Симона Вилар - Ведьма княгини
И вдруг… Свенельд даже моргнул, когда этот ужасающий лик стал меняться. Казалось, только что сама смерть смотрела на варяга, а вот уже на ее месте появился юный отрок, безусый и красивый, как только может быть красивым человек. А затем в нем проступило что-то хазарское – широкое скулы, тонкий нос с горбинкой, чувственный рот… А вот еще кто-то, светлолицый, с длинными рыжими волосами, гладко ниспадающими на плечи, с ямочками на щеках. А то и девица вдруг объявилась: большеглазая, ресницы трепещут; и тут же бородой иссиня-черной поросла, и уже на варяга смотрел иноземец с орлиным изгибом бровей, смуглый и ладный, с переброшенной через плечо вороной до синевы косицей. Или опять баба – белолицая, растрепанная, русые завитки волос пышным каскадом ниспадали до бровей. А то опять парень – кудрявые темно-русые волосы, тонкий с горбинкой нос, черные очи под мохнатыми ресницами, чем-то даже на Малфриду похожий. Кощей принимал сотни и сотни обличий тех, в кого когда-либо превращался, от этого в глазах Свенельда начало рябить, голова пошла кругом.
Он тряхнул головой, сгоняя наваждение.
– Что ты мне все рожи корчишь, вражина? Я тут в бирюльки с тобой играть пришел или биться?
На самом деле посаднику было смертельно страшно. Но он уже вышел на поединок. И не думал в этот миг, ни зачем ввязался в это дело, ни что его вообще заставило показаться такому чудищу. Им овладел раж воина.
Теперь Свенельд сам пошел к светящемуся овалу. Вскинул меч, казалось, еще миг, и вонзит его в проем, в иное пространство, откуда Темный зрачками белыми блещет через капюшон, скалится мертвенной улыбкой безжизненного лица. А меча-то молодецкого побаивается. Вон отпрянул даже. Но тут же подался вперед и выдохнул на приблизившегося витязя морозное облачко какой-то сладковатой дряни. В глазах у Свенельда замелькали тысячи искр, он пошатнулся, стараясь не дышать, и все же в каком-то отчаянном порыве погрузил меч в темное марево за светящимся ободом проема. Не успел. Кощей в своем окошке отплыл в сторону, меч варяга разрезал лишь пустоту. И тут же Свенельд резко обернулся, заслышав, как сбоку смеется Кощей.
– Тебе ли тягаться со мной, голь перекатная?
– Кто тут голь?! – кашляя и выплевывая из обожженной груди отраву, просипел варяг. Подумал: Малкиня с малышом, наверное, уже успел скрыться, а Кощею в этот мир похоже, хода нет. – Я тут посадник, а голь именно ты. Вон, даже кожи нет, срам прикрыть нечем.
Был ли у Кощея срам, Свенельд не ведал. Наверное, был, если учесть все эти россказни, как он баб любит пригожих. Да еще и молодцев. Вон и его, Свенельда, пожелал. Дырку ты получишь от бублика, костлявый, а не варяга киевского!
Теперь Свенельд опять шел на светящийся вокруг Темного ореол, размахнулся, наступая. Кощей, казалось, спокойно наблюдает за ним, словно бы с интересом и некоей грустью. Одной руки у него по-прежнему не было, зато другая была хорошо видна – длинная, с поблескивавшими во мраке когтями, острыми и узкими, как кинжалы. И этой рукой Кощей вдруг сделал выпад, будто хотел свалить Свенельда или дать оплеуху. Не тут-то было. Свенельд был отменным воином, он приближение Кощеевой десницы заметил вовремя, увернулся и рубанул. Так-то, знай наших!
И тут же рухнул, покатился по земле, оглушенный и сметенный нечеловеческим криком. Ибо Свенельд попал. Он опять срубил руку чудищу. Надо же, как просто.
Так, да не так. Кощей и без рук был страшной силой, и ему надоело забавляться с посадником, который оказался для него слишком ловок. Теперь Кощей открыл рот, обнажив жуткие клыки, которые все росли из голой челюсти, рот Темного раскрылся неимоверно широко, казалось, сейчас сам череп откинется, как крышка короба. И из этой пасти вдруг полетели в мир Свенельда…
Это были даже не птицы. Кощей исторгал из себя неких темных существ, их было множество, они так и понеслись на варяга, хлопая во мраке перепончатыми жилистыми крыльями, у них не было голов и тушек, были только такие же огромные, как у Кощея, пасти с частыми длинными клыками.
