Александр Рыбалка - Разделение вод
– Дедушка, вы Лавкрафта читали?
– Кто это такой? – изумился старик.
– Американский писатель-фантаст. Он умер еще до войны, так вот он писал то же самое, только вашего Рахава называл Ктулху.
– Не знаю, не слышал, – старик пожал плечами. – Я вообще не люблю фантастику, слишком много было ее в моей жизни. Слушай меня и не перебивай. После войны я хотел, чтобы все меня считали умершим, поэтому остался на этом острове. Однако некоторое время назад меня нашли члены организации «ОДЕССА» – союза бывших эсэсовцев, и сказали, что кто-то интересуется историей с «Кровавым мечом» и капитаном Микаэло.
Услышав это, Вейцман всполошился. Что еще известно этому сумасшедшему старику?
– Как я понял, были перехвачены ваши переговоры через Интернет. Мы в свое время в Германии были более осторожны… На Арубе за вами следили, и подозревают, что в пещере вы что-то нашли. Собственно, координаты того места, где покоится Рахав, у них уже есть – как я понял, кто-то из ваших просто оставил их на столе. Однако людей «ОДЕССы» интересует, что еще было в пещере…
– Только что вы признались, что вы бывший эсэсовец, – сказал Вейцман, поставив пустую чашку на стол (чтобы руки были свободны). – И вы думаете, что я после этого стану с вами раз говаривать? К вашему сведению – я еврей.
– И я тоже, – усмехнулся старик. – В Германии я был советским разведчиком.
Ситуация приобретала совсем уже фантастический характер.
– А «Семнадцать мгновений весны» вы смотрели? – опять спросил Вейцман.
– Вы что, допрос мне устраиваете? – удивился старик. – Или решили проверить мою эрудицию в то время, когда за вами гонится организация эсэсовцев? Не очень умно, я бы сказал… Да, я смотрел этот фильм – его показывали по Би-Би-Си. Если Штирлиц и в самом деле был так умен, как показано в фильме, он после войны не стал бы возвращаться в Советский Союз. Бывших разведчиков ждала там незавидная участь. Мне из ведомства Шелленберга попадали кое-какие данные о том, что происходит в недрах советской разведки. Поэтому после войны я предпочел остаться на Карибских островах – тем более, что все были уверены в моей гибели…
– А, простите, на кой черт Ктулху, то есть Рахав, бывшим эсэсовцам? Или они считают его истинным арийцем?
Старик не поддержал шутки, глаза его оставались серьезными:
– ОДЕССА мечтает о реванше. Если удастся разбудить Рахава – о, это будет такое оружие, перед которым померкнет атомная бомба!
– Тогда чего им надо от нас, если, как я понял, координаты точки у них уже имеются? – Вейцман удивленно пожал плечами. – Если говорить серьезно – не то, чтобы я не верил вам лично – мне трудно поверить в реальность вообще всей этой истории. Ну, хорошо, приплывут туда какие-то люди… Скорее всего, найдут сокровища майя, которые те высыпали в воду как дар морскому божеству… Ничего нового в этом нет – за тысячи лет до майя филистимляне так же поклонялись морскому божеству по имени Дагон. Кстати, скорее всего сами филистимляне его Дагоном не называли – «даг» слово ивритское, а филистимляне говорили на критском диалекте древнегреческого языка. Вероятно, тут смешались два слова: «даг», рыба, и «Посейдон» – морское божество. Так получился «Дагон».
Выслушав эту речь, старик сердито топнул по земле палкой:
– Пока ты будешь здесь изощряться в филологии, нацисты разбудят Рахава! Они, к сожалению, этого не понимают, но тогда конец наступит всем.
И пронзительно взглянул на Вейцмана:
– Скажите, в той пещере было еще что-нибудь?
Однако Вейцман не торопился отвечать на вопрос:
– Может, было, а может, не было… Что, вы ожидали, мы там найдем?
– Во-первых, – старик усмехнулся, – клад команды «Кровавого меча», добычу, захваченную ими на кораблях. Золота у эсэсовцев еще хватает, но сами понимаете, лишнее не помешает никогда. И кое-что более серьезное – информация о Рахаве.
– Чья?
– Я и сам не знаю, – признался старик. – Может, жрецов майя, а может, капитан Микаэло сумел разведать что-нибудь до своего отхода на Тихий океан…
Не подавая виду, Вейцман погрузился в глубокое раздумье. Что делать? Рассказать этому подозрительному старику о найденных в пещере нефритовых табличках? Возможно, перед ним просто заурядный мошенник, который хочет выманить у археологов антиквариат для продажи.
– Я должен посоветоваться, – наконец сказал он. – Если вы за нами следили, то должны знать, что в деле участвуют еще несколько человек.
