Руслан Мельников - Земля за Туманом
Всадники, будто сросшиеся с лошадьми, выглядели еще экзотичнее. Тела закрыты то ли панцирями, то ли массивными бронниками из блестящей металлической чешуи. Сверху наброшены легкие длиннополые халаты, расшитые по окоему разноцветными узорами. На головах то ли шлемы, надетые поверх войлочных шапок, то ли шапки, обшитые железными пластинами. У каждого по сабле, луку и небольшому круглому щиту, подвешенному к седлу.
У одного, одетого побогаче остальных, лисий хвост на шлеме и дубинка с увесистым набалдашником. Еще один держал длинную крепкую палку с белым конскими хвостом. У пятерых — копья с отточенными, поблескивающими на солнце остриями и загнутым книзу, будто попугайные клювы, крюками. В руках — плети с массивными шлепками на концах.
Наездники — сразу видать — типичные азиаты. Невысокие, узкоглазые, кожа — темная, с желтизной. Не то китайцы, не то калмыки, не то таджики какие-нибудь. Но один — явно славянских кровей. Крупный бородатый мужик. Однако и этот обряжен в рубаху, плетенную из стальных колец, и куполообразный шлем, а на боку висит тяжелый прямой меч.
Всадники поднялись на насыпь.
— Младший сержант Грачев! — Грачев ошарашенно поднял руку к козырьку. — Куда? Откуда? Документы? Э-э-э! Стоять!
Он заметался перед всадниками, размахивая руками и стараясь не пустить коней за блоки заграждения — к служебному транспорту.
— Тормози! Тор-р-рмози, слышь, кому говорю! Ёо… тво… мать… нах-х… ля… пи… да… ра!.. — разносились по КПМ отрывистые крики младшего сержанта, сдобренные круто замешанным милицейским матом. — А ты куда прешь, урюк! Ну-ка с коней все, живо! И это… Оружие на землю!
Его то ли не слышали, то ли не хотели слышать, то ли попросту не понимали.
— Ё-мать! — разорялся Грачев. — Лошадь нельзя! Нельзя, говорю, на лошади! Вот ведь нерусь бестолковая! Конь — нельзя! Пешком — можно! Ногами! Ходулями! У-у-мля!
Три лошади все же просочились между бетонных блоков и топтались по плацу и досмотровой площадке. Кобылка под детиной с рязанской ряхой, расставив ноги, флегматично наваляла на асфальт. Грачев ошарашенно уставился на кучу конских яблок и выматерился, срываясь на визг.
Проезжавшие мимо водилы притормаживали, глазели, скалились…
— С коней, с-с-суки, кому говорю! Слеза-а-ай! — надрывался Грачев. — Бросай тесаки, мля! Перестреляю всех, нах-х!
Всадники с каменными выражениями на лицах удивленно взирали на него сверху. Покидать седла никто не спешил. Расставаться с оружием — тоже.
Самый важный азиат — тот, что с булавой и лисьим хвостом на шлеме, — что-то проговорил на непонятном языке. Русобородый мужик со славянской рожей спешился, шагнул к Грачеву. Поклонился сержанту…
* * *— «…естреляю-всех-нах-х!» — встретивший их молодой русин вел себя очень странно. Суетился, кричал, брызжа слюной, махал перед лошадиными мордами руками и железной трубкой-гааханом. Неподогнанный, расстегнутый легкий панцирь болтался на нем как отяжелевший от влаги конский хвост на сигнальном бунчуке. В туменах Субудэя такой расхлябанный воин давно бы лишился головы.
Лицо русина раскраснелось, а отчего он так взъярился, было совершенно непонятно. Ханское посольство не проявляло враждебных намерений. Никто не обнажал оружия. Они лишь хотели поставить коней перед двухэтажным зданием придорожной заставы — там, где стояли железные повозки. Не на склоне же насыпи бросать лошадей?
А русин все орал и орал. И хорошего в этом было мало. Обычно на придорожных заставах послов встречают иначе.
— Плоскиня, объясни, кто мы такие, и узнай, почему так громко кричит этот человек, — велел Дэлгэр. — Скажи ему, что мы воины Величайшего из Великих хана и послы непобедимого Субудэй-богатура. Скажи, что мы пришли с миром. Скажи, что мы хотим говорить с ханом русинов или с ханским наместником.
Плоскиня слез с коня, шагнул к харагуульному нукеру и, поклонившись по урусскому обычаю, начал переводить речь посла.
Далаан, закрепив короткий повод на передней седельной луке и освободив тем самым руки, напряженно наблюдал за реакцией русина. В любой момент он готов был схватиться за оружие. Если Дэлгэр прикажет.
Приказа пока не было. Наоборот, Дэлгэр велел Далаану и его воинам ни во что не вмешиваться.
