Сказки Бернамского леса (СИ) - Ершова Алёна

Замок Эмайн Маха был назван в мою честь. Хотя какой там замок. Когда первый король Ирина увидел свет, над ним простиралась лишь сизая соломенная крыша.

Это уже после, когда наш с Айлилем сын объединил семь враждующих королевств в одно и возвел частокол в два человеческих роста, щербатая хижина разрослась и стала гордо именоваться замком.

Беспечная молодость пьянила разум. Люди строили дома рядом с холмами туатов. Мы пили из одних кубков и танцевали под звуки флейт… Казалось время и невзгоды огибают нас, словно вода камень…

А потом пришел Нуаду — рогатый король Севера. Прекрасный, как сияние в полярном небе. Он показал мне алую нить, что сплела наши сердца. Он объяснил мне, что дочь богини Дану не способна любить человека. Просил отправиться с ним, обещал бросить к ногам весь мир и свое сердце. Его слова упали в благодатную почву и проросли с легкостью весенней травы. Бедный Айлиль, он оказался виновен лишь в том, что не желал терять ту, которая не принадлежала ему. Люди слишком мало живут. К ним успеваешь привязаться, но не полюбить…

Я оставила короля подарив ему бессмертие на землях Ирина. Безумец, он бросился за мной и погиб от стрелы Нуаду.

Когда изумрудный берег Ирина скрылся в ночном тумане, я впервые увидела ее. Мать Дану прекрасную, как сама жизнь. Она и открыла мне горькую правду. Рогатому королю нужна не я, а мой дар. Сила, дарующая жизнь, могла эту жизнь отнимать. Северный король воевал и хотел победить любой ценой. Разве можно его в том винить? Смерть горчит, смерть травит, но этот яд дает куда больше сил. Нуаду не нужна была супруга, дарующая жизнь. Он хотел взять себе в жены сечу. Покорить фоморов, туатов и людей.

После встречи с Дану, я слушала Нуаду и слышала лишь ложь. Эта ложь травила меня не хуже крови, что лилась на полях брани.

Я любила его.

Я ненавидела его.

Скоро объятья Нуаду превратились в ледяное пламя. Они обжигали, а не грели. Я все чаще вспоминала тепло тела Айлиля и все чаще искала это тепло среди человеческих мужей. Увы мне, пролитая кровь с шипением тушила костер любой страсти…

— Ты меня расстроила.

Она сидела на толстой ветке старой узловатой яблони. Мать-прародительница дивного народа. «Не торопись называть женщину красивой, пока не увидишь Дану», — говорили о своей богине туаты. И я была с ними согласна, ибо красота всего мира меркла рядом с ней.

В этот раз Дану приняла облик шестнадцатилетней девушки. Ее шелковая туника едва прикрывала колени. Одна нога была согнута, а второй великая праматерь болтала в воздухе.

Я почувствовала острый укол зависти и опустила глаза.

— Ты не оправдала моих ожиданий.

Я хмыкнула. И, прежде чем разум включился в беседу, услышала собственный голос:

— Вы случаем гувернанткой во дворце моего батюшки не подрабатывали?

Тонкая девичья нога замерла в воздухе.

Меня вдруг пробрало веселье. А чего, собственно, терять? Я последнее воплощение Маха. Больше не будет перерождений. Потому-то я и торопилась зачать ребенка от короля Ирина. Круг должен был замкнуться. Там, где конец всегда есть место началу. Жаль не вышло.

— Ты мне дерзишь, неразумное дитя?

Я прикрыла глаза и вдохнула полную грудь. Медовый аромат растекся по венам. Интересно, а не в яблони ли превращаются души туатов, завершившие свой путь? Было бы замечательно.

— Нет, просто это так по-человечески винить в своих бедах других. Конечно, я не оправдала ваших ожиданий. Каким бы ни был Нуаду, но убить я его не смогла. Отпустила, зная, что он обязательно найдет сид Альбы. И нить разорвала, освободив молодое воплощение Нуаду от оков своей души.

Дану тем времени соскочила с ветки и подошла ко мне вплотную. Ее взгляд снизу вверх обжег кожу. И если вначале мне казалось, что богиня специально выбрала юный образ, чтобы задеть меня, то теперь пришло понимание. Она не может, не способна принять другой облик. И этот цветущий сад никогда более не принесет плодов.

