Симона Вилар - Ведьма в Царьграде
Да, много мудреного и хитрого было тут, в Византии. Ольга уже начала в этом разбираться, и ее восхищение Византией если не пропало, то стало во многом более критическим. Ее, например, и по сей день впечатлял огромный акведук Валента – канал над городом, – но она уже понимала, что ей такое сооружение было бы ни к чему. Ведь это в Царьграде туго с пресной водой, а в Киеве такое мощное течение Днепра, что и самому Босфору не уступит.
И все же в ночь перед приемом во дворце Ольга волновалась и долго ворочалась с боку на бок, ее донимали тревожные мысли. Одной из таких было недавно полученное от Косты сообщение, что почти вся привезенная с Руси чародейская вода погасла. Увы, как и подозревала Ольга, Коста не обладал чародейской силой Малфриды и его колдовство, какое должно было сохранить ценность живой и мертвой воды, не могло уберечь ее волшебство от угасания в этом христианском граде. Коста с повинной сообщил, что только в одном из флаконов вода еще сохраняла цвет, да и тот слегка желтизной в розовом отсвете отливает. Но все же это было хоть что-то. Поэтому княгиня повелела Косте взять с собой завтра в Палатий упомянутый флакон, спрятать под плащом и оберегать как зеницу ока.
Обдумывая предстоящий прием, Ольга все же забылась под утро сном – глубоким и крепким. И приснилась ей Русь – широкая и привольная, с соловьиными трелями и ромашковыми полянами, с шумящими на ветру березами, с бортями, сочащимися медом, с полными стругов гаванями у берегов Киева. А проснулась – и так домой захотелось!
– Вот поклонюсь императору – и назад без проволочек! – говорила княгиня облачавшим ее на прием служанкам.
Но для себя уже решила – кланяться она не будет! Хватит ей и того, что ее, как простую просительницу, столько времени у порога продержали. И не впускали – и не выпускали. Будто пленницей была, да все на вопросы о своей колдунье отвечать приходилось, оправдываться. Так что никаких поклонов!
Но именно о поклонах с ней и говорил Агав Дрив, покачиваясь подле княгини в носилках, пока русский кортеж двигался по широкой Месе в сторону Палатия.
– Как воскликнет главный препозит[149] «Падите!», вы тут же совершайте проскинезу – падайте ниц к императорским стопам. И только когда позволят подняться, вы сможете лицезреть особу наивысочайшего.
«Ну-ну, поглядим, – улыбалась про себя Ольга. – Буду вести себя, как и подобает правительнице, да и выскажу все за задержку. Пусть знают, что я княгиня великой державы и равна этому Багрянородному во всем!»
Однако стоило Ольге попасть в священное жилище ромейских базилевсов, как ее дерзкие намерения будто растворились. То ли общая торжественность подействовала на нее так, то ли красота и уют покоев, где они проходили, настроили на иной лад, то ли предупредительность слуг и приветливость сановников успокоили – но Ольга была мила и любезна, учтиво и с достоинством отвечала важным палатинам[150], приветствовавшим ее, видела иноземных послов в одеяниях различных держав, смотрела и на рослых варягов, выстроившихся с длинными копьями в переходах и галереях (один даже осмелился ей улыбнуться – то ли дерзкий такой, то ли, наоборот, подбодрить хотел). В любом случае у Ольги было спокойно и радостно на душе, и она уже чисто по-женски порадовалась, когда разобрала, как кто-то из ромеев восхищенно отозвался о ее ажурном жемчужном венце: мол, красота какая. Вот-вот, помните, что не вы одни богатствами мировыми владеете.
А ведь в Палатии и впрямь было несказанно богато: зал с зелеными малахитовыми колоннами, зал с красноватыми яшмовыми, широкая лестница из белого мрамора, мозаика, роспись, золоченые карнизы, навощенные глянцевые полы, в которых Ольга и ее свита отражались, как в водах заводи. И всюду множество людей, нарядных и значительных, кланяющихся или просто приветствующих кивком. Ольга увидела тут и епископа Адальберта Магдебургского, который улыбался ей как старой знакомой, но не смог не выказать и некоторого сожаления – его-то по-прежнему держали в стороне, не допускали к императору. Ольга же важно шла мимо, а за ней вся ее великолепная свита: тридцать пять знатных женщин, из которых шесть сами были правительницами городов, затем шли восемьдесят восемь бояр, купцов, представителей от разных городов Руси.
