Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея
Виделось в том ненужное кокетство.
— Я в порядке, — Тельма выдавила улыбку. — Просто надо немного отдохнуть.
Мэйнфорд оказался рядом, теперь он двигался иначе, сам не замечая за собой перемены. Бесшумный. И не по-человечески быстрый.
— Вы истощены, — целитель все же прикоснулся к руке. — Вы на грани. Вам не просто отдых нужен! Вы понимаете, что почти убили себя?
Мэйнфорд хмурился.
Странно, Тельма не видела его лица, но точно осознавала: хмурится. И лоб морщит. И чувствует себя виноватым, потому как именно он загонял Тельму, пока вовсе не загнал.
— Я оставлю вам успокоительное. И снотворное. Несколько часов спокойного сна помогут, но я все равно настаиваю на полноценном отдыхе… и вынужден буду подать рапорт.
Это сказано уже Мэйнфорду.
Ну да, конечно. Его ведь считают виноватым, хотя он совершенно ни при чем.
Тельма сама себя загнала.
Сон… сон — здравая мысль, только сейчас не время спать. Она или выживет, или нет… а она хочет жить. Очень хочет.
— Подавай, — Мэйнфорд обнял ее, и близость его вернула силы. Ненадолго. — Я вообще ее уволю…
— Не посмеешь…
Целитель хмыкнул, но почему-то успокоился. И это тоже было непонятно. Но Тельма слишком устала, чтобы думать еще и о нем. Она позволила себе закрыть глаза и расслабиться.
Ненадолго.
А когда открыла, то обнаружила, что квартира пуста.
Исчезло тело Гаррета.
И кучи пыли на полу. И сам этот пол едва ли не блестел, вычищенный выездною бригадой. Впрочем, и она куда-то подевалась.
Целитель?
Сон был настолько крепким, что Тельма ничего не заметила.
— Привет, — она села, понимая, что ко всему прочему не заметила она и того, как ее раздевали. А это уже показатель. Или за столь своевременный глубокий сон стоило целителя благодарить?
Надо будет узнать его имя. Смелый человек, если решил Мэйни угрожать.
Мэйнфорд спал здесь же, на полу, кинув себе старый плед, в который частью и пытался завернуться. Но Мэйнфорд был большим, а плед — маленьким.
Оделся бы хоть.
Повязки сползли, и на белой коже вспухли красные полосы свежих рубцов, из которых торчали белые нити шовного материала.
— Спишь? — Тельма потрогала зубы.
Во рту было кисло. Неприятно.
Спит.
Или нет?
Дрогнули веки, приоткрылись желтые глаза, и Зверь, выглянувший в них, заворчал недовольно. Конечно, Тельме полагалось отдыхать. Крепкий сон. Покой. Что там еще выписывают в подобных случаях? Чистую зону…
— Я на кухню, — сказала она шепотом. — Не буди его, ладно? Ему тоже досталось.
И, не удержавшись, погладила колючую макушку.
Зверь зажмурился. Ему, пусть и животному, но приятна была ласка. Он хотел больше, но задерживать Тельму не стал.
Дверь сломанную сняли. И вновь же вычистили все. Стол вот исчез. Стулья. Кажется, шкафчик один, и значит, остаточное поле Хаоса было достаточно сильным, чтобы изменить энергоструктуру предметов.
Чайник не забрали.
Уже хорошо.
Мэйнфорд появился, когда Тельма разлила по чашкам кипяток.
— В холодильнике еда есть, — сказал он, широко зевая. — Ребята привезли, а тебе надо.
— И тебе.
— И мне.
Холодные бургеры неплохо пошли с горячим чаем. Тельма жевала сосредоточенно, пытаясь выкинуть из головы все, что не касалось собственно самого процесса жевания. И Мэйнфорд, устроившись рядом, не мешал.
— Я снял номер в гостинице. На Острове.
— Зачем?
— Затем, что тебе надо где-то жить, — он бургер обнюхивал, и заметно было, что эта еда не внушала особого доверия.
— У меня квартира имеется, — возражала Тельма исключительно из упрямства.
Ее квартира? Очередная дверь из фанеры, которую вынести можно даже не пинком — плевком. Щиты? Дело, конечно, хорошее, Мэйнфорд сам их ставил, но ничто не совершенно. И щиты эти при грамотной атаке продержатся с полчаса, а то и меньше.
— Не упрямься, — он большим пальцем стер с ее губы каплю соуса. — Ты же сама все понимаешь. На Острове безопасней. Там каждый отель в своем роде крепость. Тюрьмы наши охраняют хуже. Мне придется уйти. Я должен буду уйти.
— Кохэн?
— И не только. Наши сказали, что Вельма пропала… а я все еще отстранен… на шефа надавили, а кто — не понятно… по телефону не скажет точно. Теперь еще вот Гаррет.
