Василий Сахаров - Северная война
Рубка началась серьёзная, грохот столкновения разлетался далеко, но длилась эта схватка недолго. Бодричи, успевшие набрать разгон, рассекли вражескую конницу пополам, и если бы бой шёл один на один, они уничтожили бы всадников графа Плитерсдорфа без всяких затей. Но германских конников поддерживала пехота, в том числе и стрелки. Поэтому венеды в любом случае должны были отступить.
Имперский феодал, который командовал осадившими Вартислава крестоносцами, это тоже понимал и увидел, что Громобой один. Тот ударил, обнаружил, что католиков больше, и отходит. Поддержки у бодричей нет, по крайней мере, немцы её не видели, и граф поступил так, как предсказывал воевода. Плитерсдорф кинул на повернувшихся к католикам спиной дружинников все свои силы, и фланговые отряды, подобно клещам, по сигналу звонкоголосых медных труб от самого высокого шатра во вражеском лагере сомкнулись вокруг славянской конницы и стали прижимать её к лесу.
Дружина Громобоя, которая была вымуштрована не хуже моих воинов, дёрнулась обратно на дорогу к Гамбургу, сцепилась с преградившей путь пехотой и отскочила. Затем повернула на датский тракт, но тут германцы собрали свою рассеянную конницу и попытались вновь схватиться с бодричами. Вот только дружина бой не приняла и помчалась к лесу. Все её метания очень сильно напоминали паническое бегство, и вновь в лагере католиков пропели трубы. Они выводили нечто бодрое и победное, и германские отряды, оставив на моём направлении лишь сотню ополченцев, рванулись добивать дружинников Громобоя.
Я наблюдал за всем этим с каменным выражением лица и чувствовал, что напряжение в рядах моего спрятавшегося в чащобе воинства нарастает. Люди ждали приказа, и когда крестоносцы, смешав ряды, подкатили к лесу между двумя трактами, где их встретили арбалетчики и пехотинцы Векомировича, которые прикрыли бодричей, я взмахнул рукой и выкрикнул:
– Всадники, по коням! Пехота идёт следом! Сотники, берегите воинов! Развернуть знамя!
Мне подвели коня, и теперь за разворачивающимся боем я наблюдал с седла. Лёгкая конница чёрных клобуков с лихим посвистом вынеслась на поле. Вместе с ней была дружина князя Ивана Ростиславича, которая сходу опрокинула и посекла германских ополченцев, после чего степняки закружили вокруг германского войска, осыпая католиков стрелами. Нестройной толпой крестоносцы стали откатываться в свой лагерь, где у графского шатра собирались вражеские резервы. Отряд Берладника окончил избиение вчерашних крестьян и начал собираться в ударный кулак, а бодричи и варяги Идара, сдерживавшие первый натиск католиков, перешли в контратаку. Одновременно с этим открылись ворота замка и появились дружинники Вартислава. Пришло и наше время. Я кинул взгляд на знамя с головой хищной птицы в языках пламени, вынул из ножен Змиулана и, взмахнув им над головой, прокричал:
– Бей вражин!!! Гойда!!!
Меня поддержал гул голосов, и выдвинувшиеся вперёд арбалетчики в дополнение к стрелам степняков послали в толпу католиков сотни болтов. Метательные снаряды буквально выкосили первые ряды, и расстроенная масса крестоносцев повалила в свой лагерь. Кони дружинников стронулись с места, и я был среди них. Откормленные отборным овсом мощные животные быстро набрали разбег и легко, ударной волной понесли своих седоков в отряды графа Плитенсдорфа. Стоны и крики, лязганье металла и боевые кличи, храп лошадей и чьи-то неразборчивые команды – много раз я слышал всё это, но каждый бой звучит по-своему, как-то особенно, неповторимо. Впрочем, это не важно. Звучит и ладно, лишь бы для нас всё хорошо складывалось, а остальное чепуха, фон, и не более того.
Привстав на стременах, я разрубил голову одному из вражеских вояк. Взмах – и ещё один лишается руки. Меч, который я чувствую, словно он является частью меня, счастлив. Зачарованный клинок рубит врагов без всякой жалости, вражеская пехота бежит, а дружина среди всех этих людей подобна волкам, которые оказались в стаде овец. Идёт резня крестоносцев, и боевые кони пробивают себе путь. Минуты кажутся секундами, всё происходит очень быстро. Нашёл цель, подправил путь коня и срубил ещё одну головушку. Однако вскоре мы упираемся в препятствие: нас встречает германская конница, которую уже потрепали бодричи, и приходится попотеть.