Наконец Агав Дрим сделал им знак остановиться перед огромной аркой, ведущей в тронный зал Магнавры, опять стал напоминать о троекратном поклоне и проскинезе, но попятился, когда к княгине подошел важный сановник препозит, встал во главе процессии, ожидая, когда будет подан сигнал войти. Арку тронного зала от приемной отделял большой бархатный занавес, расшитый золотом, за ним ощущалось легкое движение, какие-то звуки. Где-то в глубине величественно заиграл орган. Ольга неожиданно занервничала, нервно смяла расшитые жемчугом широкие рукава голубого одеяния, задрожала. «С чего это?.. Будто девчонка неразумная. А ведь когда я уже княгиней стала, этот Багрянородный еще и не родился[151]. Выходит, я старше и мудрее его», – думала княгиня, но кровь вдруг отлила от ее щек, они побледнели, почти сливаясь с белым мафорием, ниспадавшим из-под жемчужного венца до земли. И тут же кто-то шагнул к ней, пожал руку.
– Успокойся, краса моя. Я с тобой. Подсоблю, если что.
Свенельд. Всегда рядом. Всегда помогает. Ольга слегка повернулась к нему, качнулись жемчужные грозди подвесок у лица. Свенельд, в парче весь, с собольим воротником на плечах, улыбался, как обычно. Он всегда был щеголем известным, и сейчас даже выгоревшие на солнце волосы анепсия не умаляли его величия; золотое очелье из полированного золота смотрелось на нем, как и должно, – внушая почтение. Да, имея подле себя такого…
Княгиня не успела додумать мысль до конца, когда богатый занавес стал медленно раздвигаться, препозит шагнул вперед, за ним – Ольга, следом – многочисленные члены ее свиты.
Огромный зал был богато украшен: сияющие полы, дорогие драпировки, яркие эмали, вызолоченные канделябры, большие люстры-паникадила. Впереди на возвышении, куда вели несколько ступеней, восседал на троне император Константин Багрянородный. Невидимый хор пел:
– Многие лета августейшему государю!
– Да будет милостив к тебе Господь!
– Августейшему государю слава великая!
Ольга, увлекаемая под руки двумя неизвестно откуда возникшими евнухами, неспешно двигалась вперед. Внимательным взором отметила суровое, даже нахмуренное лицо Константина – темные брови, темные глаза, сверкающий венец, ниспадающая до самого подножия трона парчовая мантия – будто расплавленное золото. По правую руку от императора восседала его супруга, рядом на золотом троне – Роман и его супруга Феофано. Слева от императора Ольга увидела патриарха Полиевкта. Показалось, что у того особо растроганный вид. С чего бы ему умиляться?
Но думать было уже некогда, Ольга смотрела на великое чудо Мангаврского зала: за троном базилевса стояло золотое дерево, на котором стали вращаться и петь украшенные эмалью птицы. А тут и лежавшие у трона золотые львы приподнялись и начали издавать рыкающие звуки. Впору бы онеметь от такого дива, если бы ей ранее не поведали о чудесах Палатия. И Ольга лишь подумала: «Вот поглядели бы они, как Малфрида огонь с руки пускает или заставляет птицу перелетную опуститься с небес и сесть на плечо. Вот это диво. А это… Но красиво все-таки. И впрямь, молодцы ромеи, есть чем им гордиться».
За ее спиной послышались ахи и охи, но евнухи уже висли на руках, говорили:
– Пади, пади ниц перед божественнейшим!
Уловила позади себя шорохи, движение, разобрала даже, как Агав Дрим ворчал на ее людей, заставляя совершить полагающуюся проскинезу. Ольга подумала: «А Свенельд подчинится ли? С его-то гонором…»
Но Свенельд понимал, что его государыне нужна поддержка этого насупленного базилевса. Было слышно, как звякнули пластины его пояса, когда распростерся ниц. А вот Ольга… Она только встряхнула руками, высвобождаясь от настырных евнухов. Приложила ладонь к груди и склонила голову. Как приветствие равной равным.
Так и стояла, слыша впереди некое движение, украдкой глянула. Трон императора сначала взмыл вверх на цепях, а потом вновь опустился. Теперь на плечах императора была уже не золотая накидка, а пурпурная, с мерцающим каменьями подолом, голову венчал другой венец, украшенный наверху драгоценным крестом.
– Вставайте, – раздался голос, и спутники княгини стали подниматься, опять кто-то ахнул, подивившись перемене в облике императора. Ну-ну, будто иных див они на Руси не видели, будто волхвы-кудесники мало их поражали, когда тешили народ чудесами колдовскими.
В наступившей тишине заговорил не Константин, а стоявший подле него евнух (еще один!). Сказал, как августейший император рад принять у себя при дворе архонтессу русов, как долго ждал этой встречи. Пустые слова. Ольге было бы что ответить, но сказала лишь учтивое: и она сердечно рада встрече, и она долго ждала… Не удержалась, чтобы не добавить нотку язвительности: мол, истомилась уже в ожидании. Но нанявшийся переводчиком местный рус говорил цветисто и красноречиво, Ольга разобрала, что он толкует: как она восхищена и поражена всем увиденным, даже рыдать от счастья готова, и душа ее трепещет, что смогла-таки предстать перед ясные очи наивысочайшего.
