Виталий Гладкий - Посох царя Московии
Окраина, где стоял дом Тверского, считалась дачным местом. Такой поворот в ее скучной и скудной жизни случился после того, как все престижные места в центре города прибрали к рукам «новые» русские первой «капиталистической» волны и чиновники. В какой-то момент все они вдруг смекнули, что жить подальше от городского шума и смога от выхлопных газов гораздо приятней и безопасней для здоровья.
Тут-то и вспомнили, что в городе есть микрорайон, отвечающий всем требованиям дачной местности. Мало того, от него до центра было рукой подать.
Микрорайон назывался Отрада. Когда-то — в начале двадцатого века — здесь находилось богатое поместье крупного лесопромышленника. Говорили, что он был родом из Одессы, поэтому и назвал свои владения Отрадой в честь местности, где родился. Действительно, пляжи вдоль берега реки, где в беспорядке рассыпались домишки тогда еще безымянного микрорайона, и впрямь были похожи на приморскую Отраду — издали песок на них казался чистым золотом.
С высоты птичьего полета Отрада напоминала масляный светильник, в узкое горло которого был вставлен фитиль — лента шоссейной дороги. В этом месте река делала большую петлю, огибая возвышенность, поросшую реликтовым сосновым лесом, на который не поднялась рука ни большевиков, ни коммунистов-перерожденцев брежневской поры.
Жилье в Отраде было в основном самостроем, без надлежащего разрешения и документации, поэтому городскому мэру достаточно легко и безболезненно удалось изгнать из практически заповедной местности всякую голь перекатную. Правда, какие-никакие квартиры некоторым отрадненцам для отмазки все-таки дали, но разве можно было сравнить их с дачным привольем, где они жили до переселения. Тем более что вскоре сотка земли в Отраде стала стоить почти как в предолимпийском Сочи.
Дача Тверского несколько выпадала из общего помпезного вида Отрады. Ее соорудили в те времена, когда надстроить второй этаж было большой проблемой. Деревянная, покрашенная в защитный зеленый цвет дача Тверского рядом с трех- и пятиэтажными виллами-монстрами казалась бедной приживалкой, нищенкой. И только шикарный розарий с мраморным портиком, сооруженный несколько лет назад по плану какого-то известного архитектора и остекленный стеклами-«хамелеонами», подсказывал наблюдателю, что владелец убогой дачки состоятельный человек.
При подъезде к «владениям» Тверского Глеб едва не столкнулся на узкой улочке с внедорожником. Машина так быстро пролетела мимо, что Тихомиров-младший даже не успел заметить, какой она марки. В салоне внедорожника находились двое, но затемненные стекла не позволили Глебу разглядеть их в подробностях. Ему показалось, что рядом с водителем сидела женщина. «Неужто Дарья-Дарина?! — подумал он с неприятным удивлением. — Обскакала… Ну лиса!»
Действительно, внедорожник мог отъехать только от дачи Тверского, потому что дальше улицу пересекала глубокая канава — там прокладывали канализацию.
Калитка в воротах была не заперта, и Глеб беспрепятственно прошел к даче и поднялся на высокое крыльцо. Дверного звонка он не заметил, поэтому с силой постучал и громко крикнул:
— Никита Анисимович, ау!
В ответ ни звука. Глеб снова забарабанил по двери, уже кулаком… и она медленно отворилась. Глеб просунул голову внутрь и сказал:
— Никита Анисимович, принимайте гостей! Где вы там?
И опять ответом ему была полная — мертвая — тишина. Даже тихо бормочущий холодильник (в крохотном тамбуре было две двери; одна из них вела на кухню) издал всхлип и захлебнулся, умолк на глухой ноте.
— Я вхожу, — неизвестно кого предупредил Глеб и отворил дверь гостиной.
В отличие от тамбура, гостиная была весьма обширной. Наверное, Тверской любил пространство и не стал разгораживать ее перегородками. Комната служила ему и кабинетом, и гостиной, и спальней. В ней была еще одна неприметная дверь, которая вела, скорее всего, в санузел, совмещенный с ванной.
Интерьер гостиной был выполнен в стиле буржуазных излишеств начала двадцатого века. Резная дубовая мебель (явно антикварная) была выполнена в стиле «Буль»[105], мраморный камин поражал изысканностью классических форм, а почти все картины, развешанные по стенам, были работы известных мастеров кисти, как определил навскидку Глеб. Французский гобелен над кожаным диваном, персидский ковер на полу и темно-вишневые бархатные портьеры довершали старинно-патриархальный облик гостиной.
