Сергей Шведов - Око Соломона
– Уже началось? – ахнул Этьен.
– Иди, шевалье, – приказ был подкреплен таким строгим взглядом, что несчастному мужу ничего другого не оставалось, как покинуть спальню жены.
Отправив служанок на помощь незнакомки, благородный Этьен спустился по лестнице в зал, где за огромным столом уже собрались едва ли не все обитатели замка, кроме, разумеется, тех, кто стоял на страже. Стол ломился от закусок, но Гранье почти не притронулся к еде. Зато залпом осушил серебряный кубок, любезно придвинутый шевалье де Лузаршем.
– А мне говорили, что мусульмане не пьют вина, – сказал Гранье, тоскливо глядя на двери.
– Не пьют, – охотно подтвердил печенег Алдар. – Но простолюдины это одно, а беки совсем другое, благородный Этьен. Не говоря уже о султанах и эмирах. Впрочем, среди нас мусульман нет.
Шевалье де Гранье посадили по правую руку от Лузарша, по левую расположился Венцелин фон Рюстов, с которым Этьен сталкивался несколько раз в лагере крестоносцев. Саксонец пристал к свите Вермондуа еще в Константинополе и с тех пор стал среди французов почти своим. Алдар сидел рядом с Венцелином, напротив него – провансалец Ролан. О последнем Этьен не знал практически ничего. Кажется, этот молодой человек потерял своего рыцаря в битве при Дорилее, а потому вынужден был просить покровительства виконта де Менга. Рядом с провансальцем устроился сержант по имени Герберт, ражий детина с конопатым лицом и хитро прищуренными глазами. Прежде Этьен почему-то полагал, что Герберт служит рыцарю фон Зальцу, но, видимо, ошибся на его счет. Прочих сержантов Леона де Менга шевалье знал только в лицо, поскольку проделал вместе с ними путь от Антиохии до замка Ульбаш. О людях Лузарша и фон Рюстова говорить не приходилось, Этьен видел их в первый раз. Зато без труда определил, что только полвина из них французы, а остальные, скорее всего, алеманы.
– Русы, – поправил графа сенешал Алдар, умевший, видимо, читать чужие мысли. – Очень упрямое и воинственное племя. Впрочем, ты можешь судить о них по шевалье де Лузаршу, хотя он рус только наполовину.
– А женщина? – встрепенулся Этьен.
– Благородная Марьица дочь князя русов Владимира и правнучка императора Византии Константина Монамаха, – отозвался на вопрос гостя хозяин. – Неудачное замужество едва не лишило ее жизни и свободы. Супруг Марьицы Лев Диоген оспаривал власть у Алексея Комнина, но неудачно. К счастью, нашелся отважный рыцарь, которому честь дамы оказалась дороже собственной жизни.
– Ты себя имеешь в виду, благородный Глеб?
– Нет, – усмехнулся Лузарш. – Я слишком корыстолюбив для подобного рода служения. Я говорю о Венцелине фон Рюстове, который сидит сейчас слева от меня.
В словах Лузарша шевалье де Гранье почудилась насмешка, но саксонец на выпад Глеба даже бровью не повел. Лицо его продолжало сохранять серьезное и сосредоточенное выражение.
– Она назвала себя знахаркой – это соответствует истине?
– Можешь не волноваться на ее счет, шевалье, – холодно произнес Венцелин. – Благородную Марьицу обучали всяким премудростям лучшие лекари Византии, которых ее бабка привезла с собой в Киев.
И все-таки Этьен волновался и почти не участвовал в разговоре, который велся за столом. Впрочем, спорили в основном между собой Лузарш и Алдар. Изредка к ним присоединялся Герберт, числивший себя большим знатоком лошадей.
– А я вам говорю, что печенежские лошади, которых в Византии называют скифскими, не уступят в резвости сирийским, зато гораздо выносливее их.
– Если скифы резвее сирийцев, то почему проигрывают им на ипподроме? – ехидно спросил печенега светловолосый рус, сидевший напротив Герберта.
Разговор велся на странной смеси языков, большей частью Гранье неизвестных. Изредка он улавливал знакомые слова, но смысл спора до него почти не доходил, несмотря на усилия шевалье де Лузарша, старательно переводившего слова соседей и добавляющего кое-что от себя. Впрочем, смешение языков было обычным явлением в крестоносном стане, где французы с трудом понимали провансальцев и совершенно не понимали алеманов и нурманов. Порой это заканчивалось ссорами и драками, если, конечно, рядом не находилось человека, способного разрешить возникшее недоразумение. В замке Ульбаш разговор протекал большей частью мирно. Печенег и рус говорили на греческом языке, Герберт – на французском, Лузарш переводил. Иногда ему помогал Венцелин.
