Марк Даниэль Лахлан - Песнь валькирии

— Ну, я бы не сказал, что ты источаешь благополучие. Этот источник не источает изобилия. Что же, что же, что же… Хорошо то, что хорошо кончается, но что кончается в источнике, нехорошо. Мы еще увидим, что тут хорошего. Хорошо или плохо, хорошо встречено или плохо встречено… Хорошо, что мы встретились в источнике, как ты думаешь, а? — Закашлявшись, он вдруг перегнулся через стол.

— Вы говорите бессмыслицу, сэр.

— Я всегда шел в ногу со временем. Мне кажется, ты трус.

Мальчик почувствовал, что его лицо залила краска.

— Я пытался быть смелым.

— Все пытаются. Все люди — трусы, особенно настоящие герои. Они бегут навстречу копьям, сражаются с волком и медведем, но делают это из страха, что о них будут думать другие. Ты встречал кого-нибудь тупее героя? Ты вообще когда-нибудь видел героя?

— Я был с одним из них. Сильный человек. Он убил много людей.

— А он сам был человек? Или зверь в человечьей шкуре?

— Я думаю, берсерк. Он сражался, как медведь.

— Тот, кого ты видел, не человек. Это волк в обличье человека. Что он делал?

— Он сказал, что ищет смерти.

— Ну вот, я же говорил — трус. Я тоже ищу смерти.

— Вы — трус?

— Я так думал. Но потом я разочаровал себя своей храбростью.

Я потерял врага и не знаю, что мне делать. Я хотел бы его вернуть.

— Кого?

— Короля битвы, Властелина убийства, Одина, Вотана, того, кто любит кровь. Того, кто сама смерть, того, кто висит… Я тебя утомил?

— Вы меня запутали. Смерть не исчезла. Она повсюду.

— Если бы эти люди не покинули его… Если бы он был жив, разве Гарольд застиг бы тебя спящим у того моста? В убийстве тоже есть правда, теперь я это понял. Это дань судьбе, это воины, которые должны наполнять залы мертвого бога и скакать на конях рядом с ним. Это радует богов, дарит земле изобилие.

Но что происходит сейчас? Женщины убиты, их дети тоже, земля в руинах. Это не его работа, это дело рук Христа, ненавидящего природу. Он называет все жизненные циклы греховными и постыдными, он отвергает все страсти, кроме одной — поклонения ему в его страданиях. И давайте посмотрим правде в глаза — его смерть была более легкой, чем его последователи насылают на жителей этой земли.

Гилфа почувствовал, что его клонит в сон. У него во рту появился привкус железа, и он увидел, что вокруг пещеры чернеет пустота. Он был в пузыре света, который в любой момент мог лопнуть и оставить его в холодной тьме колодца.

— Что вы от меня хотите?

— Сказано северянином — вы всегда готовы перейти к сути, — усмехнулся труп. — В этом источнике есть древние символы, руны, какие-то части бога. Ты должен их вытащить. А потом тебе предстоит найти остальные. Некоторые остались здесь, а некоторые ты призовешь, чтобы они нашли тебя. Они закопаны.

— Где закопаны?

— В человеческой плоти. Тебе придется их выкопать. Найди девушку и убей ее. Она — ключ. Она несет в себе очень мощную руну, и если она убьет твоего героического друга в определенном месте, то бог навсегда останется мертвым. Если же ты окажешься с ними в тот момент, когда волк оросит землю ее кровью, то бог может возродиться в тебе. Я рассказал ей историю, которая приведет ее туда, где ей надо быть.

— Я не понимаю.

— Убей девушку. И ты станешь богом. Тогда никто не будет насмехаться над тобой, никто не усомнится в твоей мужественности. Или божественности. Или что ты там пожелаешь. Любое свойство.

— Разве магия — не дело женщин и ниже достоинства воина?

— Или дело богов — и выше его.

— Что со мной может случиться?

— Ты можешь выжить. Можешь погибнуть. Но жить будешь бесславно. Возможно, ты умрешь от холода или от вражеского копья. Я понимаю, что рисую не слишком привлекательную картину.

— Я достану руны.

— Хорошо.

— Где они?

— Здесь.

Труп указал своим костлявым пальцем на стену, и Гилфа увидел, что это совсем не стена, как он думал, а стенка огромного пузыря.

— Нет! — закричал он, но было уже поздно.

