Eldar Morgot - Звезда Даугрема
Пошел крупный снег. Снежинки на мгновение появлялись в свете костра, чтобы сразу сгинуть. Словно переходили в иной, другой мир…
Ваадж нахмурился, пошарил рукой, приложился к бутыли хорошего вина. Пил долго, затем снова уставился в огонь. Закрыл глаза на мгновение, и перед ним снова стала та самая картина, что не давала ему спать по ночам, возвращаясь снова и снова. Кадж в черном, протянувший у нему руку. И сверкающий белый портал, откуда явилось спасение… Маг вздрогнул, потер руку. Искра попала. Он натянул перчатки и снова погрузился в тяжелые, изнуряющие мысли. Меван, или как его зовут на самом деле, что-то узнал, узнал страшное, непонятное…
— Ваадж.
Маг вскочил. Королева Ламира куталась в шаль. Зеленые глаза пристально смотрели на чародея. Два великана-Телохранителя за спиной государыни застыли едва заметными тенями. Два плотоядных щелчка — арбалеты нацелены в грудь мага.
— Ваше величество, — поспешно склонился Ваадж.
— Не спится? — тихо спросила Ламира, отсылая солдат. Те окатили мага неприязненными взглядами, отступили в темноту. Но Ваадж знал, они не спускают с него глаз. Кроме них, там, в ночи замерло еще не меньше дюжины отборных Телохранителей, их глаза обшаривают каждый камешек, каждое дерево.
Ламира вздохнула.
— Тоже не могу уснуть. Можно посидеть с тобой?
— Государыня, я… — словно громом пораженный Ваадж развел руками, — я…
Ламира слабо улыбнулась. Из ночи выскочил Телохранитель и поставил у костра маленькое кресло, уложил подушки. Королева поморщилась, махнула рукой. Солдат исчез, на прощанье свирепо оглядев Вааджа с головы до ног. Маг улыбнулся.
Некоторое время они молчали. Потрескивали дрова, падал снег. Ржание и шум понемногу утихли. Даже дурной запах, казалось, растворился в свежем, морозном воздухе. От костра исходил жар, но спину слегка холодило, и Ваадж придвинулся поближе, кашлянув. Ламира смотрела в огонь, не шевелясь. Рот чуть приоткрыт, маленький шрам едва заметно темнеет на подбородке. Ваадж задумался. Откуда у Ламиры этот шрам? Сколько маг помнил, он был всегда, еще тогда, когда юная принцесса Ламира с радостным криком висла на шее своего отца, короля Роина, когда он возвращался из очередного похода. Роин… Маг осторожно наклонился, чтобы подбросить дров. Ламира вздрогнула. Зеленые глаза повернулись к Вааджу.
— Знаешь, я думала о Дане.
— Ваше величество…
— Ты удостоверился, что их погребли достойно, Ваадж?
Чародей вспомнил яростный блеск в глазах Гастона Черного. Прикусил губу. Почему в последнее время ему так трудно смотреть в глаза государыни?
— Ваадж?
— Да государыня. Черный позаботился об этом.
— Мой верный Гастон… — Ламира улыбнулась. — Такой верный и такой печальный. Я знаю, он страдает.
— Из-за сестры, ваше величество?
— Да… столько лет ищет.
Маг промолчал.
— Ваадж…
— Государыня?
— Скажи мне… — взгляд Ламиры снова остекленел, тени метались по обращенной к Вааджу щеке, теряясь в волосах и накидке. — Ты бы отдал за меня жизнь?
Ваадж вскочил, склонился в поклоне.
— Я… — он поднял глаза и вздрогнул. Почему ему не по себе, почему?
Ламира отвернулась.
— Ваше величество! Не задумаюсь ни на мгновенье! Моя жизнь принадлежит Королевству Мзум, моя королева — это Мзум, мое сердце и душа, все, что есть у меня…
Ваадж осекся, сглотнул, потому что Ламира снова взглянула на него. Огонь плясал в зеленых, нечеловечески прекрасных глазах.
— …все, что есть у меня, — с трудом продолжил он, — принадлежит моей государыне.
Ламира еле заметно улыбнулась.
— Знаешь, милый друг, я часто и много думаю. Пытаюсь понять, в чем смысл. Смысл всего. Вот горит огонь, пожирает дрова. Жадно так. Иногда кажется мне, мы похожи на дрова, а пламя — и есть жизнь. Жизнь, которая пожирает нас. Без дров не будет огня, без живых существ не станет мироздания. Глупая ночная бабочка летит на свет и сгорает. Разве кто-то вспомнит потом, какие красивые крылья были у неё? — голос Ламиры чуть дрогнул. — Кто расскажет, как грациозно она порхала крыльями, найдется ли художник, что нарисует красивейшие узоры её крыльев? Глупая бабочка, которой доверили улей… Скажи мне что-нибудь, друг Ваадж. Скажи, пожалуйста…
— Ваше величество, я…
— Говорят, мужчине не дано понять то, что творится в женской голове, — Ламира разгладила складку на отороченном мехом плаще, уложила ладони на колени. Снег плавно падал на перчатки и мягкие сапожки. — Молчишь, мой милый чародей.
