Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея
– Он искал работу, но все приличные места оказались заняты. А в том госпитале, куда он все же устроился, приходилось вкалывать и днем, и ночью… но это ведь обязательное условие! Полтора года работы в госпитале и рекомендации, без них никто не даст разрешения на практику.
– Там он перегорел?
Тельма прислушалась к себе. В теории она могла бы посочувствовать не очень молодому человеку, который оказался в подобной ситуации. Чужая страна. Безумные законы. И юная дочь на руках.
– Да! – Аманда вскинулась и уставилась с вызовом. – Он тратил больше, чем мог себе позволить, а когда все-таки добыл разрешение, то… то…
– То выяснилось, что толку от него нет. Ему ведь недолго оставалось, верно?
Это некрасивое лицо скривилось, и показалось, что Аманда вот-вот расплачется.
– Зачем вам это?
– Затем, что я хочу понять, как целитель, опытный целитель и неплохой в сущности человек, а ведь ваш отец был таким, дошел до убийства.
– Он… он не хотел ее убивать!
И снова страх.
Липкий, явный, он выплескивается вовне, вне зависимости от желания Аманды. И пытаясь этот страх обуздать, Аманда ловит красные, в цвет браслета, пуговки на корсаже платья.
– Он… он просто помог ей. Он не знал, что эта женщина погибнет… а когда понял… когда осознал, что совершил, он пошел в полицию. Сам пошел! Он подписал признание и…
Горький запах лжи почти перебивает аромат страха, заставляя Тельму податься вперед.
Кохэну бы понравилось.
– Он умер в камере! Мой отец умер… и оставьте его, наконец, в покое! – это Аманда почти выкрикнула и запоздало зажала рот рукой. – Он умер… все закончено…
Тельма встала, набрала воды и протянула той, которая думала, что прошлое давным-давно похоронено.
– Возьмите. Выпейте. И успокойтесь.
Ей нужно было лишь прикосновение.
Люди, поддавшись эмоциям, плохо контролируют память. А та, мерзавка, так и норовит вывернуться наизнанку, обнажить сокрытое.
И если повезет…
…повезло.
В нос шибануло вонью пережаренных шкварок и кошачьей мочи. За картонной стеной кричала миз Бьюм, полоумная старуха. И господин в сером костюме поморщился, ему все это было непривычным.
– Вас примут, – Аманда старалась держаться с достоинством, хотя больше всего ее тянуло расплакаться.
Она ненавидела это место.
Убогое.
Грязное. Нисколько не похожее на их старый дом. Это только отцу кажется, что Минди слишком мала и не помнит прежней их жизни. Все она прекрасно помнит. И желает вернуться.
А этот господин… он поможет.
– На, девочка, – он кидает на стол серебряную монету. – Сходи. Купи себе мороженого.
Он, как и многие, обманывается, считая Минди маленькой. Это у нее врожденное, а еще она питается плохо. Но деньги Минди взяла.
Пригодятся.
Она вышла на лестницу и поднялась на пролет. Дверь на чердак была заперта, но это если не знать, что замок открывается пальцем. Конечно, если пальцы достаточно тонкие. Как, например, у Минди.
Поднажать. Повернуть.
Войти.
Прикрыть за собой.
Три шага по широкой балке. Голуби приходят в волнение, но от этих наглых птиц Минди просто отмахивается: да и те, кто внизу, вряд ли обратят внимание на голубей. Она останавливается у заветных досок и замирает, опасаясь пропустить хотя бы слово.
– …подумайте… – голос господина звучал вкрадчиво, и Минди вздохнула: вот за такого бы замуж выйти. Он состоятелен и вряд ли заставит жену работать. У него наверняка есть свой дом, и еще прислуга в этом доме. И на ужин ему подают оленину, а не тушеную капусту, сверху политую топленым жиром. – Мой клиент оказался в курсе вашей ситуации. И предлагает выход.
– Убийство?
Отец зол.
Вот всегда он так. Моментально вспыхивает, кричать начинает, забывая, что на клиентов кричать никак нельзя. И обзывать их тупыми, даже если они и в самом деле слишком тупы, чтобы понять: рекомендациями целителей не стоит бросаться.
– Вы предлагаете мне совершить убийство! – жестче повторил он. – И я вообще не понимаю, почему до сих пор не вызвал полицию…
– Я предлагаю вам совершить обмен. Жизнь на жизнь, – господин полиции не испугался. И правильно, отца там недолюбливают. Его нигде не любят. Слишком резкий. Слишком принципиальный.
Гибче надо быть.
– Сколько вам осталось? Пару месяцев? Полгода? Год? Вы целитель, вы лучше меня представляете ситуацию.
Молчание.