Отклонившись вправо, я пропускаю мимо себя вражеское копьё и вижу перед собой рыцаря в полном доспехе и в вычурном шлеме с искусной узорчатой гравировкой на металле. Это он хотел меня достать, но у него ничего не вышло, и крестоносец за это ответит. Рыцарь стал вытаскивать меч, но я был гораздо быстрее, перегнулся вперёд, навис над головой коня и вонзил свой клинок ему в шею. Из перерезанных вен хлынула кровь, а я направил жеребца дальше. Мимо меня во врагов летят новые стрелы и болты. Свистят мечи русских дружинников Берладника, кто-то из них выкрикивает полоцкий клич «Рубон!», другой поминает родной Звенигород, а третий Галич. Слышно хеканье и хруст костей, а позади нас во врага уже врубились варяги и пруссы.
Неожиданно я выскочил из месива. Конь вынес меня и нескольких дружинников Берладника на чистое место, и я смог оглядеться. Дела идут даже лучше, чем мог предполагать Громобой. Католики в панике и драпают. В лагере уже хозяйничает Вартислав, который сбил заслон от замка, и основное войско имперского графа в полном окружении. Деваться крестоносцам некуда – все дороги перекрыты, и у меня остаётся только одно дело. Я хочу живьём взять Сигурда Плитерсдорфа и узнать у него, как же он так ловко подловил моего соседушку Вартислава. Что это, специальная подстава, дабы нас на крючок поймать, или всё вышло случайно?
Вокруг меня быстро собирается около полусотни конных воинов и, указав мечом на вражеские шатры, я выкрикнул:
– Кто раньше меня захватит германского военачальника, тому награда! Двадцать гривен! Пошли!
Кони развернулись, и мы понеслись на вражеские шатры. Почти в это же самое время с противоположного направления к нему устремились всадники Никлота, и я стал поторапливать воинов:
– Давай, братушки! Живее! Добыча вот-вот уйдёт!
Дружина меня услышала, погнала коней быстрее, и в лагерь католиков отряд влетел галопом. На пути оказалось несколько германских пехотинцев, которые моментально распрощались с жизнью, и вот мы перед шатром. Командный пункт графа Сигурда прикрывает около сотни воинов, по виду – отборные наёмники, но кони ударяют в строй, и те не выдерживают. Кто-то из дружинников рядом со мной, получив в грудь стрелу, выпал из седла. Другой воин налетел на копья, и его конь, поднявшись на дыбы, сбросил седока, третьего бойца сбили тяжёлым метательным топором. Потери. Всё это я отмечаю краем глаза и двигаюсь дальше. Змиулан взлетает к небесам, блеск стали, и клинок обрушивается на врага – один мёртв. Снова взлёт и удар стальной полоски – и новая смерть. Капли крови летят на моё лицо, но я не обращаю на это внимания, точно так же как и на ход сражения. Опытные сотники справятся с разгромом крестоносцев без меня, а передо мной цель, к которой я иду.
Наконец конь проломился через строй наёмников, и я оказался перед просторным полотняным шатром, рядом с которым красовалось знамя с затейливым гербом. Я соскочил наземь. Рядом вражеский воин в добротном кожаном доспехе, явно не граф, потому что выглядит слишком бедно и молодо, а Сигурду, как я слышал, около сорока лет. Поэтому щадить его я не собираюсь. Выпад противника, и я ухожу в сторону. Он слегка подаётся вперёд, а я делаю шаг на католика, и следует чёткий удар от правого плеча сверху вниз, прямо в открытую загорелую шею. Клинок перерубил позвонки, и крестоносец упал. Быстрый взгляд влево-вправо. Чисто. Чужаков нет, рядом только свои воины, и с другой стороны шатра слышится знакомый голос Вартислава:
– Вражеского полководца живьём брать!
«Э-э-э! Нет уж, дружище! – с лёгким злорадством подумал я. – Ты опоздал, добыча моя. Но в одном ты прав. Живьём брать демонов!»
В шатре было три человека, я их чувствовал. Двое стояли рядом с выходом, а один находился в центре. Как войти, я не думал, клинком рассёк боковину шатра и, когда один из германцев шагнул в сторону предполагаемой угрозы, через вход скользнул внутрь. Слева молодой парнишка в превосходной кольчуге и с коротким мечом в руке, возможно, оруженосец графа, и я, пользуясь его растерянностью, хватаю юношу за край доспеха и одним рывком выбрасываю наружу, где он попадает в руки дружинников. Боец справа, широкоплечий здоровяк, который повёлся на мою обманку, разворачивается и вскидывает над головой полутораручный меч. Широкий клинок едва не задевает верх шатра, и замах у противника, конечно, богатырский, сказать нечего. Однако против меня этот воин не играет, чай не тамплиер какой-нибудь, с именем Господа на устах и повёрнутой башней. Поэтому сложностей с ним не возникает. Я приседаю и снизу вверх вонзаю Змиулана под его кирасу. Германец хрипит и силится что-то сказать, но мне уже не до него. На меня наступает сам граф, крупный мужчина в полном доспехе, который украшен посеребрённым гербом, в закрытом шлеме и с обоюдоострым топором в руках.
