Сергей Шведов - Пилигримы
– Я полагал до сих пор, что в ореоле света являются ангелы, а не демоны.
– Одно из имен дьявола – Люцифер, что означает «несущий свет», ты прочтешь об этом ниже в комментариях, данных падре Адемаром, местным священником, исповедовавшим рыцаря перед смертью.
– Не знаю, как граф Тулузский, но я этому Майнцу почти поверил. Но почему ты хранил этот пергамент у себя, а не показал патриарху Иерусалимскому?
– Так ведь все знали, что фон Майнц сумасшедший, включая и патриарха, и всех участников похода. Несчастного рыцаря ранили в голову во время штурма Иерусалима. Обычно он сидел тихо в углу и бормотал что-то невразумительное. Но иногда на него нисходило просветление, и он брался за перо. Над его опусами потешался весь Иерусалим. Он обвинял в ереси и связях с дьяволом всех подряд, включая тогдашнего папу, патриарха и всех иерусалимских королей, начиная с Готфрида Бульонского и кончая Фульком Анжуйским, который тогда был всего лишь женихом прекрасной Мелисинды.
– Выходит, это фальшивка? – разочарованно протянул Одоакр.
– Пятнадцать лет назад этот кусок пергамента бросили бы в огонь, не читая, ибо цена подобного рода откровениям сумасшедшего Майнца равна была медному оболу. Но прошли годы, многие свидетели умерли, другие состарились и впали в маразм и теперь уже некому опровергнуть очевидца, ставшего свидетелем ужасных событий.
– Ловко, – согласился Вальхайм. – А если граф потребует более весомых доказательств?
– Ты ему их представишь, дорогой Одоакр. Ты явишь Тулузскому дьявола во плоти или, скорее, демона, принявшего человеческое обличье и пробравшегося в спальню его жены.
– Боюсь, что Альфонс-Иордан примет посланца сатаны за обычного любовника и все это представление закончится семейным скандалом.
– А если у обычного человека не будет возможности проникнуть в тщательно охраняемую комнату?
– Тогда мы обнаружим в спальне благородную Марию, спящую в гордом одиночестве, – пожал плечами маркиз.
– Нет, дорогой мой Одоакр, вы обнаружите там инкуба в образе Гвидо де Раш-Русильона, внука того самого Глеба де Лузарша, о котором идет речь в печальном рассказе рыцаря фон Майнца.
– Ты в этом уверен, Герхард? – смущенно улыбнулся маркиз. – Мне не хотелось бы оказаться в смешном и даже глупом положении.
– Я заплачу тебе тысячу денариев, Одоакр, если вы не обнаружите в спальне Марии вышеназванного шевалье.
– Ты сильно рискуешь, Лаваль, – покачал головой маркиз. – Я ведь лоб себе разобью, но сделаю все, чтобы к Марии Тулузской не проскользнула даже мышь.
– Я очень надеюсь на тебя, Одоакр, – спокойно проговорил Герхард. – Ибо старательности графа Тулузского может не хватить, чтобы избежать встречи с дьяволом.
Благородный Альфонс-Иордан за сорок пять прожитых лет сумел изрядно обрасти жирком, но мудрости так и не набрался. Тучность Тулузского порою служила причиной насмешек со стороны благородных шевалье, но никто пока не упрекал его в трусости. Граф смолоду научился владеть мечом и копьем, а потому, взгромоздившись на коня, он становился одним из самых искусных бойцов своего времени. Правда, годы брали свое, Альфонса-Иордана порой мучила одышка, но подобные мелочи не могли укротить его нрава, который недоброжелатели называли вздорным, а сторонники гордым. Граф Тулузский свято верил в свою избранность, и эта вера помогала ему преодолевать все невзгоды, выпадающие на жизненном пути. Крестовый поход, объявленный папой Евгением, Альфонс-Иордан посчитал знамением небес и едва ли не первый откликнулся на призыв церкви покарать нечестивых сарацин в их логове. Конечно, у графа был и свой интерес в этом походе, но, по его мнению, он не противоречил тем целям, которые поставил перед крестоносцами понтифик. Альфонс-Иордан был почему-то уверен, что христиане Святой Земли примут его с распростертыми объятиями и добровольно отдадут под его опеку графство, завоеванное отцом. Увы, в действительность все оказалось далеко не так, как ему мнилось в родной Тулузе. Во-первых, наглый мальчишка Раймунд, настоятельно посоветовал родственнику держаться как можно дальше от Триполи, во избежание крупных неприятностей. Во-вторых, соратники Тулузского по походу не выразили ему ни малейшего сочувствия по поводу оскорбления, нанесенного внучатым племянником. Все вожди похода, за исключением разве что герцога Гийома Бульонского, наотрез отказались поддерживать претензии Альфонса-Иордана на графство Триполийского. Тулузский ринулся было за поддержкой к церкви в лице епископа Лангрского, но преподобный Годфруа хоть и выразил сочувствие Альфонсу-Иордану, все-таки намекнул, что прав на Триполи у его внучатого племянника никак не меньше, не говоря уже о давности лет. Не следовало так же сбрасывать со счетов то обстоятельство, что Раймунд Триполийский является сыном благородной Сесилии, тетки Людовика Французского.
