорошо.

Ваадж взял колбу, мгновенье помедлил и кивнул монаху.

— Разбинтовывай, отче. Помни, а чем я говорил. Хорошо… Каспер, медовая повязка готова? Смола? Отлично, давай ее сюда. Зезва, не дергайся, еще не больно! Так. Подождем немного. Ну, помоги нам Ормаз…

Свет нескольких свечей играл в синей жидкости.

Вождь Истинных Ореархр покачал седой головой. Чуть трясущейся рукой бросил в костер толстую ветку. Поморщился, устраивая поудобнее ноющую ногу. Духи Леса, болят старые кости…

— Так значит, человек этот не простой?

— Не простой, — кивнул Эррохр, грызя кусок жареной оленины. — Разве обычный человек стал бы спасать Архра?

— Не об этом я, — отмахнулся вождь. — Там, у реки, когда пришел Гнилой бог снежных людей… Почему он не сожрал вас?

Эррохр отбросил кость и долго молчал. Гайхра сжала руку мужа. Притихшие мхецы, что сидели вокруг костра, терпеливо ждали ответа. Шипели ветки, сверкающие искры взметались вверх, к невидимому потолку пещеры.

— Больше ждать нельзя, — решительно произнес Ваадж. — Зезва, не дергайся ты, еще не режу!

Каспер сжал меч так, что побелели пальцы. Отец Кондрат тихо зашептал молитву. Зезва закрыл глаза. Чародей внимательно осмотрел кисть — черную, распухшую, с пульсирующей красной прожилкой на мизинце. Казалось, самый маленький палец жил своей жизнью, кожа возле ногтя время от времени шевелилась. Зезва уже морщился от боли.

— О, Дейла, — прошептал брат Кондрат. — Что это такое?

— Святой отец, подожди… — Ваадж долго смотрел на кисть. — Зезва, выпей. Будет больно. Очень больно.

Ныряльщик подавленно кивнул, взял из рук мага колбу. Поколебался немного и залпом выпил синюю жидкость. Тут же со сдавленным стоном едва не сполз под стол.

— Каспер, отче, помогите!

Глаза Зезвы закатились, из приоткрытого рта потекла бело-желтая пена, смешиваясь с кровью из прикушенной губы. Брат Кондрат и Каспер подхватили Зезву за локти. Тело Ныряльщика дергалось. Взмокший от напряжения Ваадж извлек нож из каминной решетки, придирчиво осмотрел красное, раскаленное лезвие. Повернулся.

— Держите крепче. Рука, рука!

Каспер схватил руку Зезвы, прижал к поверхности стола.

— К кисти не прикоснись, юноша! Зараза… Отче, готов?

Голова Зезва болталась из стороны в сторону, ничего не видящие глаза вращались в глазницах, рот скалился в животной усмешке, пузырилась пена, уже черная. Ваадж поднял нож.

Эррохр, наконец, заговорил, не спуская глаз с огня: