Андрей Посняков - Земля Злого Духа
Священник ласково погладил девчонку по голове:
– Так что ты видишь-то, дщерь?
– Вас всех вижу… вижу, мальчишка к воде побежал…. – Синие глаза девушки вдруг заволоклись серебристо-сиреневой поволокою, словно в глубине их вспыхнуло неистовое колдовское пламя.
– Вижу, вижу… все-ех! – Устинья с неожиданной силою дернулась, облизала губы и зыркнула вдруг на священника с такой жуткой яростью, что тот попятился, забыв про молитву и крест. – А-а-а-а! Кат строгановский, Онфимко! Ты зачем батюшку мово замучил, пес? Отвечай! Живо! – Девушка истошно закричала, рванулась, глянув на атамана. – А-а-а-а!!! И ты здесь, Семен Аникеевич?! На пленницу опозоренную пришел взглянуть! Мой полон – твоих рук дело, твоих… Не пошли ты меня тогда на торг… Ишь ты, Евдокию Лачинову, деву боярскую, в жены взял… молодуху – старик! Знаю, меня хотел, да я… да и род Лачиновых познатнее моего будет. Ах, Семен Аникеевич!!!
Устинья уже кричала так, что хотелось зажать уши, уже ясно все стало – соль! На ней, на соли людоедской, заклятье.
– Вижу, вижу толпу разъяренную! Все люди посадские: Митька Амросов, щитник, Костька Сиверов из артельных людей… солевары, рыбники… Все сюда, сюда, к хоромам твоим воровским, неправедным! Не спастись тебе, Семен Аникеевич… Беги, беги, старый дурень, а то поздно будет! Народец-то разъярен, с кольями, с топорами, с ножами… А неча было выпендриваться! Вот те кареты твои! Вот те хоромы! Ой, дурак, дурачинушка, ты что на крыльцо-то вышел? Кто те сказал, что посадские тебя уважают, все знают – что вор! Какое ж вору почтение? Разве только от тех, кто прикормлен, – от дворни… Ой, не верная у тя дворня, Семен Аникеевич! И жена твоя Евдокия давно на младого приказчика смотрит… на что ты ей, старый пес, нужен?
– Давай, отче Амвросий! – что есть мочи закричал Еремеев. – Твори молитву, твори! Как бы худа с девой не вышло!
Священник поднял крест:
– Силою слова Господня заклинаю тебя, дщерь…
Маюни схоронился невдалеке, за березками – чтоб не мешали. Вытащил бубен, ударил:
– О, Мир-суснэ-хум… О, Колташ-эква, мать – сыра земля… умм! Умм! Умм!!!
– Ага, Семен Аникеевич! Рвут тебя, ворюгу, рвут, палят хоромины… Огонь! Огонь! Кровь! Страшно-о-о-о!
Устинья вновь задергалась, извернулась, укусила Михейку за руку, хотела и священника цапнуть, да, наткнувшись взглядом на святой крест, вдруг замерла… головою поникла, заплакала…
– Нет мне теперь жизни, нет… боярская дочь… оболганная, опозоренная… И рода моего нет – все Строгановы, подлюки… Отомщу, ух, отомщу-у-у… у-у-у-у….
– Силою животворящего сего креста, спаси, Боже-е-е…
– Помоги же Мисс-нэ, лесная дева, и ты, Великий Нум-Торум, помоги…
– Рвите, парни, татя поганого Семку, рвите-е-е!!! Весь род их… Кровь, кровь! Огонь!
– Аминь! Аминь! Аминь!
– Умм! Умм! Умм!!!
Рокотнул бубен. Сверкнул на закатном солнце крест.
Устинья повалилась с ног, упала б, кабы не поддержали, положили у костерка на кошму.
– Уснула, дева-то, – благостно зажмурился отец Амвросий. – Помог животворящий крест.
– Пусть спит. – Иван мотнул головой. – А мы поедим… без соли. Всю соль надобно в озеро… нет, лучше в землю зарыть! Да… – Атаман с жалостью глянул на спящую девушку. – Посидите с ней кто-нибудь. Присмотрите.
– Я посижу! – спрятав бубен, выскочил из-за берез юный остяк. – Не беспокойтесь, присмотрю, да-а.
Казаки и девы – кого не настигло коварное колдовство сир-тя – уселись у костра, поели… без всяких последствий… и без соли, разумеется.
– Соль-то у нас и своя еще есть, – потрогал свой шрам Еремеев. – Немножко…
Посидели все, посмотрели на спящих да разделились: кто-то сейчас отправился спать, а кто-то – позже, под утро. Чтоб было кому присматривать и дозорных сменить – им ведь тоже покушать да отдохнуть надобно.
– Ох, Устинья… – Проводив Олену до шатра, толстощекий десятник Олисей Мокеев украдкой оглянулся на спящую деву. – Ой не жалуешь ты Строгановых, кормильцев наших, ой не жалуешь. Семену Аникеевичу, ишь, смертушки лютой возжелала… Боярская, говоришь, дочь? Ну-ну…
Глава XI
Весна 1583 г. П-ов Ямал
Цветы зла
Никто из казаков случившегося буянства не помнил! Словно ничего и не было – поутру встали все, головы болели, правда, да синяки, ссадины… Кой у кого и ребра сломаны были, и руки!