Длинный палец проткнул стенку пузыря, и в пещеру с силой ворвались темные воды и сомкнулись над его головой. В голове Гилфы закружилась Совило, солнечная руна. Он ощутил, как по его телу потекла энергия, как его член стал таким твердым, что даже стало больно; увидел, как двое мужчин — Гилфа знал, что они братья, — сражаются друг с другом, как мать была убита рукой своего сына. Внутри зажглась руна Феху, и он снова оказался на своей ферме на севере — он ухаживал за скотом, но скот, как выяснилось, был больным. Он чувствовал себя глупым, никчемным, испуганным. И, наконец, в нем зажегся розовый свет зари — руны Дагаз, но он знал, что это был свет конца путешествия, лиц вернувшихся домой героев, потерпевших поражение.

— Какие у них дары?

— Дары и бремя. Ты понесешь их туда, где они должны быть.

— Они словно яд во мне.

— Чтобы преодолеть их и подняться до божественного, ты не можешь быть человеком.

— Кем я должен быть?

— Это откровение дается недешево.

Гилфа оттолкнулся и поплыл навстречу рассветным лучам. Над ним взорвался воздух, и он отчаянно глотнул его.

Где же он?Где же он?Бог повешенных и этой смертельном битвы.За морями,За морями,Лежит царь убийства, и земля — его ложе.

Гилфа не имел понятия, что это значит, но за миг до того, как он наткнулся на край источника и понял, что находится в темноте, ему показалось, что он видел трех женщин, смотревших на него сверху. В руках у них были мотки сухожилий и кожи, из которых они плели ткань, и основа той ткани была жизнь, а уток — смерть.

Он подтянулся и рывком выбрался из воды. Дневная руна, загоревшись внутри, осветила проход так ясно, словно был полдень, но этот свет давил на него сверху, как свет солнца с похмелья давит на человека, накануне крепко напившегося.

Он понял, что должен выбраться отсюда, пойти за девушкой, найти ее, заставить что-нибудь сделать с ним, помочь ему управлять этими поющими символами, которые в нем прорастали. И тогда он решит, кого убивать. Она была прорицательницей, Стилиана тоже. Ему нужно найти их. Он должен выбраться. И все, что от него требуется сейчас, — это сдвинуть плиту.

Глава тридцать первая

Река

Тола понимала, что нельзя долго ждать, что Луиса надо поскорее снять. Она сама оцепенела от холода, поэтому знала, что он не выживет, вися там совсем голым. Она видела, как этот маг Исамар прокрался к столбу, чтобы срезать с шеи Луиса камень. Он сильно рисковал, и все ради какой-то безделушки. Если он мог двигаться в полумраке, значит, и она тоже сможет.

Нет. Она не осмелится сделать это. Исамар уже бесстрашно отходил от столба, думая, что он, наверное, использовал всю свою удачу. Эта глупая мысль не прошла незаметно от сознания Толы, хотя она все-таки чувствовала, что в целом так и есть. Норманны время от времени выходили на улицу помочиться или сменить охрану на посту у ворот. Придерживаясь определенной границы, они не пропускали ни доносчиков, ни лазутчиков.

У нее было достаточно времени, чтобы найти что-нибудь, что поможет освободить Луиса, и после недолгих поисков Тола обнаружила в холодной земле согнутое лезвие ножа. Нож был не длиннее ее пальца, но прочный, и, несмотря на то, что рукоятка его сгорела, лезвие сохранилось. Она справится. А если нет? Холод заморозил все мысли о возможной неудаче. Все должно получиться. И каким-то образом им нужно согреться.

Ночь высасывала свет из земли, и Тола чувствовала, как на нее накатывает невероятное равнодушие. Однако она должна идти. И Тола пошла — мимо черных остовов сгоревших домов, мимо руин, засыпанных пеплом. Сначала ступни ее не чувствовали ничего, а затем взорвались болью, как только к ним опять прилили кровь и тепло.

Она еще не знала, как потащит Луиса, но была уверена, что, если понадобится, у нее хватит сил нести его. Впрочем, это был другой вопрос. Мутная луна зависла над рекой, и ее света едва хватало, чтобы разглядеть все вокруг. Тола чувствовала, что Луис жив, но когда ее разум проник в его сущность глубже, она отшатнулась. Что бы ни таило его сердце, оно не хотело сплетаться с ее мыслями.

Он вызывал у нее дрожь. Вместо пустоты она ощущала внутри него что-то страшное — хищное, вонючее, рычащее, живое. Ее лишь утешило то, что оно не было голодным. Его враждебность просто бурлила, словно вода на медленном огне, и ничто, казалось, не могло заставить ее проснуться, даже ощущение, что Тола представляет угрозу.

Только когда Тола дошла до столба, она поняла, что Луис привязан выше, чем она могла дотянуться. Стоит ли вообще пытаться освободить его?

Тола прикоснулась к его ноге, но так и не почувствовала, холодная она или теплая. Ее пальцы окаменели и не ощущали ничего. Тола попыталась взобраться на столб, но замерзшие руки не слушались, и она никак не могла за что-нибудь ухватиться.