— Гой еси, кметь… — Плоскиня заговорил спокойно, неторопливо и уважительно, но речь бродника отчего-то ввергла русинского нукера в состояние, близкое к помешательству. Сначала он ненадолго умолк и ошалело захлопал глазами. Потом, так и не дослушав Плоскиню до конца, взъярился еще больше, словно русину были сказаны обидные слова.
— «Слышь-ты-гой-еси-мать-твою-добрый-молодец-че-ты-мне-тут-дурку-гонишь-то-а?!» — снова закричал он.
Бродник попытался что-то объяснить. Увы, это не помогло.
— «Мужик-мать-бать-ты-специально-нарываешься-да?!» — бесился харагуульный нукер.
Плоскиня снова попробовал вставить слово. Но и эта попытка утонула в ответном словесном потоке.
— «Ты-че-по-руски-совсем-не-въезжаешь-нах-х?! — яростно и раздраженно орал русин. — Я-вам-че-сказал?! С-коней-суки-слазьте! Тесаки-пики-бросай-нах-х!»
К крикливому русину уже подтягивались остальные воины харагуула. Один, два, пять, семь… — считал Далаан.
* * *— В чем дело? — Косов подбежал к Грачеву одним из первых. — Что за цирк?
Капитан смотрел на обряженных в железо незнакомцев и уже начинал мысленно материться. Сюрпризец, однако! Инцидентик, мля! А с кого за всяческие сюрпризы и инциденты на КПМ спрос? С него, с начальника дежурного наряда капитана Дмитрия Косова. С кого же еще-то?
Странные азиаты и бородатое лицо славянской национальности, на которых разорялся Грачев, не походили ни на серьезных бандюков, ни на мелкую шушеру, частенько задерживаемую на въезде-выезде в город, ни на бичей, наркоманов и прочую алкашню, ни даже на лохов, пригодных для вытряхивания капусты. Такие гости на Левобережный КПМ еще не заезжали. Да и на прочие посты — вряд ли.
Эх, Ритку бы сюда, — подумалось Косову. Вот бы порадовалась сеструха. Разобрала бы стилизованные под восточную старину доспехи, оружие и снаряжение всадников на бляшки и ремешки. Ощупала бы все, описала бы, диссертацию какую-нибудь сварганила… Любит она это дело.
Азиаты молчали. Невесть каким боком затесавшийся в узкоглазую желтолицую компанию русобородый славянин в кольчуге (да, в самой натуральной кольчуге!) растерянно пялился то на Грачева, то на Косова. Бородач был пока единственным, кто слез с коня.
— Кто такие, Грач? — Косов повернулся к Грачеву.
— А х-ху-их разберет! — все еще ярился сержант — Них-х-не пойму! Чи иностранцы, чи нелегалы. По-русски — ни в зуб ногой. Все «хан», да «хан» твердят. Этот вот, с бородой, — Грачев неприязненно покосился на славянина, — вообще хамит. Гей, мать его, еси, п-дор!
Косов покачал головой. Хмыкнул:
— Хан, говоришь? Ну-ну. А может, Хан наш, правда, с ними общий язык найдет. Вдруг это земляки его.
Старшему лейтенанту Баатру Ханучаеву, калмыку по национальности, Косов приказал оставаться в дежурке. А надо бы, в самом деле, его позвать. Но — потом, позже. Для начала же…
— Короче так, Грач, пусть эти, — он кивнул на гостей, — сдадут оружие. Все, до последнего ножичка. Будем выяснять, откуда у них столько железа.
— Так не отдают жи-ж, козлы! — развел руками Грач.
— Так забери! Грачев, ну ты прямо как первый раз замужем!
Косов махнул рукой, подзывая остальных подчиненных. Приказал:
— Разоружить!
Глава 16
Милиционеры, взяв автоматы наизготовку, обступили незнакомцев.
Видимо, распознав главного, бородач в кольчужной рубашке обратился к Косову.
Славянин говорил долго и непонятно. По-чудному как-то, по-книжному излагал. Как былинный богатырь. И облик ведь имел соответствующий, Добрыня, мля, Никитич!
Реконструкторы какие-то, вконец обдолбанные, что ли? — недоумевал Косов. Хотя нет, для обычных любителей истории вели себя эти чудаки как-то уж слишком дерзко. И оружие, вон, опять-таки — на вид не отличить от настоящего. Целый колюще-режуще-рубящий арсенал. На приличную банду хватит.
— Слышь, мужик! — скривился Косов. — Мне вообще-то твоя феня до фени. Гони тесак, пока башку не прострелили. Потом базары перетирать будем. Лады?
Косов протянул руку к мечу, висевшему у левого бока бородача. Жест был понятный и недвусмысленный.
Славянин покосился на азиата, чей конь стоял впереди прочих, а доспех выглядел побогаче и посолиднее. Сухой поджарый всадник в шлеме с лисьим хвостом и с увесистой палицей в руках кивнул и вякнул что-то неразборчивое, почти не разжимая губ. Бородач неохотно отстегнул ремень. Отдал Косову меч вместе с потертыми ножнами из кожи и дерева.
