Третий шанс (СИ) - Романов Герман Иванович
Алексеев закурил папиросу, вагон немного качало на рельсах — наместник решил проводить его до Харбина, а оттуда направится во Владивосток с инспекцией. А пока оставалось время, они старались провести его в беседах, столь нужных каждому.
— Понимаешь, мы воевать с немцами будем за интересы Британии и САСШ, и немного Франции. Причем погубим друг друга, их разорит Версальский мир, о котором ты рассказал, а нас революция, что страшнее Великой Смуты окажется. Боже мой, нас как кукол за нитки дергают, заставляют чужим интересам служить. А те, кто против англо-французов выступит, погибнут рано или поздно. Ты думаешь, Плеве и великого князя революционеры убьют скоро? Нет, Алексей Николаевич, бомбы те прилетят из Лондона и Парижа! А убийцы наши доморощенные, не сипаи, только золотишко британское. Ведь так императора Павла Петровича убили собственные гвардейцы, но заплатили им вперед английским золотом!
Алексеев отпил «адмиральского чая», но был трезв как стеклышко и мрачен. Еще бы — оказаться в положении, из которого нет выхода кроме самого позорного. В той истории, когда он понял это, осенью четвертого года, без борьбы уступил ему место, вот только тогда Алексей Николаевич не осознал, что получил «пиррову победу», причем над своим, не врагом, от которого получил лишь одни поражения.
И такая горечь с тоской нахлынула, что он коньяка отхлебнул, не выдержал тяготы — душа запросила!
— Ничего, ваше высокопревосходительство, господин военный министр — нет таких положений, из которых нельзя выпутаться достойно. Тебе в Петербурге придется трудно, но хитри, обманывай, интригуй — это все для дела нужно, а потому греха большого тут нет. Учти, семейство мое тот еще змеиный клубок — страну на вотчины поделили, и прибрали лакомые куски. А вокруг каждого приближенных свора, Двор та еще «клоака максима» — ты там только к патриотизму не взывай, не поймут. А вот до некоторых аристократов вполне может дойти, в какое дерьмо, прости уж меня, страну втягивают. Да и служилые на все это спокойно смотреть не будут — только все судьбу «белого генерала» помнят, и смерть его на кровати проститутки более чем странную. Да и ты о том знаешь, или догадываешься, что ближе к истине. Вот и нам нужно думать, как выпутаться. Я, конечно, слухи пущу надобные, но ты сам не «сплетничай» — отравят так, что не заметишь. Сейчас пока прогерманские позиции сильны, о «драйкайзербунде» многие помнят. Беда только в том, что стоит нам потерпеть поражение, как в Берлине и Вене о том позабудут. А вот то, что ты всю армию в войну эту втянул, то опорой будет нам и сторонникам нашим, а они у нас уже есть, и много.
Алексеев задумался, курил с бледным и отрешенным лицом. Затем решительно заговорил, снизив голос до шепота:
— Учти, они нас сами до дрожи испугаться могут, если победу одержим тут. Офицеры и генералы отнюдь не дураки, и видят многое. Так скажу, если капитан запил, и корабль на рифы ведет, его можно и за борт, того… Скинуть тихо, не булькнет, и не вскрикнет. Старшой управление на себя примет. Его мы сами выберем, и людей своих на ключевые посты выдвинуть можно.
Внутри все нервы натянулись как стальные струны — генерал все понял, предложение было сделано предельно откровенно. Но кивнул — иного выхода он сам не видел, зная, что произойдет со страной.
— Антанту организуют, «сердечное согласие» свое? Пусть, это хорошо — повод будет альянс с французами разорвать, пока кредитами по рукам и ногам нас не связали. А со смертью кредитора долги упразднить можно, — наместник зло усмехнулся. — А немцы пусть воюют с англичанами хоть до посинения — мне своя страна дороже. Но время есть — его упускать просто нельзя. Но скажу так — раз нас убивают, мы вправе тоже подобное вершить. Был такой Кравчинский, кинжалом зарезал шефа жандармов Мезенцева. Так в Лондоне — заметь, где ему приют дали — под поезд случайно попал. Пусть через много лет, но наказание пришло!
