Сергей Шведов - Грозный эмир
– По моим сведениям Гуго приобрел дворец, принадлежавший ранее покойному Гундомару фон Майнцу, – поделился новостью с Водемоном шевалье де Музон.
– А разве безумный рыцарь умер? – удивился Андре.
– Он скончался месяц назад, оставив кучу долгов.
– Любопытно, – задумчиво проговорил барон.
– Ходят упорные слухи, что из этого дома ведет подземный ход в хранилище мечети Аль-Акса. Но так ли это, я утверждать не берусь.
– Хранилище давно уже разграблено, – пожал плечами Андре.
– Однако фон Майнц утверждал, что где-то там, глубоко под землею, спрятаны сокровища, собранные царем Соломоном едва ли не со всего мира. Что если храмовники их найдут?
– Вот когда найдут, – усмехнулся Водемон, – мы обязательно потребуем с них свою долю.
Благородный Фульк встретил гостей с распростертыми объятиями. Анжуйский всегда отличался редкостным гостеприимством и, перебравшись из Европы в Палестину, своим привычкам не изменил. Кроме графа в парадном зале дворца собрались еще около десятка рыцарей, среди которых находились Этьен де Гранье и Герхард де Лаваль.
– Слышали, – с порога огорошил гостей свежей новостью благородный Фульк, – Венцелин фон Рюстов уступил Джебайл храмовникам за пятьдесят тысяч денариев.
– Откуда у нищих рыцарей такие деньги? – не поверил графу шевалье де Музон. – К тому же король не одобрит такой сделки.
– Формально никакой сделки не было, – пояснил Этьен де Гранье. – Борон фон Рюстов оставил Джебайл старшему сыну Драгану де Гасту вместе с титулом. А тот якобы назначил правителем города Бернара де Сен-Валье, но доходы от порта будут получать храмовники в лице сенешаля де Бове.
– Ловко, – покачал головой Водемон. – От кого ты это узнал?
– От Годемара де Картенеля Он мне, между прочим, сказал, что храмовники выкупили у ассасинов крепость Баррас и начали строительство нескольких замков в графствах Триполийском и Антиохийском. Но это уже с благословения благородного Болдуина.
– Боюсь что при таком раскладе, король в Иерусалиме скоро будет лишним, – криво усмехнулся шевалье де Лаваль. – Храмовники объявят себя единственными Защитниками Гроба Господня.
– О чем интересно думает Болдуин? – поморщился Анжуйский.
– Король думает о походе, – вздохнул благородный Рауль. – Сегодня он устроил смотр сержантам и туркополам.
– Надо сделать все, чтобы выдавить храмовников из Иерусалима, – заявил шевалье де Лаваль, – а с Гуго де Сабалем мы как-нибудь справимся.
Этот ловкий и быстрый в движениях и речах анжуец не на шутку раздражал лотарингцев, но в данном случае он высказал весьма дельную мысль. Храмовники разместились близ мечети Аль-Акса с согласия Болдуина, однако земля эта считалась королевской, королевскими были и здания, которые нищие рыцари прибрали к рукам. Но если орден стал уже настолько богат, что способен покупать крепости и замки, то, наверное, благородный Болдуин вправе будет потребовать от них возвращения своего имущества.
– Король на это не пойдет, – с сомнением покачал головой Музон. – Зачем ему ссориться с храмовниками да еще накануне похода.
– Так ведь и Болдуин не вечен, – задумчиво проговорил благородный Герхард.
Шевалье де Лаваль хватил лишку и заслужил осуждающий взгляд не только от благородного Андре, но и от Фулька Анжуйского. Конечно, во дворце собрались преданные графу люди, но все-таки не следовало вот так откровенно желать смерти королю. Что же касается Музона, то благородный Рауль полагал, что Анжуйскому следовало бы навести порядок в собственном доме, прежде чем замахиваться на королевскую власть. Нельзя же, в самом деле, наследнику престола открыто содержать любовницу, которая к тому же изменяет ему направо и налево. Сначала в любимчиках у благородной дамы де Мондидье ходил Эркюль де Лувье, теперь его место занял Герхард де Лаваль. Будь на то воля Музона, он спровадил бы благородную Жозефину куда-нибудь подальше, ну хотя бы в Триполи, где, по слухам, у нее остался сын.
Появление в зале Эмиля де Водемона сына благородного Андре явилось полной неожиданностью, как для его отца, так и для хозяина. На благородном шевалье буквально не было лица.
– Король при смерти, – произнес он надорванным голосом. – Мы с благородным Симоном доставили его в цитадель, но лекарь сказал, что долго он не протянет.
Весть была оглушительной и во многом неожиданной. Конечно, Болдуин хворал последние месяцы. Поговаривали, что он крайне болезненно пережил измену младшей дочери Алисы, но никто даже не подозревал, что его конец так близок.