Наверное, решил Глеб, старик, которому уже стукнуло девяносто, обставил свое жилище не без помощи ностальгических воспоминаний о своем далеком детстве.
— Никита Анисимович!.. — несколько растерянно повторил Глеб — гостиная была пуста.
«Может, он на кухне?» — подумал Глеб.
Кухонная дверь была приоткрыта. На пороге сидел здоровенный рыжий кот и подозрительно смотрел на Тихомирова-младшего изумрудными глазами. Раньше его не было. Когда Глеб попытался зайти на кухню, котище выгнул спину и злобно зашипел. Наверное, Тверской держал его в качестве сторожевого пса.
— Тихо, тихо, зверюга, — примирительно сказал Глеб. — Я пришел с добрыми намерениями. Будь добр, пропусти.
Кот словно понял, что сказал гость, и нехотя освободил дорогу. Глеб отворил дверь пошире — и застыл, будто наткнулся на непреодолимую преграду.
Кухня-столовая была светлой и просторной. В отличие от гостиной, Тверской обставил ее современной, весьма добротной мебелью. Импортный кухонный гарнитур (кажись, итальянский, машинально отметил Глеб) стоил немалых денег. Собственно, как и вся техническая начинка кухни. На стене висел огромный плазменный телевизор новой модели, а в углу стоял электронный пульт на высокой подставке. Он подмигивал Глебу разноцветными огоньками.
Тихомирову-младшему было известно это устройство. Оно управляло всем кухонным хозяйством. Человек задавал программу, и утром, к его пробуждению, уже были готовы, к примеру, гренки и кофе. Различные кухонные машины были способны и на большее: варили супы, делала пасту, выпекала хлебцы и даже делала барбекю. И все это практически без вмешательства человека. Только заправляй ее боксы нужными продуктами.
Но Глеба поразило не техническое совершенство суперсовременной кухни, а нечто иное. Возле стола, уронив седую голову на столешницу, сидел сам хозяин дачи Тверской. Казалось, что он спит. Но темное пятнышко на виске и лужица еще не свернувшейся крови возле его головы указывали на то, что его сон уже вечный.
Первым порывом Глеба было немедленно сделать звонок в милицию. Он даже достал свою мобилку. Но затем его мысли хлынули в другое русло.
«Деду уже ничем не поможешь… — подумал Глеб. — Царствие ему небесное. Какая же сволочь его застрелила?! Но про то ладно… не мне искать его убийцу. А вот выяснить мотивы убийства мне вполне по силам. Тем более что у меня уже есть некоторые подозрения на сей счет…»
Глеб осмотрелся. На кухне царила идеальный порядок. Было чисто, как в музее. «Наверное, Тверской нанял уборщицу», — подумал Глеб. Будучи холостяком, он знал, как трудно мужчине поддерживать в доме чистоту без женского участия.
Его заинтересовала сервировка стола. Похоже, Тверской кого-то принимал. Притом вполне по-дружески. И его визави была женщина, потому что на столе стояли недопитая бутылка шампанского, два бокала (один со следами губной помады) и вазочка с шоколадными конфетами.
Глеб вспомнил женский силуэт, который он увидел в кабине «джипа». И ему стало немного не по себе. Неужели Тверского убила Дарья-Дарина? А в том, что именно она посетила старика, у Тихомирова-младшего практически не оставалось сомнений — цвет помады на бокале в точности соответствовал тому, что был нанесен на довольно соблазнительные пухлые губки девушки.
Но зачем?! Почему нужно было убивать безобидного старика, который никогда и никому не отказывал в помощи по части картографических изысканий? К нему иногда приходили «черные» археологи для консультаций, и дед, потомственный дворянин, принимал этих искателей приключений как дорогих гостей, несмотря на то что некоторым из них в прежние времена он даже руки не подал бы.
Одинокому старику было скучно, поэтому он пользовался любой возможностью для общения, пусть и не с лучшей частью человечества.
Быстро осмотрев кухню и не найдя там ничего, достойного внимания, Глеб возвратился в гостиную. И первым делом присел к компьютеру; он был включен.
Как это не удивительно в его годы, но Тверской очень быстро освоился с электроникой и был от нее в восхищении. А компьютер, насколько знал Глеб, стал для него чем-то вроде храма, который старик с рвением неофита посещал каждый день, нередко с утра до вечера.
Конечно же, как и предполагал Глеб, последняя информация была стерта. Он скептически хмыкнул — убийца не догадался изъять жесткий диск; наверное, его что-то вспугнуло или он сильно торопился.