– Эта Сесилия шлюха, путающаяся с коннетаблем де Лузаршем вот уже много лет. Большой вопрос, от кого рожден ее сын Раймунд от Понса или от Венсана!
– Увы, – развел руками Годфруа, – поведение французских дам вызывало печальное недоумение церкви во времена минувшие, вызывает их и сейчас.
Герцог Бульонский, присутствовавший при этом разговоре, запыхтел от обиды. Все знали, что благородный Гийом отчаянно ревнует свою жену Талькерию, а некоторые даже полагали, что ревнует он ее не без причины. Однако Альфонс-Иордан в своей жене не сомневался, о чем и заявил прямо в постное лицо епископа Лангрского. Преподобный Годфруа горестно вздохнул и покачал головой:
– Плоть слаба, сын мой, а уж тем более плоть женская.
Граф Тулузский был потрясен этой отповедью епископа до такой степени, что буквально за одно мгновение перешел из стана мужей благодушных в стан мужей ревнивых, где уже который месяц маялся его лучший друг, герцог Бульонский.
– Это оскорбление! – потрясал пустым кубком Альфонс-Иордан, сидя за столом в компании своих приверженцев.
– Это пастырское наставление, – возразил ему маркиз фон Вальхайм. – Я бы даже сказал – предостережение. Ибо дьявол изворотлив, а дочери Евы столь же лукавы, как их праматерь.
– Никогда не поверю, что Сатана осмелиться искушать мою жену здесь, в Святом Граде, где принял мученический венец сам Господь.
– Ты забыл благородный Альфонс-Иордан, что этот город долгие столетия находился в руках язычников-сарацин и потребуется много времени и усилий, чтобы очистить его от скверны, – печально вздохнул Одоакр. – Неугодно ли взглянуть на этот пергамент, исписанный героем первого крестового похода рыцарем фон Майнцем.
Как маркиз и предполагал бредовые откровения сумасшедшего рыцаря произвели на его собеседников очень сильное впечатление. Граф и герцог довольно долго смотрели друг на друга, качая головами, что, видимо, должно было означать высшую фазу протеста. Дабы не дать им расслабиться, благородный Одоакр продолжил свои благочестивые рассуждения:
– Быть может епископ не прав, обвиняя во всем женщин, ибо кто же из нас, положа руку на сердце, может утверждать, что способен выдержать искушение дьявола или одного из его пособников.
– Уж не хочешь ли ты сказать, маркиз, что моя жена, благородная Мария, спуталась с демоном? – побагровел полнокровный граф Тулузский.
– В данном случае я совершенно ни при чем, – огорченно развел руками маркиз. – На неподобающее поведение твоей жены намекнул епископ Лангрский. Я же пытаюсь оградить твою жену от сплетен. Увы, мой дорогой друг, слухами полнится даже Святая Земля. Вот и благородный Гийом не даст мне соврать?
– Да уж, – тяжко вздохнул герцог Бульонский.
– Я никогда не начал бы этот разговор, если бы не одно немаловажное обстоятельство, – продолжал неспешно нанизывать свои слова на нить чужого внимания Вальхайм, – Гвидо де Раш-Русильон, на которого намекают досужие сплетники, доводится внуком тому самому Глебу де Лузаршу, про которого пишет достойный рыцарь фон Майнц. Но и это еще не все – Венсан де Лузарш, коннетабль Триполи, это его родной сын. Теперь ты понимаешь, к чему я клоню, благородный Альфонс-Иордан?
– Нет, – прохрипел сдавленным от бешенства голосом Тулузский.
– Если нам удастся доказать, что Раш-Русильон, соблазнивший твою жену, связан с темными силами, участь его дяди Венсана и бастарда Раймунда будет решена. Церковь решительно станет на твою сторону, граф, в этом у меня нет никаких сомнений. Тебя поддержат многие благородные мужи, чьи жены тоже стали жертвами дьявольских происков. Включая самого Людовика Французского.
– Как и Элеонора тоже? – ахнул герцог Бульонский. – А я ведь предупреждал, но все только смеялись мне в лицо.
– Теперь, – потряс пергаментом над столом маркиз Штирийским, – многим станет не до смеха.
– А если Майнц ошибался? – нахмурился Бульонский. – И мы имеем дело просто с ловкими негодяями.
