Марк Даниэль Лахлан - Песнь валькирии
Фрейдис вытерла слезу со щеки Стилианы.
— Я пойду сегодня ночью, — сказала она.
Глава сорок четвертая
Утес
— Это здесь?
Большой норманн стоял рядом с ней, указывая обрубком пальца. Если он и ощущал боль, то никак этого не показывал. Она чувствовала, что солдаты любят его, но и боятся тоже. По сравнению с ней он казался огромным благодаря своему росту, но ощущение от него было еще больше. Она представляла себе тощую ворону, которая пробивает себе путь по снегу и видит только себя, думая, что при ее приближении просыпаются зверьки в норах, что для нее поднимается ветер и идет снег. Она также чувствовала в нем магию — ледяные копья рун, которые он нес.
Он был воплощенным будущим — огромным, жестоким, предвещающим беду, истекающим кровью.
— Вот этот холм, — сказала она. — Здесь было сотворено чудо. Я убила здесь трех твоих людей.
— Не моих, — ответил Жируа.
— Вы были в этой части страны.
— Возможно. Для меня все одинаково.
Она подумала, что этим он дал понять, что не смог бы отличить одно место, где они устраивали пожары и убивали, от другого.
— Я говорю, что, наверное, легко узнать место, где уже был, — сказала Тола, но он не понял.
Норманны спорили. Их было много, всех нужно было накормить, они были в пути намного дольше, чем ожидали, и взяли в дорогу только легкую провизию. Тут нечего украсть, не было ни зерна, ни кур, ни собак. Они сожгли все несколько недель назад, оставив после себя только голую землю.
Солдаты сердились, что приходится так долго голодать. Правда, ледяные ручьи и снег обеспечивали их водой в достаточном количестве. К Жируа подошла делегация из трех воинов, но он ударил одного из них и настойчиво повторил:
— Дальше, дальше.
Когда солдаты ушли, он усмехнулся ей.
— Они здесь хорошо поработали, — сказал он. — Куда? Наверх?
— Наверх.
— Там холодно, — заметил Жируа и добавил: — Зато будет далеко видно.
Гигант направился вверх по склону холма, разрывая туман руками.
Жируа ошибся, они не смогли увидеть всей земли. Казалось, что они уже на небесах, внизу плывут облака, над ними — голубое небо и древнее лицо луны, взирающее с высоты. Бог дал луне лицо, чтобы напоминать людям о том, что Он всегда все видит, — так говорила ее мать.
Всадники спешились и развели костер. Она не хотела садиться к огню, так как чувствовала неправильным делить отдых с этими людьми, и, кроме того, знала, что это опасно. Жируа, вероятно, будет тяжело удержать своих воинов.
Вдалеке завыл волк. Интуитивно она догадывалась, что означал этот вой: эта земля моя, держитесь отсюда подальше. Она подумала, нашел ли он себе пропитание или нет.
Ночь была морозной, и под утро туман сменился ледяным дождем. Ничто не мешало ей сбежать, кроме уверенности, что в одиночку она замерзнет до смерти. Мужчины спрятались от дождя под щитами, а она осталась под открытым небом, дрожа и пытаясь сесть поближе к еле теплившемуся огню.
Все мироздание, казалось, разделилось на красное и черное, и огонь, словно колыбель света, раскачивался в глубокой темноте.
На краю лагеря она заметила какое-то движение, но было поздно. Острая боль пронзила ее руку, она закричала, в лагере поднялся переполох, воины бегали и кричали. Она опустила плаза и увидела стрелу.
— Что? — Норманн схватил ее, но вторая стрела впилась ему в ботинок, и он взвыл, словно лиса, попавшая в капкан. Он упал.
Жируа, крича и беснуясь, ворвался в темноту, размахивая мечом, за ним следовали другие воины.
Тола тихо лежала, распластавшись на земле. Рука онемела; казалось, что кость стала стрелой, жужжащей в месте попадания.
Из темноты донесся крик:
— Взять его!
Звук был такой, как будто топором рубили дерево. Обнаженная паника, ее звон будили в ней новые ощущения: запах чего- то, что не должно гореть, — наверное, волосы, тяжесть в желудке, которая возникает в момент, когда узнаешь, что умер друг. Послышались еще удары, еще крики, и Жируа вылетел из темноты, волоча за собой к костру какое-то тело. Или не тело. Внезапно человек вскочил на ноги и изо всех сил ударил Жируа.
Тола увидела свет и град, услышала топот и фырканье. Руны! Вырвавшись из ночи, они кричали, вращаясь на своих орбитах.
— Ведьма! — воскликнул Жируа и ударил пленника в лицо.
Голова человека откинулась, и он упал на землю, выдохнув
весь воздух, словно из кузнечных мехов. Руны исчезли, как солнце за тучами.
