Скотт Линч - Хитрости Локка Ламоры
– Какой груз на борту?
– Только судовой провиант. Мы шли за грузом в Ашмир.
– Команда?
– Шестьдесят восемь человек. Из них двадцать умерло.
– Значит, у вас имеются веские причины выставить чумные огни?
– Да, да, черт возьми! Мы не знаем, что это за хворь такая… Люди горят в лихорадке. Капитан умер, и лекарь только вчера скончался. Мы просим о помощи!
– Вам разрешается встать на чумную стоянку! – прокричал каморрский офицер. – Но запрещается подходить к берегу ближе чем на сто пятьдесят ярдов, иначе вас отправят на дно. Все шлюпки, спущенные на воду, будут потоплены или сожжены. Любой, кто попытается добраться до берега вплавь, будет застрелен – если прежде его не растерзают акулы, конечно.
– Пожалуйста, пришлите к нам лекаря. Хоть алхимиков пришлите, богов ради!
– Трупы за борт не бросать, все мертвецы остаются на корабле, – продолжал офицер. – Любые свертки, пакеты и прочие предметы, так или иначе переправленные на берег с вашего судна, будут преданы огню без досмотра. Любая же попытка переправить что-либо на берег станет основанием для сожжения или затопления корабля. Все понятно?
– Да, но… во имя всего святого… вы можете еще чем-нибудь помочь нам?
– На берегу о вас будут молиться священники. По мере надобности мы будем переправлять по веревке запасы пресной воды и провизии – веревки будут перекидываться к вам с нашей лодки и обрезаться после использования.
– И это все?
– Приближаться к берегу вам запрещено под страхом смерти. Но вы вольны в любую минуту развернуться и покинуть стоянку. Да помогут вам Аза Гийя и Ионо в час вашего бедствия! Я молюсь о вас и желаю вам скорейшего выздоровления от имени герцога Никованте Каморрского.
Через несколько минут остроносый черный корабль со свернутыми парусами бросил якорь в Старой гавани. Там он стоял, слегка покачиваясь на мелкой волне, и желтые огни ярко сияли над черной водой. А огромный город, окутанный серебристым туманом, спал глубоким сном.
Интерлюдия
Повелительница Долгого безмолвия
1
Жан Таннен поступил в услужение к Богине Смерти примерно через полгода после того, как Локк завершил свое пребывание в ордене Нары. Под именем Таврина Калласа он выехал из Каморра в южном направлении и через неделю прибыл в огромный храм Азы Гийи, известный как Обитель Откровения, чтобы провести там пять или шесть месяцев и, набравшись новых знаний, вернуться домой.
В отличие от служителей остальных одиннадцати (или двенадцати) теринских богов, служители Азы Гийи проходили обучение и посвящение лишь в одном месте. Прибрежное нагорье, начинавшееся к югу от Талишема, оканчивалось могучими меловыми скалами, которые отвесно обрывались к бурным волнам Железного моря с высоты трехсот или четырехсот футов. Обитель Откровения, вырубленная в одной из скал фасадом к морю, своими размерами и величием напоминала творение Древних, но на самом деле была создана долгими и усердными трудами рук человеческих.
Многочисленные прямоугольные галереи, прорубленные в недрах скалы, соединялись между собой лишь наружными переходами – дощатыми мостками, деревянными лестницами или вытесанными в камне ступеньками. Никаких перил, поручней и прочих защитных ограждений здесь не было в помине, и в любой час суток, в дождь ли, в вёдро ли, равно ученики и наставники торопливо перебегали туда-сюда на головокружительной высоте, хранимые от падения в морскую пучину лишь удачей да верой в собственные силы.
С западной стороны храма находилось двенадцать вырезанных в скале колонн диаметром около шести футов и высотой семьдесят футов. На каждой из них сзади были вырублены неглубокие уступы для рук и ног, а на верхушке установлен медный колокол. Ранним утром и поздним вечером двенадцать учеников должны были забираться на колонны и одновременно ударять в колокола двенадцать раз – по числу богов в теринском пантеоне. Звон всегда получался не очень стройный, и Жан, пользуясь этим, частенько ударял в свой колокол еще и тринадцатый раз.
За первый месяц пребывания Жана в храме трое учеников сорвались с колонн и разбились насмерть, пытаясь выполнить ритуал. Мальчика тогда страшно удивило столь малое количество жертв, поскольку почти все религиозные обязанности новых служителей Азы Гийи (не говоря уже об устройстве храма) несли в себе опасность преждевременной встречи с Богиней Смерти.