– Хорошо, посоветуйтесь, – неожиданно легко согласился старик. – Я только прошу – сделайте это как можно скорее. Сегодня вечером я буду вас ждать во дворе этого дома, вы сможете пройти сюда через кафе.
Вейцман поднялся и пошел к двери. Неожиданно его посетила мысль, и он повернулся к старику:
– Вы говорите, что были советским разведчиком в Германии. А какая организация вас туда послала?
– Какая? – старик улыбнулся одними губами и произнес по-русски: – ОГПУ.
Вейцман через кафе вышел на улицы Бриджтауна. От разговора со стариком все у него в голове перемешалось. Он знал, что немцам в основном приходилось сталкиваться с НКВД, однако они почему-то с непонятным упорством в своих книгах называли его ГПУ. Хотя к моменту становления власти Гитлера такой организации уже 10 лет как не существовало – еще в 1923 году ГПУ было переименовано в ОГПУ, а в 1934 году ОГПУ переименовали в НКВД.
Однако и это не могло служить достаточным доказательством – в конце концов, о работе советской разведки сегодня можно прочесть во множестве книг. Выход один – надо срочно посоветоваться с остальными участниками экспедиции.
Вейцман застал профессора Шарона там же, где его оставил – в гостиничном номере. Пейзаж изменился ненамного, только перед профессором выросла гора исчерканной бумаги. Возле стола стояла корзина для мусора – видно было, что ее специально подтащили поближе. Корзина также была полна бумагой, в основном – скомканной.
– Пытаюсь расшифровать, что написано на табличках, – не дожидаясь вопроса, сказал Шарон. – Получается какая-то ерунда. Я боюсь, что эти таблички не поддаются расшифровке так же, как и большинство пиктограмм майя. Нам бы не помог даже живой индеец, потому что к каждому тексту полагался свой хранитель, который только и мог его объяснить.
– Ну, хранитель этого текста, как я понимаю, остался на Трезубце. Только вряд ли бы он нам помог – по состоянию здоровья. Может, надо было сделать ему искусственное дыхание?
Профессор передернул плечами от отвращения, а Вейцман засмеялся. Но вспомнив, что сейчас предстоит серьезный разговор, сразу посерьезнел:
– Только что я имел довольно неприятную встречу…
Подсев к столу, он пересказал Шарону свою беседу… С кем? С бывшим эсэсовцем? С советским разведчиком? Или просто с каким-то мошенником – тоже вполне возможный вариант…
Шарон, однако, слушал вначале очень внимательно, а когда Вейцман начал пересказывать то, что услышал от старика о Рахаве, «князе моря», вообще весь превратился в одно сплошное ухо.
Наконец рассказ был закончен, но профессор продолжал хранить молчание. Казалось, он никак не может переварить услышанное.
– Ну что? – несколько грубо попытался Вейцман вывести его из задумчивости. – Что нам делать? Незаметно смотать удочки из гостиницы? Обратиться в полицию? Тоже, кстати говоря, не самый лучший вариант, учитывая, что мы никому не заявили о кладе.
– То, что рассказал тебе этот загадочный старик, полностью совпадает с вырезанным на табличках текстом, – наконец подал голос Шарон. – Я, признаться, грешным делом подумал, что подсознательно подгоняю содержание табличек под наш утренний разговор…
– Ну хорошо, положим, мы расскажем старику о найденных табличках. И даже перерисуем ему их текст – таким образом, мы ничем не рискуем. Но чего он ожидает от нас? Что мы вызовем израильские подводные лодки, чтобы убить Рахава?
– Совершенно безумная идея, – согласился Шарон. – Думаю, нас не поняли бы не только в Генеральном Штабе, но даже и в Главном раввинате. Уж слишком все выглядит экзотично, и, не побоюсь этого слова, не всегда укладывается в концепцию официального иудаизма.
Профессор задумался, потом продолжал:
– Знаешь, в юности я прочел о Рахаве в каком-то сборнике еврейских легенд. У моего отца тогда был приятель, увлекавшийся Каббалой, и я спросил у него: «Что такое Рахав? Почему говорится, что он наполовину спит? И почему говорится, что он воняет, как протухшая рыба, и мог бы своим запахом отравить весь мир?»
Тогда я получил такой ответ: Рахав – это персонификация моря, море то спокойно, то нет – значит, Рахав то спит, то бодрствует. А запах… Приятель отца сказал, что это воняет море. Мы в то время с отцом иногда ездили в Амстердам – там действительно каналы пахнут не слишком приятно. Но скажи мне, как такая идея могла появиться на Средиземноморье?
– Надо пойти поговорить с де Северой, – сказал Вейцман.