– Ой, люди-и-и… – подозрительно оглядывая казаков, качал головой Василий Яросев. – Вы почто все такие побитые-то? Вот хоть ты, Ондрейко? Почто синяки-то? Подрался с кем?
– Ты на себя посмотри, дядько Василий! – Махнув рукой, парень озабоченно ухмыльнулся. – Там, у стругов, атаман с отцом Амвросием народ собирают. Может, разъяснят что? Ведь не просто же так синяки? А Семке Волку, грят, ногу едва не отрубили… Не пойми кто!
– Собирают, говоришь? – Яросев поспешно поднялся. – Это не худо, что собирают, ага.
Казаки – а следом за ними и девы – подтягивались к атаманскому стругу, на поднятой мачте которого развевался на ветру золотисто-голубой флаг с иконой Божьей Матери, сам атаман, в парадном, с золотыми пуговицами, кафтане васильково-синего немецкого сукна, поднялся на корму, где его уже дожидались священник с послушником Афоней. Отец Амвросий держал в руках Святое Писание, Афоня – горящую свечку из того запаса, что можно было тратить исключительно для церковных треб.
Собравшиеся казаки, разглядывая друг друга, недоуменно щурились, тут и там слышались удивленные возгласы:
– Эко, у тя, Семене, и рожа-то!
– Ты на свою посмотри!
– Ой… Игнате! Че с твоей рукой-то?
– Не видишь? Саблею какая-то тварь долбанула. Едва не оттяпала!
– Ой, братцы! А что такое вчерась было-то?
– Да не помнит никто. Вроде все как всегда, ушицу хлебали соленую!
– Видать, и впрямь случилось что.
– Любезные мои казаче! – перекрывая всех, громко прокричал Еремеев.
Летавший в собравшейся толпе гул тут же стих, щурясь от утреннего солнца, казаки выжидательно уставились на своего предводителя.
– Злое колдовство, насланное здешними волхвами, настигло нас вчера! – Атаман обвел всех пристальным взглядом и – уже тише – продолжал: – На соль заговор был наведен, порча, оттого схватились вы вчера друг с дружкою в драку, кой-кто – и за сабельки… хорошо, до пищалей да пушек не добрались!
– Господи, атамане! – выступив вперед, удивленно молвил Василий Яросев. – Рази тако может быть-то? Я вот, к слову сказать, ничегошеньки не помню!
– И я не помню! – Казачки вновь зашумели.
– И я!
– И я!
– Мы тоже не помним.
Еремеев повысил голос:
– И не должны помнить! Сказано вам: колдовство злое. А беде не верите… – насмешливо прищурился атаман. – Так друг на дружку взгляните-ко! Что видите? Ну?
Яросев поник головой:
– Ох, атамане… Неужто правда?
– Правда, казаче! – подняв над головою Писание, выступил вперед отец Амвросий. – Кабы не молитвы да крест святой, не знаю – угомонились бы? Верно, тогда только, когда друг друга бы перебили.
– Отца Амвросия благодарите, – зябко поежившись, подтвердил Иван. – Да Афонию-послушника… а девы ненэцкие – еще кой-кого… – Атаман быстро оглянулся на Маюни, скромненько примостившегося на носу струга.
– Вот что, дети мои! – Священник взволнованно перекрестил казаков Святым писанием. – Давайте-ко Господа нашего помолим да Святую Богородицу-Деву… за то, что к нам, сирым сиротинушкам, снизошли, от волхвовства поганого избавили! Миром Господу-у-у помо-о-о-олимся!!!!
Скинув шапки, казаки и девы разом повалились на колени, осеняя себя крестным знамением. Даже Аючей и ее компания – язычницы – и те поддались всеобщему искреннему порыву и так же слали молитвы… не только своим богам и покровителям-духам, но и Иисусу Христу, и Богородице. Раз уж они помогли, пусть тоже слова благодарственные получат. Да и не только слова…
Уже после молебна, как раз перед отправкою, Аючей и примкнувший к ней Маюни, в окружении языческих дев, за кусточками, принесли в жертву богам только что загарпуненную Аючей щуку – большую, зубастую.
– Верно, отец твой шаман был. – Кто-то из юных язычниц указал на привешенный к поясу остяка бубен.
– Не отец – дед, – грустно улыбнулся отрок. – Отец совсем молодым умер. Говорят – боги забрали, сам Нум-Торум.
– Оттого-то он и помог, ясно.
– И боги белых людей помогли!
– Это мы знаем, – кивнула Аючей, сверкнув черными очами. – Половина щуки – им. Всем богам – поровну.
– Справедливо, – оценил юный шаман. – Так и надобно делать, да-а.
…Струги неспешно плыли по длинному озеру с прохладной прозрачной водою – видно, здесь тоже били ключи, и это всех радовало. Казаки давно уже научились распознавать: коль вода в озере или протоке теплая, коричневато-зеленая, мутная – значит, водятся в ней и коркодилы лютые, и зубастые водяные драконы, и змеищи толщиной с бревно, и еще бог знает кто.
А холодную-то водицу этакие твари не жаловали, боялись, вообще холода не любили. Ведь и дома, на Родине, змеи да ящерицы уже по осени залегали в зимнюю спячку… так и эти – ужасные драконы о двух задних лапах, огромные рогатые ящерицы, невообразимого размера «коровищи» с длинными шеями и хищным взглядом.