Курлыканье голубей. И визг старухи, которой вновь примерещилась крыса. А может, и не примерещилась. Крысы здесь водились матерые, откормленные.
– Допустим, лично вас смерть не пугает. Но вы о дочери подумали? Что станет с ней? Сейчас ваша практика – единственный источник дохода. А потом? Куда ей идти? В дом терпимости? Там любят нимфеток…
– Прекратите!
– Это вы прекратите прятать голову в песок. Попытайтесь мыслить рационально. Или та, незнакомая вам женщина, или ваша родная дочь, которую вы обрекаете на медленную смерть.
– Я…
– Помолчите, ради Бездны. Вы хотите пригрозить полицией? Боюсь, вам не поверят. Да и что вы знаете? Мое имя? Или имя той, которая в любом случае обречена? Не вы, так кто-то другой… деньги нужны многим.
Аманда стиснула кулаки: ну же, отец, соглашайся!
Что тебе стоит…
– Пять минут. И я уйду. К следующему номеру моего списка. Глядишь, он окажется не столь принципиален, а вы останетесь. Здесь. С вашей болезнью и вашей девочкой, которая не протянет долго на этих улицах. И после моего ухода вы будете гадать, как бы сложилась ее жизнь, если бы у вас хватило смелости…
Она до последнего ждала, что папа его остановит.
Окликнет.
Сделает хоть что-нибудь. Но тот остался в своем кабинете, небось пытался справиться с собою и гневом. Минди не помнила, как выскочила в коридор, скатилась по лестнице, движимая одной-единственной мыслью: догнать.
Этот господин в костюме из серой шерсти, в кашемировом пальто, которое он нес на сгибе локтя, являл собою единственную надежду Минди.
– Стойте! – она догнала его у дверей. – Погодите… я… я все сделаю!
Она бы схватила господина за руку, но не посмела.
– Подслушивала? – с вялым интересом спросил господин, и в блеклых глазах его Минди не увидела неодобрения.
– Да! – она задрала голову.
– Что ж… идем, дорогая девочка… сколько тебе?
– Шестнадцать… я не целительница, хотя дар имею. Слабенький, но имею… папа против того, чтобы я шла учиться, и еще…
– Денег нет, – господин не подал Минди руку, впрочем, этого она и не ожидала, прекрасно осознавая разницу между собой и этим человеком. – И что ты слышала?
– Немного.
Было ли ей страшно признаваться?
Было. Но Минди переступила страх. В конце концов, что она теряет? Если он так смело говорил с отцом, то и вправду полиции не боится. А уж Минди подавно не думает угрожать.
– Вы хотите… решить проблему одной дамы…
В отличие от отца, Минди предпочитала думать, что говорит.
– Хорошо. А как именно?
– Н-не знаю, – вынуждена была признать Минди. – Таблетки? Или микстура? Я умею готовить многие микстуры… и таблетки… и у меня есть доступ к отцовским рецептам. Я их выписываю. В последнее время, как вы сказали, у него есть сложности со здоровьем. И если вам нужен рецепт…
– Рецепт нужен, – милостиво кивнул господин.
У подъезда его ждала машина.
И Минди задохнулась от восторга: никогда еще она не видела машины прекрасней. Темно-синий «верро» с откидной крышей, сияющий хромом, сладко пахнущий кожей и дымом.
– Садись, Минди, – господин любезно открыл дверцу, и Аманда, усмирив внезапную дрожь, скользнула на сиденье. – Одного рецепта мало.
– А… что еще?
– Тебе приходилось делать операции? – он провел ладонью по приборной панели. Вишня? Или бук? Красное дерево? Хром, медь и бронза приборов. Легкий флер магии, которая впервые не казалась враждебной.
– Да, – решительно ответила Минди. – Я вскрывала раны. Чистила. Зашивала. Когда у миз Грюнич случился гнойник…
– Избавь от подробностей, – господин прервал ее речь. – Я имел в виду не совсем такие операции… я говорил об абортах. Знаешь, что такое аборт?
Он думал смутить Минди?
Лет пять тому назад она, быть может, и смутилась бы. Лет пять тому назад она, растерянная девочка, еще надеялась, что жизнь ее вот-вот наладится или хотя бы станет немного похожей на прежнюю, где Минди имела собственную комнату и выводок кукол в розовых платьях…
– Мне случалось делать и аборты, – Минди ответила это, глядя в серые глаза господина.
– Даже так?
Она дернула плечиком. Осуждает? К отцу ведь приходили… девочки… те девочки, в число которых она, Минди, способна войти, вне зависимости от ее желания. Приходили.
Просили.
А он упирался.
Мол, жизнь даруется свыше, воля богов… эти боги если и существовали, то в храмах. До людей им давно уже не было дела. И отцовская принципиальность многих расстраивала. Минди же помогала.
