Ни конному, ни пешему... (СИ) - Костина Надежда
Голос журчал нежным лесным ручейком, шелестел прохладным летним дождем.
— Чего хотел, зачем звал?
Поток плавно кружил вокруг мельника, успокаивая, усыпляя, уводя от берега.
— Девочка пропала в лесу. Ты знаешь, что с ней? — от страха язык заплетался, горло перехватил спазм. В любой миг поток может скрутить жгутом, утянуть на дно. И — поминай, как звали…
— Все хорошо. Она спит, лес спит, духи спят, — с ней все хорошо, — вода нежно пела весенней капелью, мягко толкая на глубину. Михась осторожно сделал шаг назад.
— Ей домой нужно. Она сможет вернуться? — ещё шаг назад.
— Если захочет — сможет. Кто же ей запретит?
— Дядька Лукаш ждёт ее у меня.
— Хорошо. Иди домой, глупый. И не бойся за внука, пусть приходит к воде, его больше не тронут. Даю слово.
В лицо плеснуло теплой водой, колокольчиком зазвенел переливчатый смех. Мельник зажмурился, а когда открыл глаза, то стоял на берегу, а возле ног плавала жёлтая кувшинка. Водяница ушла.
Глава четвертая
Песья кровь
— А-а-а, песья кровь, чтоб тебя!!!
Воронья стая с истошным карканьем поднялась с верхушек сосен. С веток посыпался снег, запорошив орущую девчонку. Она ругалась на чем свет стоит.
Пан воевода при дочери в выражениях не стеснялся, поэтому ругаться Ядвига могла долго. За это Юстина частенько отчитывала свояченицу, обзывала ее селючкой и холопкой. «Селючка» в долгу не оставалась, и на ясну панну обрушивался поток доброй шляхетской брани.
— А-а-а! Вот тебе! Вот!
Подхватив сучковатую палку, девочка дубасила ни в чем не повинный лесной родник, бьющий из-под мшистых валунов.
Заливистый детский смех оборвал это дурацкое занятие. Она резко обернулась, перехватив палку двумя руками. Рядом от всей души хохотал найденыш. Босой, в штанах и простой домотканой рубахе, с взъерошенными волосами, он веселился, пританцовывая на снегу.
— Ой, дура!!! Вы там все такие?!
— Ах ты, сопля мелкая. Я тебе сейчас!
Палка странным образом вывернулась из рук девочки и отлетела в сторону.
— Ну, держись!!!
Они носились на поляне перед старой избушкой, пока Ядвига не завалила мальчишку лицом в снег, и, вывернув ему руку хитрым захватом, победно уселась сверху. Отец и брат научили.
— Попался! Будешь знать, как смеяться надо мной, чучело лесное!
Чучело все ещё вздрагивало от смеха, но вырваться не пыталось.
— Проси прощения! Ну?!
— Я бооольшеее не бууудууу, — канючил. — Простииии…
— Да ну тебя, дурака!
Ядвига отпустила руку приятеля, поднялась на ноги, отряхивая от снега многострадальную юбку. Злость угасала, страх тоже. Девочка прислонилась к бревенчатой стене, закрыла глаза.
— Я хотела умыться. А вода из ручья кааак плюнет мне в лицо, и глаза такие — страшные!!! Я…испугалась.
Лешек подошел совсем близко. Панночка отвернулась, уткнувшись в меховой воротник. В глазах защипало. Не хватало ещё разреветься перед этим приблудой.
— Не плачь, — он дёрнул ее за кончик растрепавшейся косы. — Пошли, я позову.
— Кого?!
— Водяницу.
— Это кто?!
Слеза таки скатилась по щеке. Пришлось вытирать рукавом не умытое с утра лицо.
— Ну ты даёшь! Такая большая, а простых вещей не знаешь! Водяницы живут в воде. Пошли.
Лешек потянул подружку за рукав.
— Идём-идём, трусиха. Ты вчера заявила, что это твой лес! Так?
— Мой, — упрямо повторила Ядвига, с подозрением косясь на улыбающегося мальчишку.
— А что ж ты за хозяйка, если своих холопов боишься?! В ТВОЕМ лесу кто только не живёт. Они тебя слушаться должны. И бояться, если нужно. Смелее.
Лешек снова дернул за рукав.
Подойдя к валунам, мальчик опустился перед родником на колени, замер. Прислушиваясь, наклонился к журчащей воде, почти касаясь ключа губами, и что-то зашептал.