Ваадж не успел ответить. Королева резко повернулась к нему. Зеленые глаза вспыхнули.
— Жизнь, значит, отдать готов? — прежняя сталь зазвенела в голосе государыни Мзума, заставив мага вздрогнуть и опустить глаза. — Но можешь ли ты умереть за такую, как…
Ламира умолкла, словно оборвала себя на полуслове. Потрясенный Ваадж нашел рукой бутыль, сжал ее, замер.
— В Цуме, — металл в голосе королевы стал еще жестче, — ты немедленно отправишься в войска. Тевад Мурман и гамгеон Вож Красень окажут тебе всестороннюю поддержку. К вечеру у тебя должен быть готов подробнейший отчет о расположении наших войск, оборонительных позициях вдоль реки. Я также поручаю тебе организовать диспозицию наших артиллерийских частей. Примешь командование ими немедленно. На совете послезавтра я ожидаю от вас троих ваше видение обстановки и предложения по дальнейшим действиям. Повтори, чародей Ваадж!
Маг вскочил, низко склонился. Глухо повторил, почти слово в слово. Ламира поднялась, щелкнула пальцами. Словно тени, явились Телохранители.
— Иди спать, Ваадж, — властным голосом посоветовала властительница Мзума. — Холодно. Ты мне нужен с ясной головой.
Арбалеты в руках солдат скрылись последними в чернильной тьме. Ваадж знал, что они еще долго будут смотреть на него, как на хорошую цель. Маг постоял недолго, затем снова уселся к огню. Дрова умирали, пламя утробно урчало, летели искры. Падал снег.
— Я жизнь отдам, — прошептал Ваадж. Глотнул вина. Уставился в пиршествующее пламя. — Готов я умереть…
* * *Отец Виссарий проснулся от резкого толчка. Ржала лошадь, громко матерился солдат. Затем он услышал гневный голос — кто-то из старцев Рощи отчитывал рощевика за невоздержанный язык. Не к лицу воину ругаться, как грязный мзумец.
— Да колесо ж проклятое, отче! Зараза!
— Так слезай с лошади, сын мой! Не гневи богов нечестивыми словами! За работу!
Виссарий пробормотал короткую молитву, распахнул занавеску. Лучи утреннего солнца ударили в глаза, он зажмурился. Наконец, черные круги перед глазами пошли на убыль, и старец Рощи принялся осматриваться. Где же Ута? Ах, Дейла, Уты нет, он остался в Кеманах… Проклятая забывчивость!.. Так, что здесь у нас?
— Ваше высокопреподобие, — солдат-рощевик склонился в почтительном поклоне.
Виссарий прищурился, покосился на солдата, узнавая голос, что только что сквернословил на весь тракт. Спрыгнул на землю, отмахнувшись от руки грубого на язык рощевика. Взглянул на спешащих к нему двух старцев, не замечая презрительной улыбки на лице с поклоном отступавшего солдата.
Зимнее солнце тщетно пыталось растопить сугробы, но блеск снега и заснеженных скал бил по глазам, заставлял щуриться. Небольшой отряд остановился на узком тракте, что петлял вниз, по направлению к Даугрему. За спиной остались Кеманы и умиротворенный, притихший монастырь. Вчера снова служили утреню — теперь на языке Душевного народа. Воистину, Святые Дубравы радуются в Роще! Монахи-солнечники… мзумские монахини…
Виссарий прикусил губу, наблюдая, как солдаты, тихо переругиваясь, возятся с колесом его телеги. Монахи и монахини мзумского происхождения были… Виссарий вздрогнул, чувствуя, как струйка крови течет по подбородку. Он вдруг снова увидел перед собой кривую ухмылку Уты. Чернобородый так ничего и не ответил на вопрос Виссария об участи братьев и сестер, тех, кто не был душевником. Лишь поклонился, пряча в бороду улыбку. И Виссарий больше ничего не спрашивал. Зачем, для чего?
Два старца робко глянули на лицо преподобного и отступили на несколько шагов. Ничего не видящий взгляд святого отца смотрел сквозь телегу, усталых лошадей и терялся где-то в сверкающих снегом скалах.
«Виссарий, брат мой… Тебе страшно? Что ты обрел и что потерял? Откройся мне, не бойся… Брат мой…»
«Благословишь нас, святой отец?»
Виссарий сжал кулаки. Разжал их снова.
Старцы за спиной преподобного переглянулись, и один из них деликатно кашлянул, стараясь привлечь внимание отца Виссария. Его собрат остерегающе поднял руку: не надо, не беспокой. Выругался, не выдержав, солдат. Проклятое колесо, траханная мзумская телега! Виссарий закрыл глаза.
Монахи вздохнули, переглянулись в который уже раз. Что тут поделаешь… Тот, кто кашлял, повернулся на слабый шум. В следующее мгновение его тело осело на землю, конечности задергались. Арбалетный болт расцвел красным цветком в глазнице уже мертвого монаха.