– А почему тебя так озаботила судьба благородной Марьицы? – неожиданно спросил Этьен у фон Рюстова.
Вопрос прозвучал неожиданно и вразрез с общим разговором. Наверное поэтому все сразу замолчали и с интересом уставились на саксонца. Даже Ролан, доселе безучастно сидевший за столом, вперил в Венцелина свои темные как омут глаза.
– Я был в Киеве по делам, – спокойно произнес Венцелин, нисколько не смутившись от всеобщего внимания, – и видел там княжну. Этого оказалось достаточно, чтобы запомнить женщину на всю жизнь.
– Понимаю, – кивнул Этьен. – Такие действительно не забываются.
Дверь, на которую Гранье все время косил глазами, неожиданно дрогнула. Сердце Этьена сначала замерло, а потом заколотилась гулко и часто. Служанка остановилась на пороге, обводя зал испуганными глазами.
– Ну? – спросил Гранье, медленно поднимаясь из-за стола.
– Мальчик, – смущенно выдохнула служанка.
– Какой мальчик? – Этьен покачнулся и схватился рукой за сердце.
– Сын у тебя родился, – засмеялся Лузарш. – Прими мои поздравления, шевалье.
Глава 2. Измена.
Самым сложным для Вальтера фон Зальца оказался поиск исполнителей, не обремененных совестью и готовых на все за пригоршню золота. А ведь в лагере крестоносцев собрались не ангелы, а люди, для которых отпущение грехов, обещанных папой Урбаном, было насущной необходимостью. Благородный Вальтер мог сходу назвать десятка два-три рыцарей, для которых райские врата откроются разве что за очень хорошую плату. Каковой бесспорно можно считать освобождение Гроба Господня. О простолюдинах и говорить нечего. Этих оборванцев Вальтер фон Зальц не пропустил бы даже в чистилище, будь на то его воля. К сожалению, мнение верного сподвижника императора Генриха не интересовало ни папскую курию, ни небесные сферы, где вершился беспристрастный суд над грешными обитателями земли.
– Неужели так трудно нанять сотню головорезов, готовых отправить в ад таких же мерзавцев, как они сами? – рассердился на рыцаря почтенный Самвел.
– А кому нужен лишний грех на душу, – поморщился Вальтер. – К тому же за Лузарша будут мстить.
– Кому мстить?
– Убийцам, – пожал плечами фон Зальц. – Возможно, и нам с тобой.
– Прежде чем отомстить убийцам, их надо найти, – усмехнулся Кахини.
– Но ведь останутся свидетели?
– Нет, – холодно бросил даис. – Умереть должны все.
– Даже Адель? – удивился Вальтер. – А что на это скажет виконт де Менг?
– Леон будет молчать, дабы не навлечь беду на свою голову.
Уверенность Самвела понравилась Вальтеру. В виконте он почти не сомневался. Благородный Леон слишком труслив, чтобы отважится на разоблачение своих товарищей по ночному разбою.
– К сожалению, это осложняет мою задачу, – вздохнул фон Зальц. – Одно дело убивать мужчин, и совсем другое – женщин. Не говоря уже о младенце, который, возможно, уже родился.
– Младенца-то зачем убивать?! – рассердился Кахини. – Я что, зверь, по-твоему!
– Извини, – развел руками Вальтер. – Я просто не подумал.
– Младенца спасешь ты, рыцарь фон Зальц, и тем снимешь с себя все возможные подозрения. А что касается наемников, то есть у меня на примете один человек. Он попал в плен к сельджукам бека Ильхана в битве у города Ксериод, но купил себе свободу в обмен на жизни своих товарищей, которых он заманивал в ловушку. По вине Фульшера Орлеанского погибли тысячи людей. Этот негодяй не только исполнит любой твой приказ, Вальтер, но и будет молчать даже под пытками.
Фульшер Орлеанский, невысокого роста, но хорошо сложенный мужчина с хитрым лицом и наглыми чуть навыкате глазами, не понравился фон Зальцу с первого взгляда. Однако в данном случае это не имело ровным счетом никакого значения. Фульшер был одет в потертый гамбезон, неопределенного цвета штаны и сельджукские сапоги с чуть загнутыми носками. У пояса у него висел меч византийской работы. С рыцарем он держался почтительно, но без подобострастия. Судя по всему, этот человек знал себе цену. Он спокойно присел на лавку и положил на стол руки, не знавшие иного занятия кроме воровского.
– О замке Ульбаш я слышал, – кивнул Фульшер головой, заросшей жесткими густыми волосами. – По слухам, этот замок неприступен.
– Тебе откроют ворота, – пояснил Вальтер.
– А донжон?
– Я же сказал, в замке есть мои люди.
– Но я их не знаю в лицо, – пожал плечами Фульшер. – Чего доброго, мои ребята перебьют их в темноте.