— Время туатов подходит к концу, — голос Дану прозвучал ответом на мысли. — Моих детей из старшей ветви почти не осталось. Вот и ты завершаешь свой путь. А могла бы стать богиней! Обрести бессмертие, как Бёльверк, что назвался Отцом людей и по сей день питается их верой!

Я пожала плечами. Ну чтили меня как богиню войны, приносили кровавые жертвы… Только вот кормить ту, что создана дарить жизнь, верой в смерть, все равно, что давать младенцу вместо материнского молока, кровь.

Только вот не может быть две Великие матери. Потому лучше превратить меня в тень, обратную сторону медали, чем признать, что я ее земное воплощение. Кровь от крови, плоть от плоти. Родная дочь, не оправдавшая надежд.

— Сочувствую.

Нет, мне не было жаль. Точно не ее, и не утерянную власть с позабытым могуществом. Их я почти пятьсот лет назад с превеликим удовольствием преподнесла Кам Воронье Крыло, шагнув с обрыва и избавив ее от необходимости вызывать меня на бой. Нет, я жалела, что не возьму на руки ребенка, не сыграю больше на флейте, не увижу Нуаду в его новом обличье.

Мидир. Это имя шло ему. Оно не было таким обжигающе холодным. И веяло от Лесного Царя не стужей, я осенним лесом. Терпким, пряным, родным.

Среди приторного яблочного дурмана, нос уловил густой запах прелых листьев. Я дернула головой прогоняя наваждение.

— Сочувствие. Вот именно. Слишком много в тебе сочувствия. Вы с Нуаду должны были стать человеческими богами. Олицетворить вечную борьбу порядка и хаоса. Стать непримиримыми врагами и неутомимыми любовниками. А вместо этого ты отпустила его! — Дану в бессильной ярости сжала кулаки. — Ты отпустила его дважды, Маха! Несмотря на мой приказ. Несмотря на наказание, коему я подвергла тебя! Почему ты такая упрямая? Неужели тебе не хочется жить вечно?

— Наверное потому, что нет хуже вечности, чем та, что провел в борьбе и ненависти, — раздался за спиной знакомый голос. Я обернулась со скоростью кошки, которой наступили на хвост. В тени яблони, опершись плечом о ствол стоял Мидир в своем истинном обличии. А на руках у него сладко спала дочь.

Глава VIII. У всего своя цена

Мидир слышал весь разговор и был зол. Нет, не так. Он полыхал яростью осеннего пожара. Листья яблони над ним свернулись и почернели. Осыпались серой трухой. Хрустальное небо потаенного царства пошло трещинами. Горячий ветер сорвал с верхушек деревьев белые лепестки и кинул их в сторону Дану.

Богиня замерла в изумлении. В ее саду бесновалась буря. Трещали яблоневые стволы, запах гари забивал ноздри. Чернота застлала траву. И не было никаких сил прекратить это безумие.

Этэйн кинулась к взбешенному туату. Бесстрашие на грани глупости. Она обвила Лесного царя, как плющ обвивает могучее дерево. Вросла в него кожа к коже. Впитала поцелуем чужую ярость, как земля впитывает влагу.

Буря иссякла.

Яблоневые лепестки медленно опадали на землю. Тишина окутала сад.

Мидир прикрыл глаза. Прохладные пальцы Этэйн перебирали его жесткие пряди, задевали основания ветвистых рогов. В этот момент он готов был обратиться в камень, по глади которого вечно будет скользить солнечный луч его любимой.

Но мгновения счастья быстротечны, лишь горе способно длиться вечно.

— Мы уходим, — голос Лесного Царя походил на хруст сухих веток.

— Нет.

Невероятных усилий стоило Дану держать себя в руках. Впервые с начала времен магия этого места отказалась ей подчиняться.

— Ты не сможешь удержать нас, великая матерь, — выплюнул Мидир и задвинул Этейн за спину.

— Не я — мироздание. Оно не выпустит Маху отсюда. Ты же Кернунн уходи. — Дану вложила силу в приказ, но ни она, ни истинное имя не помогли. Мидир не двинулся с места.

— Это ты истратила бессметные жизни Этэйн на человеческие воплощения. Поэтому ты дашь нам яблоко и перестанешь путать тропы.

Дану расхохоталась, и смех этот грозой прошел по яблоневому саду.

— Оглянись Кернунн, в этом саду больше нет яблок. Только цветы, похожие на снег. Вечная весна, белым саваном укрыла остров.