— Еще ублюдки? Есть еще? — кричал на нее Жируа на ужасном английском. И, словно в ответ, в долине зазвучал горн.
— Это не наши! Заманила в ловушку, ведьма? — заорал Жируа.
— Англичане, — заметил солдат.
— Смелые, однако, так себя выдавать.
Он все еще обращался к ней, его лицо исказилось от ярости, став похожим на старый каштан.
— Эта стрела… — Тола попыталась объяснить, но на нее накатила такая слабость, что она замолчала.
— Я видел символы в темноте, — сказал Жируа. — Что это?
— Руны, — ответила Тола.
Она ощутила во рту желчь. Шок от ранения стрелой уже прошел, но каждый раз, когда она пыталась подвигать рукой, ей казалось, что в нее опять выстрелили.
— Как и у наших отцов, — сказал Жируа. — Эти истории.
В детстве слышал.
— Думаю, они о дьяволе, — прошептала Тола.
Высокий норманн ухмыльнулся.
— Нет. Мой отец… древние обычаи. Все старики хранить их. Что нужно сделать? Получить.
Затем он заговорил по-норвежски:
Знаю, висел яв ветвях на ветрудевять долгих ночей,пронзенный копьем,посвященный Одину,в жертву себе же,на дереве том,чьи корни сокрытыв недрах неведомых.Никто не питал,никто не поил меня,взирал я на землю,поднял я руны,стеная, их поднял —и с древа рухнул.[11]
Он толкнул Толу, и она подумала, что сейчас потеряет сознание.
— Как мне получить их?
Она почувствовала его жадность, похожую на бесконечный отлив.
— Не знаю.
Связанную Фрейдис сторожили два воина. Она вдруг открыла глаза.
— Бог находится в воде, — произнесла она. — Идите к воде.
Глава сорок пятая
Заклинание
Стилиана подождала, Фрейдис ушла. Вот она, ее жертва темному богу. Она долго плакала. Смерть Фрейдис больше чем смерть. Вечность в холодных водах Хель, в жилище бога, лежащего в трясине. Один должен возродиться и умереть в зубах волка. Что ж, Стилиана приняла бы судьбу, которой раньше старалась избежать.
Она потянулась к узлу, который завязала на шнуре платья еще в водах источника, и, засунув палец в петлю, вытащила оттуда драгоценный камень кроваво-черного цвета. Она нашла его на дне источника, вынув из глаза бога, и время от времени носила на изгибе безымянного пальца.
Лошадь затопала копытами и, фыркая, пряла ушами. Почуяла других лошадей, наверно.
Вдали послышался звук горна. Да. А если не это, то лошадь встревожило что-то другое.
Она вспоминала дни, когда была колдуньей божественной Гекаты, которая оказалась Одином, а тот оказался Христом и всяким другим богом, разделившимся на три сущности и принесшим себя в жертву мудрости. Три носителя рун, три способа умереть, узел из трех.
Она потуже затянула узел на пальце и охнула, когда шнур сдавил кожу. Затянула еще туже, стараясь изо всех сил прижать камень к пальцу.
Она долго смотрела на нож, собирая все свое мужество. Без горького напитка, открывшего ее разум царству богов в Константинополе, без удушения и утопления осталась только вера, которая может помочь ей, — память магии.
Она попыталась впасть в транс, не забывая о ноже, которым когда-то зарезала себя, заплатив кровавую цену за правду, открытую ей волком.
Хель жаждала крови. Сколько ей нужно? Хватит крови сотни человек? Должно хватить.
Они приближались. Руны пытались объединиться. У них все получится, но ей нужны были гарантии, что, когда это случится, волк будет рядом.
Стилиана последний раз дернула за шнур, боль пронзила ее руку от кончиков пальцев до самых зубов.
Она с трудом держала кровавый камень, поэтому опустила руку на землю и оставила камень лежать в раскрытой ладони, рядом с пальцем, на котором виднелась печать. Внутри была запутанная, сложная руна, способная стать ловушкой и полная хитрости.
Она попыталась произнести старые заклинания Гекаты, богини встреч, богини смерти и смертельного пути, но не была уверена в том, что богиня все еще жива. Был ли Один одним из ее воплощений? Был ли Христос ее воплощением? Или она сама была воплощением их? Поэтому вместо слов заклинания Стилиана произнесла слова истории:
— Я убила смерть в Источнике Мимира под столицей мира. Сейчас я должна воскресить ее, чтобы убить снова. Я плачу древнюю плату мучения. Я отдаю то, что Один отдал Мимиру, что Христос отдал на кресте, что жрицы Гекаты платят, замерзая в полуночных ручьях. Геката… Геката… Она помогла Деметре вернуть дочь Персефону из подземного царства, она освещает темноту смертельной ночи, ее друг — собака… Она та, которая охраняет вход. Открой ворота в мир мертвых, открой его.
