Марк Даниэль Лахлан - Песнь валькирии
Она долго ждала, пытаясь согреть немеющие ладони и колени. Тело сотрясалось от дрожи, которую она не могла унять. Это было уже непереносимо. Нужно идти, иначе придется умереть от холода.
Тола приподнялась над земляным валом. Из домов не доносилось ни звука.
Она выползла из укрытия и на мгновение замерла. Ей было так холодно, что, казалось, она сейчас потеряет сознание. Зрение ослабло, слух немного изменился — будто она слышала сквозь толщу воды. Голова была очень тяжелой.
У нее возникло ощущение, что она умирает, но это не испугало ее — только было любопытно. Над ней высился храм. Создавалось впечатление, что он шатается и вот-вот упадет. Это могло быть гигантское дерево, протянувшее ветви к небесам.
Нет, это был дом Бога, а Богу необходим большой дом, потому что Бог такой большой.
Но Бога не было дома. Он покинул Англию и оставил ее ордам дьявола на растерзание.
Сквозь морозную ночь к ней шел человек. У нее не осталось сил бежать. Человек был странный — очень высокий, бледный, рыжие волосы на голове местами сгорели, окровавленное лицо покрыто уродливыми рубцами. Он был плотно закутан в изорванный плащ из птичьих перьев. Подходя, он сильно дрожал. Это наверняка бедный англичанин, оставленный норманнами умирать и очнувшийся среди всей этой разрухи.
— Здравствуйте, сэр.
Ей казалось естественным обращаться к нему так спокойно, пусть даже находясь в норманнском лагере.
— Я так замерз, — сказал человек.
— Я тоже. Эти люди из Нормандии плохо с вами обошлись, — заметила Тола.
— С тем, что за ними следует, мне было еще хуже.
— А что за ними следует?
— За кем?
— За… — В голове Толы был туман. Она пребывала в том полусонном состоянии, когда, только что проснувшись, человек не понимает, где находится, и не может узнать знакомую обстановку.
— Я ни за кем не следую.
— Вы не следуете?
— Нет, моя леди, за мной следуют, но только лишь мои последователи, к которым он не принадлежит, хотя и следует за мной. Скорее, преследователь, чем последователь. Позвольте пояснить. Вы можете быть моим последователем, хотя и не следуете за мной. Ну а он — другое дело. Он не следует за мной не потому, что за мной не следует, а потому, что следует за мной слишком усердно. У него была вера, но теперь он больше ей не следует. Так, как раньше.
Церковь возвышалась над ней подобно грозовой туче.
— За кем же он следует?
— За вами. Вы пытаетесь следовать, хотя, строго говоря, вы больше преследуемы, чем следуете сами. Поймите следующее. Он следует так же, как ночь следует за днем, постепенно съедая его.
— Кто он?
— Он — волк. Земля пуста из-за этого парня, и это объясняется тем, что он преследуем пустотой, так сказать, смертью, которая, в свою очередь, преследует все человечество. Он же преследует даже саму смерть, то есть гоняется за ней. Смерть — единственное, чему он по-настоящему верит. Каков же из всего этого вывод, скажите мне, ведь вы — та, за кем он следует.
Она увидела в путаных словах этого человека какой-то смысл. Он был жертвой волка, чей голос она слышала внутри себя.
— Вы — бог.
— Я ранен и измучен, хотя мне не удалось спасти ни одного грешника. Я не смог спасти даже самого себя. — Казалось, рыжеволосого человека очень огорчала эта мысль. — Что бы вы сделали, если бы ваша ярость нашла выход, если бы вы были отомщены вполне?
— Я не знаю. Моя ярость вмерзла в лед. Однажды она оттает, чтобы горячей смолой пролиться на головы норманнов.
— Что, если ненависть станет привычкой? Ведь тогда, после того как они уйдут, радость, возможно, исчезнет из вашей жизни.
— Вся радость уже исчезла. В своей жизни я ее больше не могу найти. Я лишь могу разрушить ее в жизни своих врагов. Норманны посеяли во мне ненависть, и ее побеги, которые скоро вырастут, задушат сад их наслаждений.
— О, их посеяли не норманны, нет, совсем не они. — При этих словах он засмеялся, подняв к лицу израненную, окровавленную руку. И, указав на Толу, произнес: — Смерть — вот ваше наследие.
— Разве это не наследие любого из нас?
— Не Волка. Его отец бессмертен, так же как и мать, хотя, откровенно говоря, я уже много лет о ней не слышал. Вынашивание и рождение чудовищ несколько осложняют отношения. Вы только подумайте — Волк! Она сказала, что у него мои глаза!
