Сергей Шведов - Старец Горы
– А как нам поступить с Эдессой? – спросил шевалье.
– Эдессу мы вернем Болдуину де Бурку, – вздохнул Танкред. – Жаль, конечно, но я дал слово королю Иерусалимскому и не хочу его нарушать.
Благородный Танкред торопился на свидание, Ле Гуин определил это по нетерпеливым взглядам, которые граф бросал в окно. Увы, ночь не торопилась вступать в свои права, а заставить ее изменить своим привычкам у правителя Антиохии не хватало сил. Именно поэтому ему ничего другого не оставалось, как убивать время в компании с верным шевалье Ле Гуином. Нельзя сказать, что Ричард был завзятым моралистом, но связь Танкреда с Терезой Анжерской он осуждал из политических соображений. Конечно, правителю Антиохии удалось расколоть ряды приверженцев благородного Рожера. После того как он передал город аль-Атареб юному Гуго де Сабалю, среди новых крестоносцев началось брожение. Едва ли не все французы из свиты Рожера Анжерского поспешили под крылышко юного барона, щедро раздававшего своим вассалам только что завоеванные земли. Конечно, все понимали, что владениями их наделяет не малолетний сын Гуго Вермондуа, а сам Танкред, но в данном случае это никого особенно не волновало. Французы вдруг осознали себя не чужаками в нурманской стае, а вполне реальной силой, способной влиять на ситуацию в графстве Антиохийском. Первому же французу, шевалье де Крийону, согласившемуся принести оммаж барону де Сабалю, Танкред передал в управление аль-Атареб до совершеннолетия юного Гуго. Ле Гуин ждал протестов со стороны опекунов мальчика, но бароны де Руси и фон Рюстов отнеслись к действиям Танкреда совершенно спокойно, как к чему-то само собой разумеющемуся. А после того как король Иерусалимский громогласно одобрил решение графа Антиохийского и подарил новому барону тысячу марок из своей казны, примолкли даже самые отчаянные злопыхатели. Дабы подсластить пилюлю дорогому родственнику и утихомирить его сторонников, Танкред назначил Рожера Анжерского правителем Латтакии, предварительно выбив из города окопавшихся там византийцев. Словом, решения благородного Танкреда в делах государственных поражали своей мудростью и дальновидностью, чего не скажешь о делах житейских. Любовная связь с Терезой могла аукнуться для Антиохии большой бедой. Разумеется, Ричард не рискнул впрямую осуждать графа, но расторопному шевалье де Санлису он выказал свое неудовольствие, не стесняясь в выражениях. Ги обиделся, ибо считал себя в данном случае без вины виноватым. Тереза Анжерская оказалась очень легкомысленной особой и сдалась под напором Танкреда раньше, чем на это рассчитывал Санлис. Пока что эту предосудительную связь удавалось сохранять в тайне, но рано или поздно, Рожер Анжерский узнает о порочном поведении своей жены и, наверняка, отреагирует соответствующем образом. Шашни Танкреда с Терезой следовало прекратить и сделать это как можно быстрее. Ле Гуин поручил Санлису, во что бы то ни стало найти коварного соблазнителя, способного наставить рога сразу и Рожеру Анжерскому, и Танкреду Антиохийскому. Ги ревностно взялся за дело, но пока все его усилия оказывались тщетными. Тереза была очень капризной и разборчивой дамой. Она отвергала претендентов на любовь одного за другим, приводя тем самым старательного Санлиса в отчаяние. И вдруг благородного Ги осенило:
– Бернар де Сен-Валье! Правда, он сейчас находится в Русильоне.
– Так пошли за ним кого-нибудь, – рассердился Ле Гуин. – Ну хотя бы Понса. Мальчишка совсем отбился от рук. Ему будет полезно сменить обстановку.
Шестнадцатилетний Понс, старший сын Бертрана Тулузского, стал второй головной болью Ле Гуина. Пристрастие юного оруженосца к злачным местам Антиохии бросилось в глаза даже Танкреду. Графу пришлось лично вправлять мозги загулявшему Понсу, после чего юный провансалец слега утихомирился. И даже покаялся в своих прегрешениях. Впрочем, последнее было скорее заслугой патриарха Рикульфа, чем благородного, но любвеобильного Танкреда.
– Ты передал мою просьбу Венцелину? – спросил Танкред, отворачиваясь от окна.
– Барон согласился поддержать нас с моря, – с готовностью отозвался Ле Гуин. – Но просил сообщить ему о начале военных действий в Киликии заблаговременно. Он прав – к походу не подготовишься за один день.
