Ни конному, ни пешему... (СИ) - Костина Надежда
Тихо-тихо пела сопилка…
ПРОГУЛКА
Юся тоскливо посмотрела на вышитый гладью лепесток лилии. Какой-то он получился кособокий. Надо бы распустить шов, переделать…
Вздохнула. Воткнула иглу в натянутую на подрамник ткань, закрепила нитку.
Все.
Хватит.
Стоять больше не было сил. И кто ее тянул за язык дать обет расшить алтарный покров до рождения наследника? Верилось — благословит Матерь божья, пошлет лёгкие роды, смилуется…
Знала бы, что двойню носит, может, поостереглась бы обеты давать.
Юстина медленно опустилась в мягкое кресло. Привычно положила руку на живот. Слабый толчок, ещё один. Сын? Дочка?
За окном февральское солнце топило снег на крышах. Звенела капель, пели птицы. Хорошо! Захотелось спуститься во двор вдохнуть свежий воздух, подставить лицо солнечным лучам, зачерпнуть ладонями снег…
Сколько она не выходила — дней пять или шесть?
После воскресной службы нездоровилось, болела голова, знобило. Потом пару дней метель крутила — носа не высунешь. А как снег перестал, да развиднелось, супруг ее разлюбезный со свекром под окнами поединок устроили. Шаблюками махались на потеху дворни. Потом пили на морозе, здравицы кричали ясновельможной панне Юстине — лучшей из дочерей и вернейшей из жен!! Дурни. Лучше бы в город свозили. Нельзя. Не выдержит она дорожной тряски. Ещё, не дай господь, разродится раньше срока. Вот и сидит всю зиму в поместье, вышивает, бездельем мается. Ни тебе в гости к матери и сестрицам съездить, ни на рождество в княжий замок.
Вся окрестная шляхта на гулянье собиралась. Пан воевода со всем семейством приглашен был. Януш, правда, дома с женой остался. А вот Ядька поехала — на свою голову. Вернулась злая, как черт. Засватали девчонку. Жениха сыскали знатного. Да не простого шляхтича, а княжьего сына. Пусть и не старшего. Сговор на рождество был. Гуляло панство…
По полу покатился клубок ниток. Синий. Юся вздрогнула, поджала ножки. Ещё один клубок поменьше — золотистой, безумно дорогой пряжи, упал со стола. Из корзинки выглянула черная ушастая мордочка, заметила хозяйку, испуганно спряталась.
— Ах ты, паршивка блохастая, — рассмеялась Юся, — иди сюда!
На колени запрыгнул черный котенок. Заурчал, улёгся на спинку, подставил теплый животик — чеши, хозяйка.
Смешной, ласковый.
Ядька его не жалует, все прогнать пытается. Говорит — воняет. Ну и пусть. Зато с ним спокойно и страх отступает…
Вот и не гнала панна котенка, хоть служанки и крестились, глядя. Мол, лячная тварючка. Зенки жёлтые, смотрит — будто насмехается. Ну как сглазит панну?! Дуры, что с них взять.
Юся почесала чёрное ушко.
— Мурза, а как ты в комнате оказалась?!
Дверь закрыта была. Хозяйка сквозняки не любит, то все знают. Ганька заходила, приносила обед. Котенка в комнате не было. Может, спал где?
Поднос с едой остался нетронутым. Старая нянюшка опять причитать станет, уговаривать откушать… не хочется…
Вздохнула. Тяжело поднялась с кресла, поправила меховую накидку, подошла к окну.
Ядвига бранилась с конюхами. Кричала, размахивала руками, младшему подзатыльник врезала, старшему пригрозила кулаком. Опять что-то с ее Зорянкой не так? Еду без поклона лошадке подали или гриву не так заплели?
Ну что за девчонка?! Управы на нее никакой. Ходит по дому нечесаная, простую косу заплетет, и довольно. По двору носится, как селючка, на кухне с прислугой отобедать может. Целыми днями на псарне и конюшне пропадает.
Нет чтобы держаться степенно, достойно, как положено девице ее возраста и положения. Именины недавно справляли — 14 годков.
Сама Юстина уже в 15 повенчана была. Так что уедет сестрица через год-два в новый дом. Скучно без нее будет. С кем Юсеньке спорить да ссориться?
Осторожно коснулась сломанного носа. Нос, положим, зажил, хоть и горбик остался. Януш утешает, мол, его кралечка еще краше стала. Врет, понятное дело.