— Все понимаю, но искомых людей я тебе назвал, целый список ты исчеркал их именами — тут лучше опередить события, все понимаю. Надобно это, иначе невозможно — заранее решить проблему, и лучше малой кровью.
Наместник все понял правильно, ничего генералу не ответил, только кивнул в ответ…
Так начинается террор — «за все хорошее против всего плохого». Убийцы потом оседали в лондоне и Париже, вели приличную жизнь, пользовались покровительством британской и французской разведок и дельцов. Царское правительство продолжало идти на поводу своих «уважаемых партнеров». История весьма поучительное занятие, если выводы правильные делать. недаром сказано — «все повторяется»…
Глава 48
— Сегодня плавание, а не переезд — может быть потому нового «наваждения» не произошло?
Алексей Николаевич стоял на верхней палубе ледокола «Ангара», вдыхая прохладу, что шла от пронзительной синевы холодной даже в жаркие летние дни байкальской воды. Тут не искупаешься, себе дороже выйдет. Но сейчас можно любоваться красотами — с западной стороны высились довольно высокие каменистые кряжи, которые впору именовать горами.
В путешествии случился казус, на который не рассчитывало железнодорожное начальство — обычная поломка на ледоколе «Байкал» и паром не мог сегодня принять его литерный состав. Обещали переправить завтра — работы на судне завершались, все механики работали круглосуточно. Страшно представить, что снабжение всей растущей Маньчжурской армии зависит от одного-единственного корабля, способного сразу принимать целый поезд из двух дюжин вагонов с паровозом. И хотя в порт нагнали до десятка малых пароходов, перевозка грузов на них могла осуществляться в погожие дни, к тому же выгрузка-разгрузка отнимала уйму времени. Да и мало они брали, как один ледокол «Ангара», на котором он сейчас плыл на противоположную сторону озера. А там сядет на пароход и отправится в низ по течению единственной выпадающей из озера реки, и через несколько часов прибудет в Иркутск. Где и остановится на ночлег, к великому удивлению местного чиновничества и всевластного генерал-губернатора, который, вне всякого сомнения, собирается встречать его с утра на вокзале — там у литерного эшелона часовая стоянка, для «перепряжки» паровозов и торжественной встречи военного министра и командующего Маньчжурской армией.
— Алексей Николаевич, внизу горячий самовар — не желаете отпить чая. В носовом салоне большие окна, все будет хорошо видно.
Подошедший адъютант в гусарском ментике, на которого немногочисленные пассажиры пялили глаза, говорил негромко — с великим князем Борисом Владимировичем произошла удивительная трансформация после получения сильнейшей контузии от попадания камня в лоб «его высочества», оказавшийся на удивление твердым. И наступило «просветление» — великосветский вертопрах сделался идеальным адъютантом, взвалившим на себя кучу обязанностей, причем добровольно, и напрочь забыв о пирушках. Теперь он считал себя обязанным генералу, который якобы спас ему жизнь, подставив свою руку, что еще продолжала лежать на косынке — ушиб ее повторно, неудачно оступившись. А уж других адъютантов гонял, что лютый тигр, который на иркутском гербе присутствует — «бабр». Правда, благодаря художникам превратился в неведомую «зверушку».
— Благодарю вас, Борис Владимирович, чай самое нужное, что надо усталым военным. Пойдемте вниз, господа, красоты здесь удивительные, и воздух целебный — почти как на море, только вода пресная.
Алексей Николаевич спустился по трапу, аккуратно переставляя ноги — не хватало еще упасть. И внизу оперся на руку флаг-капитана наместника Эбергарда, что предупредительно встретил его. А вот отправленный вместе с ним в столицу контр-адмирал Витгефт спустился вслед за ним. На борту ледокола эти два моряка чувствовали себя в родной стихии — капитан и команда пожирали глазами временное начальство в коротком плавании. А дальше генерал с приличной свитой последовал в носовой салон — корабль для озерного плавания впечатлял размерами с хорошую канонерскую лодку, с двумя дымящими трубами, и внушительным форштевнем.