И Свенельд побежал от них, потом понял, что не успеет скрыться, развернулся и сразил мечом первую же оказавшуюся поблизости. Потом вторую. Главное, не дать им достать себя. Ничего, все та же нежить, которую человек может взять скоростью и напором. Только ошметки от них полетели, разваливались надвое крылья, пасти падали. Но не все. Несколько изловчились, вцепились прямо в грудь, висли, цепляясь за тонкое сплетение двойных колец кольчуги. Их острые зубы проникали сквозь нее, Свенельд стал кричать, пока отмахивался от остальных, отступал, сбрасывал с себя нависших тварей, вопил, чувствуя, как его ранят их острые зубы, давил ногой, рубил тех, что сверху, в какой-то миг и кинжал успел сорвать с пояса, отбросил с него ножны и просто резал наседавшие тушки – противно пищавшие, хрустевшие, трепыхавшиеся.
Свенельд умел хорошо сражаться, а вот обоеруким бойцом не был. До сего мига. Сейчас же дрался обеими руками с таким ражем, будто только этим и занимался всю жизнь. Твари наседали, и он резал их – рубануть правой мечом, с размаха проткнуть левой с кинжалом. Слизкая липкая кровь существ отдавала зловонием, Свенельд задыхался, но продолжал сражаться. Остановись он хоть на миг – разорвут на кусочки.
Одна из тварей умудрилась подлететь снизу и вонзилась острыми клыками в колено, повисла, болтала крыльями. Свенельд заорал благим матом, но сорвать ее не мог. В первый миг, потом все же справился. Он ощущал, что устает от потери крови, чувствовал жжение… или это жжется яд, источаемый острыми зубами тварей? Но некогда было об этом думать, он был в ярости, но и странно спокоен, опять с хрустом рубил их, отбивался от хлопающей вокруг крыльями тьмы, отходил, уворачивался.
Когда увидел просвет, когда не стало слышно хлопанья их крыльев, он все еще вертелся, наставив оружие, озирался, не веря, что их нет. И ощутил, как ужасно устал. А ведь уже думал сегодня, что устал, после набега на Искоростень. Да он просто не знал тогда, что такое усталость. Сейчас стоял, покачиваясь, весь мокрый от пота и крови, спину ломило, собственное дыхание раздувало грудь, как кузнечные мехи, глаза заливало кровью из разорванного когтями лба, а в сапоге начинало хлюпать.
Сматываться надо, – подумал. А пока смотрел на Кощея, неожиданно поняв, что Темный сейчас переведет дыхание и с новым выдохом выпустит на него очередную стаю крылатых клыкастых тварей. Приготовился, отошел, крепче сжимая оружие.
Но Кощей понял, что Свенельд с этим чародейством уже знаком, и теперь наслал новое. Опять выдохнул темное, нестерпимо смердящее облако.
Свенельд попятился, наблюдая, как оно сгущается, принимая некие очертания. Посадник не стал ждать, что вылепится из этой сгущающейся тьмы, и с размаху ударил мечом. Разрубленное нечто, не успев сформироваться, пищало и скрежетало, но оседало наземь. Рядом появилось еще одно темное пятно, отрастило чешуйчатые, уже ясно обозначившиеся лапы, побежало к варягу, но эти лапы так и застыли, распластавшись, когда меч опустился сверху, не дав твари принять более определенный облик.
В третий раз Кощей выслал из себя сгусток пламени. Свенельд уклонился, пропустив его над собой, покатился по земле. Сверху обдало жаром, но все же огонь пронесся мимо. Но недалеко. Горящее облако попало на растущую возле поляны высокую ель, ее ветви занялись пламенем, затрещали.
Свенельд медленно поднялся. Видел, как обозленный Кощей, взмахнув обрубленными руками, опять раскрыл пасть и вдруг резким и сильным движением выпустил острый, мрачно светящийся язык, раздвоенный и тонкий, как у змеи, но куда более длинный. И вмиг обхватил им колени варяга. Свенельду показалось, что его ударили огненным хлыстом, он рухнул, скорчился от боли, заскулил, словно щенок. Он извивался, его жгло, казалось, ноги ниже колен сейчас отвалятся, а тем временем Кощей, делая глотательные движения, подтягивал его к своему проему, скалился облезлой мертвой мордой.
Но Свенельд опять рубанул. Меч справился, разрубил язык, а Кощей, закинув голову, выл и трясся.
Варяг поднимался, пошатываясь и опираясь на меч.
– Шепелявым теперь останешься, сволочь. Ну что? Выйдешь ли против меня на поединок сам, или ты в своей бесконечной жизни и забыл, как это – быть мужиком, воином, хоробром. Только ворожить и умеешь, как… Как Малфрида моя! – неожиданно закончил он.
Кощей перестал трястись, смотрел прямо на Свенельда, на его пошатывающуюся окровавленную фигуру, с мечом в одной руке и кинжалом в другой. Казалось, дунь на него… И нет Свенельда. А он еще на поединок вызывает.
В Кощее не было души, в нем уже давно не было ничего человеческого: ни понятий о чести, ни уважения к противнику, ни знаний, как дерутся в поединке. Но ему бросили вызов. Этот шатающийся смертный посадник, этот червяк, которого сдуру вдруг полюбила чародейка Малфрида, смеет вызывать его!