Вспомнилось, как пан отец, вернувшись, дочерей на пороге встретил. Одну с опухшим носом и синяками под глазами. Вторую с побитой и расцарапанной рожей. Хохотал воевода Лихослав.
— Ну, доченьки любимые, вижу, не скучали без меня.
А что Ядька только утром домой заявилась, едва успела помыться да одежду сменить — то он позже узнал. Слуги донесли. Гневался воевода. Хмурился, молчал до самого вечера. Потом вызвал обеих, грохнул кулаком по столу. Одну пригрозил в монастыре запереть, вторую — к матери с позором отослать, если за ум не возьмутся и лаяться не перестанут. Шутка ли, чуть внука не загубили! Дуры! У него-де война, не ровен час сгинет, — кто род продолжит?!
Януш опосля Ядвигу к стенке припер, косу на кулак намотал, навис над ней медведем. Раньше Ядька врезать брату могла и послать куда подальше, а сейчас — глаза мокрые, губы дрожат. Януш опешил, отступил на шаг, косу выпустил. Юся подбежала, уперлась руками в широкую грудь, оттеснила от сестры. Заговорила быстро-быстро.
— Не надо, Янко, девочка не виновата, я первая начала. Я ее ударила. Она не хотела, я сама оступилась и упала. Слышишь?! Перестань! Мы помирились! Ядьке и так досталось!
Муженёк любимый от неожиданности рот раскрыл. Сначала уставился на жену, потом на сестру. «Вот же бабы-дуры, — читалось на его лице. — То грызутся, как собаки, то друг за дружку горой стоят, выгораживают. Кто их разберет?!»
А вот не надо Ядвигу ругать. Она себя и так наказала — из дому сбежала! Страху, видать, натерпелась такого, что сама не своя теперь ходит.
Лес темный, жуткий. Юсенька и подходить к нему близко боится. А сестрица малахольная одна в нем ночь ночевала! Хорошо, ума хватило на мельницу выбраться и там сидеть — характер показывать. На мельнице дядька Лукаш ее и нашел.
После этого девчонка остепенилась. Прониклась. Вину признала. Плакала. Обе плакали. Прощения друг у дружки просили. Замирились. Перестали выяснять, кто в доме главнее. Ядька ведь ее мертвой посчитала, когда из дому тикала, а Юсенька себя винила, что девочка сгинула. Думала, все — пропала с концами.
Дверь с шумом распахнулась, и малохольная сестрица нарисовалась на пороге. Сапоги грязные, темная коса растрепалась, конюшней разит. Юся скривилась недовольно. Тошнить ее, положим, уже не тошнило, но перед прислугой негоже расхаживать в таком виде.
— Юська, собирайся, давай.
— Куда, скаженная?!
— Гулять пойдем. Солнышко на дворе, весной пахнет!
— Не пойду.
— Пойдешь. Тебе ходить надо. А ты в доме, который день сиднем сидишь.
— Лекарь советует лежать больше.
— Дурак твой лекарь. Лошадь, когда без выгула стоит — дуреет, слабеет и животом мается.
— Так то лошадь…— скривилась обиженная панна.
— А чем ты не лошадь?! Вон здоровенная какая! Светлой масти. Не бойся, все ступеньки и дорожки золой посыпали. Не скользко.
Юстина тяжело поднялась, придерживая рукой большущий живот.
Девчонка затрясла колокольчик, вызывая служанку. Панна поморщилась от резкого звука.
— Ганька, неси одежду! Мы на прогулку собираемся. Мурза, кошка драная, иди давай отсюда. Нагадишь в покоях — убью!
Котенок нехотя спрыгнул с кресла, мяукнул недовольно и выскочил в открытую дверь вслед за горничной.
Как же ты все-таки в комнате оказалась, Мурза?..
Долгие сборы сопровождались причитаниями старой кормилицы — куда ее дитятко на лютый мороз уводят? Нарядились в меха. Яська далась себя причесать и уложить волосы — негоже хозяйке на людях неприбранной появляться. Наконец собрались на прогулку.
На пороге Ядька внезапно остановилась, прислушиваясь к чему-то, резко обернулась.
— Юська, можно, я деток послушаю?
Юстина вздохнула, расстегнула шубку. Ядвига опустилась на колени, положила ладони на живот, прижалась ухом, закрыла глаза.
— Ну что? — шепотом спросила будущая мать.
От ладоней шло едва ощутимое тепло. Дышалось легче. Утихала ноющая боль в спине…