— Умер? — на всякий случай уточнила Тельма.
— Умер, — подтвердил Мэйнфорд. — Сочувствовать не стоит. Мы не были особо близки.
— Тогда не буду, — Тельма облизала пальцы. Сытая, она становилась ленивой, расслабленной. — Значит, номер… ждать… а ты будешь искать Кохэна, пока его не пристрелили… уверен, что найдешь?
— Уверен. Если не я… слушай, а тебя не пугает, что я… что нас двое?
— Нет, — подумав недолго, ответила Тельма. И сказала, между прочим, чистую правду: — Без Зверя тебе не выжить. И мне тоже. Что Гаррет говорил о сердце?
— Бред умирающего.
А вот теперь Мэйнфорд солгал, бредом слова брата он отнюдь не считал, скорее уж не хотел вновь втягивать Тельму в дело, которое полагал для нее слишком опасным. Но у нее собственное мнение имелось.
— У мамы в коллекции украшений был один камень. Огромный рубин. Неприлично, как понимаю, огромный. Вроде бы как подвеска… тогда мне казалось, что он — всего лишь подвеска. Экстравагантная, как сейчас бы сказали. Но память… память — странная штука. Она многослойна, и порой одно скрывается за другим. Я вот помнила о других ее украшениях. Букет сапфировых фиалок. Или просто ожерелье-ошейник из алмазов. Или… неважно, главное, что этот камень, он как бы не существовал для меня. И понадобился пробой, чтобы я о нем вспомнила. Зато теперь вижу его столь ясно, что диву даюсь.
Сколько в нем карат? Сотни две? Три? Тысяча? Главное, тот рубин действительно был неприлично больших размеров.
И формы странной.
Не капля, нет, скорее уж и вправду окаменевшее сердце, ограненное на скорую руку. Широкая верхушка и зауженное, но плоское основание.
Его нельзя было назвать красивым. А вот притягательным…
— Его заключили в платиновую оплетку. Тоже ничего особенного. Мешок из проволоки. Никаких завитков. Украшений. Других камней. Но он сам по себе был ревнив, наверное, поэтому…
— Наверное.
— Мама редко доставала его. Она терпеть не могла прикасаться к этому… камню. А мне он нравился. Живым был. Теплым. Всегда теплым, даже когда только открываешь шкатулку. А сейф с драгоценностями стоял в холодильной комнате, той, где меха, понимаешь?
— Понимаю.
— И с чего ему быть тогда теплым? Кстати, позже она отправила самые дорогие вещи в банк. Те же алмазы. Или еще имелись безделушки из Старого Света родом. Главное, что этот камень… он должен был стоить немало, но она не посмела расстаться с ним.
— …смотри, какая ты красавица, — Элиза расставила бархатные футляры на столике. И сама надела алмазный венец на голову Тельмы. И держала — венец был слишком велик.
И Тельме он не нравился.
Вовсе она не похожа на принцессу. Принцессы прекрасны, а она… это только мама повторяет, что она, Тельма, красавица. Другие так не думают. И Тельма знает. Слышала, как одна горничная говорила кухарке, что девочку боги внешностью обделили.
Но сейчас она кивнула.
Мама так редко бывала дома. И чтобы свободна, чтобы не учить роль, не репетировать, не готовиться к очередному вечеру… нет, вечера Тельме нравились, но еще больше нравилось, когда они оставались вдвоем с мамой.
— Алмазы всем идут, благородные камни, — Элиза отложила венец и извлекла серьги. — А вот это сапфиры. Видишь, сколь чисты? Говорят, они рождены самим морем. И приносят владельцам удачу.
Синие камни показались невзрачными.
Мелкими.
— Изумруды… жемчуг… примерь…
И нить обвивает шею Тельмы. Она похожа на удава из книги по естествознанию, Тельме даже страшно становится, что сейчас нить оживет и задушит ее.
Но мама спокойна.
— А это?
Последняя коробочка. И мама, глядя на нее, хмурится, она пытается вспомнить, как вообще достала ее.
— Это… не важно.
Крышка слетела сама. Наверное, конечно, мама ее задела, когда поднимала футляр. Или крышка эта изначально сидела неплотно. Или просто мама разволновалась… главное, что изнутри полыхнуло алым.
— Покажи!
Тельма поняла, что должна увидеть камень. И мама со вздохом подчинилась ее желанию. Она вытащила его, стараясь не прикасаться, и цепочку держала на вытянутой руке, и морщилась.
А Тельма… Тельма заворожена сиянием рубина.
— Какой он… можно мне?
Ее оставили равнодушными иные украшения. Нет, вежливости ради она перемерила их, но… камни — всего лишь камни. Кроме этого.
— Голос крови не заглушить, — мама произнесла это тихо и в сторону, но безропотно протянула цепочку.
Слишком длинная.
Нелепая какая-то.
Холодная.
