Симона Вилар - Ведьма княгини
Но Маланич спокойно шел впереди, опираясь на свой посох с человечьим черепом, так же спокойно шел и замыкавший вереницу волхв, словно ничего необычного или стоящего внимания не заметил. Тропинка сделала поворот, и они вошли в скит сквозь узкую тяжелую калитку в тыне из бревен. Над зелеными от мха крышами внутри тихо вился голубоватый дымок.
Местные служители гостеприимно приняли путников, накормили вареной тетеревятиной с корешками, расположили почивать в длинной, покрытой темными мхами полуземлянке. После долгого пути Мал и его стражи позасыпали сразу, князь даже сапог не снял, а кмети его так в доспехах и рухнули. То ли намаялись так, то ли подмешали им что в еду.
Глухой ночью Маланич растолкал Мала.
– Вставай, княже, в путь пора.
Мал, еще сонный, послушно поплелся за ним, зевая и кутаясь в нагретую в дымной полуземлянке накидку. Но на дворе, с холода, будто очнулся, стал соображать более четко.
– Тю, морок тебя, Маланич! Куда в ночи по чащам шастать? Вот с утречка…
Но не договорил, когда Маланич вдруг навел на князя руки и с их ладоней на Мала полился сероватый во тьме дымок, стал его обволакивать. Мал с перепугу попятился, начал было отмахиваться, но руки его вдруг истончились, стали неуклюжими, спину тоже словно вдруг стало тяжело держать прямо, и он рухнул на колени… на все четыре конечности, превратившиеся в когтистые серые лапы. Ибо князь древлянский уже не был человеком, а был он линялым в летнюю пору волком, уши его торчали остро вверх, улавливая все звуки ночи, мокрый холодный нос разом ощутил тьму запахов.
Мал-волк сперва закрутился вьюном, пока другой волк – белый и сильный, с черными густыми подпалинами на лбу, не наскочил на него, повалив, придавил сильными лапами. И зарычал глухо у самой морды. И самое странное, что Мал вдруг отчетливо его понял: «Времени мало у нас. Волками сквозь чащи легко доберемся, успеем, как надо».
И все это Мал-волк уразумел сразу. Увидел и еще двоих волков, крутившихся рядом, в рыжеватом даже узнал Пуща, а молодой да вертлявый несомненно был Шелот. Другие служители стояли молча в стороне, спокойно так стояли, в руке у одного светилась плошка, и ставшему волком древлянскому князю вдруг сделалось тревожно при виде живого огня. Он ощутил почти облегчение, когда волхвы отворили калитку в тяжелом частоколе, когда меж бревен показался выход на волю, повеяло ароматом леса, с его запахами сырости, заячьего помета под забором, ощущением свободы и движения.
Ух как же они бежали! Четыре волка-оборотня легко неслись через лес, перескакивали через поваленные деревья, разбрызгивали ночную росу с высоких листьев папоротника, взбегали на каменистые кручи, вновь каким-то особым чутьем находили проходы между стволами увитых лишайниками елей, сбегали по мягкой под упругими лапами траве, вновь скакали. Белый волк вдруг остановился, прилег, тяжело поводя боками, язык высунул почти по-собачьи. Передохнуть предлагал. А вот Мал как будто и не устал. Его поражала и дивила рьяная мощь нового тела. В человеческом обличье он был неуклюж и тяжел, ходил немного вразвалочку, сам зная, что ловкости в нем не более, чем в бабе на сносях. Сейчас же, с поджарым животом, с ловкими сильными конечностями, с оберегавшей от ночной сырости теплой шкурой, Мал как будто удесятерил свои силы. И пока иные отдыхали, он шастал между деревьями, с охотой помочился на них, оставив свои метки, потом стал шерудить носом по опавшей старой листве, ощутив запах недавно прошедшего тут лося. И как же хотелось побежать по следу!.. Князю-оборотню казалось, что он вообще мало чего так желал в жизни, как хотел сейчас выйти на лов против большого, полного крови и сладковатого мяса сохатого. Это не конем гнать зверя, это самому… настичь, ловким прыжком вскочить на загривок, вонзить крепкие клыки в мясо, рвать…
Знай ранее Мал, что такие вот превращения столько несут, он бы награждал своего волхва за каждое такое чудо. Вот бы жизнь у него была! И он, подпрыгивая, как щенок, подбежал к отдыхавшему белому волку, потерся лбом о его загривок.
Но волк Маланич только глухо рыкнул в ответ, поднялся и вновь затрусил в чащу, постепенно ускоряя бег. Мал несся следом, ему было весело, его ничего не страшило. Вон даже когда пущевик корявый заскрипел на пути, тяжело выпрямляя согнутую спину, Мал не испугался, как испугался бы человеком, а легко, почти с лету перемахнул через живую корягу, понесся дальше в своей небольшой стае волков-оборотней.