Ядвига смотрела с любопытством. Теперь ей было стыдно и за свой испуг, и за внезапно вспыхнувшую ярость. Лешек выглядел маленьким и беззащитным. Нужно попробовать из тряпья ему на ноги обмотки сделать. А потом проводить домой к той странной бабуле. Пусть заботится о внуке, раз другой родни у него нет. Хотя, какая там забота, если ребенок тощий, голодный, и бродит один по лесу.
Странный мальчишка. Очень странный. Перед сном она выбрала из его спутанных волос сломанные веточки, сухие листья, сосновые иголки. Все до одной. А утром, выбравшись из-под теплого меха, поразилась. В гриве снова было полно мелкого лесного мусора, будто кто его за ночь натыкал.
А как он рану на руке заговорил?! Подул легонько — и кровь остановилась, боль утихла. Шуба, опять же. Люди так не шьют и не носят.
Ядвига тайком стянула с шеи серебряный крестик и ладанку. Поднесла к губам, проговорила короткую молитву, украдкой перекрестила спину мальчишки.
Замерла. Все осталось как есть. Лешек шептался с родником, касаясь кончиками тонких пальцев ледяной воды. Не оборачиваясь, тихо пробурчал:
— Хватит меня крестом проверять, я все слышу.
— Ничего я не проверяю, — смутившись, тоже шепотом ответила девочка.
— Она пришла!
— Кто?
— Водяница. Кто же ещё! Тронь воду. Не бойся.
Ядвига опустилась на колени, зажмурилась. В первое мгновенье ладонь обожгло холодом, затем опалило крутым кипятком.
— Не бойся, — прошептал Лешек.
Жар пропал, вокруг пальцев, щекоча, завертелись крохотные бурунчики. Над родником заискрилась радуга. Девочка ахнула от восторга, забыв о страхе. Снег вокруг быстро таял, из земли пробивались росточки. Юбка намокла. Ядвига зачарованно наклонилась к воде. Ласковый поток умыл заплаканное лицо, пробежался тёплыми пальцами по вискам, успокаивая, делясь свежестью.
— Здравствуй, маленькая…— слова журчали, перекатывались по камням, звенели веселой капелью.
—… !
— Тебя ищут, ждут…Мельница… дядька Лукаш… там… Возвращайся…к нам…
Переливчатый смех…Запах мокрой травы после июльского ливня…
— Я…я…хорошо.
Радуга мгновенно погасла, от воды потянуло зимним холодом. Водяница ушла.
— Они всегда такие, — пояснял Лешек. — Приходят, когда хотят, уходят, не простившись. Вода, что с нее взять. Пошли в дом, а то вон — мокрая вся. Водянка могла бы одёжку высушить, а она смылась! — Мальчик погрозил кулаком в сторону родника. — Обиделась, что ты её палкой колотила.
— Не ругайся, — возразила панночка. — Она хорошая.
— Угу, хорошая, когда захочет. Ты с ними построже будь, а то задурят голову своими песнями.
Пришлось опять разводить огонь, сушить промокшую одежду. Мальчишка упрямо не разрешал ломать живые ветки и резать лапник. Ядвига, притихшая после встречи с водяницей, не спорила и послушно собирала валежник. Пообедали остатками вчерашней кровянки, хлебом и луком. Мед хотелось оставить про запас, но пока девочка, обмотавшись ветхой одежкой, сушила мокрый подол над очагом, — хитрый найденыш слопал весь горшочек. За что схлопотал увесистый подзатыльник и забился в угол, наблюдая за сердитой подружкой. Долго молчал, дулся, а потом загрустил:
— Если ты уйдешь, я останусь один.
Ядвига залезла с ногами на лавку, села рядом, отобрала горшок. Заглянула, надеясь, что на стенках осталась хоть капля сладкого — швырнула на пол!
— Лешко, я не знаю, что делать. Меня ищут. Ты знаешь, кто я? Знаешь, что я натворила?
Мальчик упрямо замотал лохматой головой.
— Я …я…у меня…я не хотела, а она упала, понимаешь! И… кровь! Я ее убила! Я не хотела! Я не нарочно!!!
Она плакала горько, навзрыд, уткнувшись лицом в колени.
— Эй! — Мальчик осторожно погладил подругу по голове. — Не плачь. — Он прижался к ее плечу, обхватив двумя руками. — Никого ты не убивала! Я не чую смерти. Ну, немножко чую, как от охотников. Но людская смерть не так пахнет!
— Ты сдурел! — Ядвига вытерла опухшие глаза, покосилась на чумазого лесного приблудыша, вытащила из спутанных волос сухой листочек. Улыбнулась сквозь слезы.