– Ты сообщил о болезни Болдуина, благородной Мелисинде? – опомнился, наконец, Водемон-старший.
– Принцесса и Гуго де Сабаль уже в королевском дворце.
– Нам следует поторопиться, – забеспокоился шевалье де Музон. – А тебе, Фульк, в особенности.
Граф Анжуйский отправился к королю в сопровождении целой свиты из преданных шевалье. Увы, торопился он напрасно, наследнику так и не удалось услышать напутственные слова от благородного Болдуина, король отдал Богу душу за несколько минут до того, как встревоженный Фульк вбежал в его покои. Патриарх Иерусалимский собственной рукой закрыл глаза Защитнику Гроба Господня.
– Король умер, – сказал он тихо, и благородным шевалье не оставалось ничего другого, как молитвенно преклонить колени перед смертным ложем одного из самых доблестных мужей Святой Земли.
Поход на Дамаск пришлось отложить на неопределенный срок. Его вдохновитель благородный Болдуин де Бурк нашел свой последний приют в часовне Адама близ Голгофы, где уже покоилось тело его двоюродного брата и предшественника Болдуина Бульонского.
Коронация Фулька Анжуйского, к удивлению многих, прошла без особенных эксцессов. Сельджукам нового султана Массуда, занятым борьбой с халифом Мустаршидом, было не до франков. Правитель Дамаска Бури все еще не оправился от ран. Эмир Халеба Тимурташ носа не показывал из своей цитадели, боясь вездесущих ассасинов. А среди крестоносцев не нашлось смутьяна, осмелившегося бросить вызов даже не новому королю, а патриарху Иерусалимскому, без раздумий ставшему на сторону Анжуйского. Притихла даже Мелисинда, искренне опечаленная смертью отца. Казалось, ни что не мешало Фульку ознаменовать начало своего правления великим деянием, каковым бесспорно можно было бы считать взятие Дамаска. Увы, новый король Иерусалимский не сумел совладать со своим ревнивым нравом. Коннетабль Водемон и шевалье де Музон узнали о готовящейся расправе над Гуго де Сабалем от Этьена де Гранье, но, к сожалению, не сумели предотвратить чудовищную глупость. Когда лотарингцы ворвались в усадьбу Сабаля, там все уже было кончено. И двор, и сам дворец были завалены трупами сержантов и прислуги графа Галилейского. Музон насчитал два десятка тел, но среди них не оказалась трупа благородного Гуго.
– Может, они увезли его с собой? – предположил Этьен де Гранье, осматривая с помощью горящего факела очередного покойника.
– Зачем? – пожал плечами Водемон и, обернувшись к сыну, зло добавил: – Я же приказал тебе присматривать за этим негодяем!
– Все вершилось в строжайшей тайне, – заступился за расстроенного Эмиля шевалье де Гранье, – мне сообщил о нападении слуга Сабаля, чудом вырвавшийся из усадьбы, уже окруженной анжуйцами.
– И где тот слуга?
– У маршала де Картенеля, – вздохнул Этьен. – Благородный Годемар сразу же взял его под свою опеку.
– Слуга опознал убийц?
– Имя шевалье де Лаваля он назвал одним из первых.
Коннетабль прямо из усадьбы Сабаля отправился во дворец к королю, несмотря на то, что в Иерусалиме царила глубокая ночь. Фульк Анжуйский, к которому лотарингцев пропустили после долгих препирательств, изобразил недоумение, причем настолько бездарно, что благородный Рауль даже застонал от досады. При всех своих видимых достоинствах новый король не обладал способностями к лицемерию, что в создавшейся ситуации делало его позицию очень уязвимой.
– Я отправил Мелисинду под усиленной охраной в цитадель, – холодно произнес коннетабль. – Она считает, что пребывание в твоем дворце, благородный Фульк, для нее не безопасно.
– А по какому праву ты, благородный Андре, вздумал распоряжаться в моем доме и в моем королевстве?!
– Мне удалось опередить храмовников, уже спешивших на помощь королеве, но ситуация остается крайне сложной, – продолжал Водемон, словно бы не замечая ярости короля. – Где шевалье де Лаваль?
– Откуда мне знать!
– Он убил де Сабаля или нет? – повысил голос коннетабль, чем, кажется, поверг Фулька в изумление.
– Ты забываешься, Водемон! – взревел король, оборачиваясь к своим верным анжуйцам.
Ситуация показалась шевалье де Музону щекотливой. За спиной у коннетабля кроме сына Эмиля и Этьена де Гранье никого не было, тогда как Фульк мог выставить против незваных гостей два десятка шевалье, не говоря уже о сержантах. Тем не менее, благородный Андре продолжал оставаться невозмутимым. Он все так же сидел в кресле, небрежно откинувшись на спинку, и смотрел на взбешенного короля строгими серыми глазами. Фульк все-таки сумел совладать с демонами, бушевавшими в его душе, и не отдал рокового приказа.