– Здесь, в Обители Откровения, мы различаем два аспекта смерти: Смертный переход и Смерть вечную, – говорила одна из наставниц, престарелая жрица в черном с тремя плетеными серебряными ожерельями на шее. – Смерть вечная есть великая тайна Всемилостивейшей госпожи, непроницаемая для тех, кто находится по сию сторону смертной завесы. А значит, приблизиться к пониманию великого таинства Смерти мы можем через лишь через познание Смертного перехода. За время, проведенное в Обители Откровения, вы не раз подойдете к нему вплотную, а многие из вас еще в пору ученичества ступят за последнюю черту – по собственной ли невнимательности и небрежности или по непостижимой воле Всемилостивейшей госпожи. Как служители Азы Гийи, вы до скончания своих дней ежеминутно будете сознавать близость Смертного перехода и последствия оного. Для всего живого естественно отвращаться и бежать от смерти и самых мыслей о ней. Строгая дисциплина поможет вам побороть естественный страх.
2
Как и в большинстве теринских храмов, посвященные первой ступени Сокровенного таинства должны были упражняться в чистописании, арифметике и риторике, чтобы при переходе на следующий уровень обучения не отставать от посвященных, уже овладевших начальными знаниями. Со своим преимуществом в возрасте и подготовке Жан перешел на вторую ступень Сокровенного таинства всего через полтора месяца после своего прибытия в храм.
– Отныне вы будете скрывать свои лица, – изрек священник, проводивший церемонию перехода. – Станете существами без пола, возраста и личных черт. У всех служителей Всемилостивейшей госпожи одно лицо – непроницаемое и непостижимое. Люди не должны видеть в нас личностей, себе подобных мужчин и женщин. Служители Богини Смерти должны внушать благоговейный ужас, чтобы те, для кого мы священнодействуем, получили верное о ней представление.
Серебряная маска, носимая служителями ордена Азы Гийи, называлась Скорбным ликом. У новопосвященных она сохраняла грубое сходство с человеческим лицом: выступ носа, ротовое и глазные отверстия. Высшие же жрецы и жрицы скрывали свое лицо за частой серебряной сеткой, овальной и слегка выпуклой. Жан надел свой Скорбный лик, горя надеждой постигнуть новые тайны ордена, но, к великому своему разочарованию, обнаружил, что с переходом на вторую ступень Сокровенного таинства его обязанности ничуть не изменились. Он по-прежнему бегал туда-сюда с разными посланиями и переписывал свитки, мел полы и мыл посуду в кухне, по-прежнему карабкался по ненадежным каменным уступам к колоколам Двенадцати богов, над бушующим морем, в ветер и дождь.
Только теперь он имел честь проделывать все это в серебряной маске, ограничивающей поле видимости. Еще двое посвященных второй ступени Сокровенного таинства совершили Смертный переход вскоре после того, как Жана повысили в статусе.
А еще через месяц его впервые отравили.
3
– Все ближе и ближе. – Голос жрицы звучал приглушенно и доносился словно издалека. – Все ближе и ближе вы к Смертному переходу, к пределу великой тайны. Конечности ваши холодеют. Ход ваших мыслей замедляется. Сердце ваше бьется все слабее, все реже. Теплые телесные соки в вас иссякают… огонь жизни угасает.
Она дала выпить каждому из них немного зеленого зелья (какого-то яда, неизвестного Жану), и сейчас дюжина посвященных второй ступени Сокровенного таинства лежала на полу пластом, слабо подергиваясь. Все серебряные маски неподвижно смотрели в потолок темными глазницами, ибо никто из учеников не мог даже головы повернуть.
Наставница не потрудилась предварительно объяснить, как подействует яд, и сейчас Жан подозревал, что готовность новопосвященных весело плясать на краю смерти все еще носит характер скорее теоретический, нежели практический.
«Конечно, кому, как не мне, знать, умнику такому… – смутно подумал он, заодно дивясь тому, сколь далекими и чужими кажутся ноги. – О Многохитрый страж… все служители здесь совсем больные на голову. Дай мне силы выжить, и я вернусь к Благородным Канальям… туда, где жизнь проста и бесхитростна».
Ага, бесхитростная такая жизнь, где он обретается в стеклянном подземелье под обветшалым храмом, прикидываясь служителем Переландро и одновременно беря уроки боевого искусства у личного фехтмейстера великого герцога Каморрского. Жан, вероятно захмелевший от выпитого зелья, громко захихикал.
Неуместный звук разнесся эхом по низкому учебному помещению, и священнослужительница медленно повернулась. Лицо ее скрывалось за Скорбным ликом, но Жан в своем затуманенном состоянии мог поклясться, что кожей чувствует испепеляющий взгляд.