В словах Ричарда явственно прозвучал упрек, но Танкред отреагировал на него далеко не сразу:
– Я не имею право на ошибку, Ле Гуин. Надо дождаться ответа Багдада на наши действия против Халебского эмирата. Если султан Мухаммад промолчит, то руки в Киликии у нас будут развязаны.
– Боюсь, что Алексей Комнин сделает все, от него зависящее, дабы разжечь гнев не только султана, но и халифа.
– Я тоже так думаю, Ричард, а потому не тороплюсь. Киликия от нас никуда не уйдет, а теперь все внимание Багдаду.
Протовестиарий Михаил отлично понимал всю сложность задачи, поставленной перед ним басилевсом. Алексей Комнин уже не раз протягивал руку дружбы сельджукам и даже находил понимание в свите сутана Мухаммада. Но против союза с мусульманами решительно возражал халиф аль-Мустазхирь, и с его мнением приходилось считаться. Последние события вокруг Халеба и Дамаска давали Михаилу надежду на положительный ответ, но, к сожалению, все подходы к халифу для посла византийского императора были перекрыты наглухо. Аль-Мустазхирь окружил себя фанатиками веры, не делавших различий между византийцами и франками. Приезд в Багдад почтенного Андроника сиятельный Михаил воспринял если не как дар небес, то, во всяком случае, как везение. Конечно, даис Сирии был не слишком надежным союзником, но в данном случае выбирать не приходилось. Протовестиария вполне устраивало, что Андроник ненавидит крестоносцев всей душой и готов положить если не жизнь, то массу усилий, что избавиться от этой проказы, проникшей на благословенный Восток вопреки воле Аллаха. Сиятельный Михаил не узнавал своего обычно рассудительного друга. Даис Сирии метался по залу, словно загнанный зверь в клетке, и изрыгал ругательства, явно неуместные в устах просвещенного человека. Возможно, протовестиарий так бы и остался в неведении по поводу событий, вызвавший гнев его старого знакомого, но ему помог почтенный Саббах, друг и сподвижник неистового Андроника.
– Где-то я уже слышал это имя, – произнес Михаил, поглаживая бородку.
– Ролан де Бове участвовал в освобождении Болдуина де Бурка и Жослена де Куртене, – любезно напомнил бек собеседнику о недавних событиях.
– Досадно, конечно, – пожал плечами протовестиарий. – Но ведь нам это пошло скорее на пользу, чем во вред.
– Есть еще одно обстоятельство, сиятельный Михаил, о котором тебе следует знать, – понизил голос почти до шепота Саббах. – Именно Ролан де Бове обвел вокруг пальца почтенно Андроника, заключив за его спиной мирный договор с Ридваном Халебским. Пятеро ряженых окропили кровью мостовую города, а крестоносец проник во дворец эмира другой дорогой.
Вообще-то у почтенного Андроника и раньше случались неудачи, а одна из них даже обошлась протовестиарию в огромную сумму денег, не говоря уже о немилости басилевса, но прежде исмаилит реагировал на свои провалы более сдержано.
– Ролан де Бове связан с ассасинами? – впился глазами в лицо собеседника Михаил, но почтенный Саббах в ответ лишь прижал палец к губам и укоризненно покачал головой. Раскрывать тайны своей секты первому встречному он явно не собирался, и хотя протовестиарий давно уже ходил в друзьях исмаилитов, этого слишком мало, чтобы быть посвященным во все их тайны. Тем не менее, Михаил рискнул обратиться с просьбой о помощи к расстроенному даису Сирии и нашел у него понимание. Андроник согласился с протовестиарием, что союз между басилевсом и султаном принесет пользу, как византийцам, так и мусульманам. Разумеется, это согласие стоило Михаилу немалых денег, зато он обрел в лице исмаилитов очень деятельных помощников. Втянуть султана Мухаммада в войну с крестоносцами было давним желанием Алексея Комнина, ради этого он готов был многим поступиться и не скупился на расходы. Но для того, чтобы поднять на борьбу с пришельцами обленившихся эмиров, одного султанского слова мало. Это понимал и Михаил, и его союзники-исмаилиты. Мусульманские правители ревниво относились к усилению султанской власти и не раз вступали в сговор с франками, только бы обуздать Мухаммада.
– Джихад нужен, – сказал Андроник, успевший за несколько дней, проведенных в Багдаде, вернуть себе привычное расположение духа.
Саббах охотно поддержал даиса. Только священная война против неверных могла объединить эмиров вокруг султана и халифа и направить их мысли и усилия в нужную сторону. Михаил опасался, что джихад, объявленный против крестоносцев, может обернуться бедой для всех христиан, живущих на востоке и в частности для византийцев. К сожалению, другого выхода у него не было – приходилось рисковать.