Они продолжали мчаться через лес, и Малу начинало казаться, что он всегда был волком, он забывал, что он князь, забывал, что творится в его племени. Вспомнил лишь, когда они остановились над тускло светившейся лентой реки, переводили дыхание, высунув влажные языки. Тут Мал огляделся, его волчьи глаза хорошо видели во мраке. Он различил, что они стоят на высоко вздымающемся над водой утесе, между двух высоких берез, чьи кудрявые кроны слабо выступали на фоне темного неба. Что-то они напомнили Малу, ему сделалось так тревожно, что он вскинул вверх морду и тоскливо завыл.
Но тут белый волк ловко перескочил через голову и обернулся опять волхвом Маланичем. Он был растрепан, еще тяжело дышал, стал оправлять разметавшиеся волосы. Раньше Мал никогда не видел его таким: светлые длинные волосы торчали как попало, в них застряли сухие листья и хвоя, словно у девицы, какая в купальскую ночь по чащам с милым-разлюбезным бегала. И Мал даже рассмеялся… по-человечьи. Выпрямился, высвобождаясь как из звериной личины, так и из сероватого вязкого дыма, какой опять шел с ладоней верховного волхва на князя. Такой же дымок окутывал и Шелота с Пущем, тоже растрепанных и запыхавшихся.
– Ох и славно же это было! – почти весело воскликнул Мал, и тут же зажал ладонью рот, до того громко, почти кощунственно прозвучал его голос в тишине этого места.
Этого места… Ибо Мал уже понял, куда они так скоро смогли добежать в обличье волков-оборотней. Место убийства Игоря Киевского, место, где в огромном чреве Морены спалили дружинников князя. Это было капище темных богов, к помощи которых обратились древляне, чтобы обрести силу. Темную силу, какую следовало пополнить, чтобы колдовские древлянские чащи не пропустили в свои пределы чужаков с Руси.
Маланич неспешно начал спускаться по пологому склону холма. Шелот и Пущ двинулись за ним. Мал же на миг задержался. Взглянул на березы, вспомнил, что был одним из тех, кто перерубал удерживавшие их склоненными веревки. Он помнил, как на него упали капли крови его врага Игоря. Помнил, как орал и радовался тогда. Теперь же отчего-то было жутко. Он побоялся даже поглядеть туда, где внизу находились обугленные останки огромного изваяния Морены, в которой сжигали жертв, не хотел смотреть туда, где стоял темный идол Чернобога с железным лицом без глаз. Но именно туда сейчас шли волхвы, именно ради этого они примчались сюда в чудесном чужом обличье. И Мал тоже пошел следом. Оставаться одному под этими березами ему совсем не хотелось.
Гигантский остов Морены, казалось, и поныне сохранил запах паленой плоти. Такого не могло быть, но Мал все же закрыл лицо полой накидки. Под ногами что-то похрустывало, то ли камешки, то ли остатки костей жертв. Мал старался ступать как можно тише. Волхвы говорят, что тут есть особая сила, они недаром выбрали именно это место для жертвоприношения, но Малу казалось, что для простого человека, каким он и был, это место не несет в себе ничего, кроме мрака.
На темный высокий силуэт Чернобога он опасался и поглядеть. Волхвы выстроились перед ним, что-то бубнили в темноте, воздевали руки. Потом замерли и стояли столь неслышно, что Мал различил, как гудят в сыром ночном воздухе комары. Один больно укусил в шею, Мал хлопнул ладошкой. Хлопок вышел каким-то громким, неподобающим. И волхвы тут же повернулись к нему.
Князь постарался взять себя в руки, сказал, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:
– Огонь бы разожгли, совсем темно.
– Правильно говоришь, княже, – с готовностью отозвался Маланич. Сделал жест Пущу, тот протянул руку, и на камне перед Чернобогом, в изголовье останков огромной Морены, вдруг загорелось пламя. И какое-то странное пламя, без тепла, белесое, даже немного зеленоватое. Мертвенное – как отметил про себя Мал.
Волхвы медленно двинулись вокруг изваяния Чернобога, что-то напевали, в горле у них клокотало. В их движениях была величавость, плавность. Они обошли его раз, другой, третий. Самое необычное, что Мал стал как будто подремывать от этой неторопливости и унылости их песен. Но когда волхвы так же стали обходить вкруг огромного остова Морены, Мал не пожелал остаться один у жуткого идола и этого странного ровного пламени, засеменил за ними. Вот так и шли они цепочкой, опять бубнили что-то слаженно, но Мал не мог понять ни слова. И когда, обходя в очередной раз распростертое тело подземной богини, они приближались к идолу Чернобога, Мал видел, как на его железном лице отсвечивают отблески колдовского огня. Создавалось впечатление, будто пробудившийся от долгой спячки идол наблюдает за ним. Да как он мог, если глаз у него нет? Рот по идее есть, а глаз… Зачем ему глаза в его подземном мире?