Тола посмотрела в глаза мужчины: они действительно были волчьими — яркие, желтые, словно отполированный янтарь.
— Почему вы здесь, сэр?
— Леди, вы, как всегда, ухватили самую суть, что, видимо, можно считать следствием того, что вы и есть суть. В целом это весьма близко к сути, являющейся одним из тех понятий, которые могут иметь много значений. В данном случае так оно и есть.
— Ответьте мне.
Он улыбнулся и, присев на корточки, положил ладони на землю, будто искал что-то на земле или под ней.
Три раза девять,но светлая девамчалась пред ними;кони дрожали,с грив их спадалароса на долины,град на леса.[7]
— Я не понимаю вас, господин.
Он улыбнулся и продолжил:
Пусть первая укусит тебя в спину,Вторая — в грудь,Третья обрушит на тебяНенависть и зависть.
Слова эти были прекрасны. Она представила себя высоко в небе, среди облаков, молния была копьем в ее руке, гром — конем под ней.
— Кто я?
— Прядильщица судьбы.
— Какова моя судьба?
— Вы — одна из немногих, кому дано плести собственную судьбу, то есть быть богом.
— Я не бог.
— Вот мы и подошли к причине, по которой я здесь. Мне нужен кто-то, кто убьет волка, и я думаю, что вы можете это сделать.
Тола не нашлась что ответить.
— Позвольте мне объяснить, — сказал человек. — Мое время кончилось. Я хотел бы умереть. Мое былое могущество померкло и пропало. Но время богов Севера еще не кончилось. Волк еще не убит. Он должен быть убит. Иначе ничего не изменится. Мир всегда будет обречен на вражду.
— Тот самый волк?
— Именно. Он есть разрушение, которою всегда было достаточно, как я теперь понимаю. Но в те времена, когда тут слонялся Один, оно имело некоторый созидательный момент. Одна цивилизация разрушала другую. Я оплакивал определенные образчики утерянной красоты, будь то лицо скифского мальчика, изгиб одной из этих ваз, египтян, которые высекли меня в плоском камне и прозвали Тифонским зверем, но я не понимал, что их гибель давала возможность расцветать другим. Один — безумец, Один — мудрец, Один — король магии и, наконец, Отец Смерть. Но в нем всегда было нечто скользкое, изменчивое, что делало гибель одной цивилизации навозом, на котором расцветали достижения другой. Я видел лишь одну его сторону, а он был многогранен. Его нельзя было припереть к стенке, что отчасти объясняло тот факт, что он всегда выскакивал неизвестно откуда, словно женщина. Ваш, однако же, тип. Ох, господи…
— Мой тип?
— Преследующий вас волк, о котором мы недавно говорили. В нем нет никакой двойственной природы. Он — это полость, пустота, в которую все падает. Он — конец всему. Посмотрите вокруг. Он здесь. Он долго спит, но как только он просыпается и начинает выть, весь мир воет вместе с ним.
— Это сделали норманны.
— И он пришел с ними. Я заглянул в будущее и увидел там еще много смертей и разрухи. Он тащит их следом за собой. Так что нам необходимо, чтобы он умер. А вы — та, которая может его убить.
Тола подумала, что она замерзает и этот человек — видение дьявола, одна из вызванных холодом галлюцинаций.
— Как?
— Вы можете немного повисеть на дереве, чтобы это узнать, — ответил человек и указал на стену.
На церковной стене отражались сверкающие контуры огромного дерева, чьи корни оказались у нее под ногами. Земля вдруг стала эфемерной, невидимой, и Тола увидела погруженные в огромный светящийся шар корни, которые тянулись из этого шара, образуя реки. В следующее мгновение Тола поняла, что это и есть источник, который она искала. Она чувствовала, как они разбегаются: одни источали ледяной холод, другие излучали душный зной, которого она никогда раньше не испытывала, третьи вызывали в ней странные звуки и видения великолепных птиц со сверкающим, словно церковные украшения, оперением.
Дерево росло из источника, источник и был самим деревом, оба состояли из одной светящейся субстанции. Она посмотрела вверх, на серебряные листья, рассыпавшиеся по небу подобно звездам.
— Мы — свет этого дерева, — сказал бог.
— А он? — Она имела в виду волка.
— Тьма.
— Что я должна сделать?
— Убить его, — сказал он просто. — И других тоже. Все они должны умереть.
— Кто все? Вы — дьявол.
— Ну, для кого бог, для кого дьявол, — усмехнулся человек. — Посмотрите на этих норманнов — они идут с крестом и во имя него. Чью работу они делают? Если это воля бога, подумайте, может ли дьявол быть еще хуже.
