Урсула Ле Гуин - Волшебник Земноморья (сборник)
– Его подлинное имя?
– Нет! Это-то я помню… – Он запнулся и на две-три секунды как бы застыл.
– В Хавноре его звали Коб-паук, – сказал он вдруг изменившимся голосом и как-то чересчур осторожно. В полной темноте Аррен не мог разглядеть его лица, но увидел, как он обернулся и глянул на желтую звезду, поднявшуюся еще выше над морем и бросавшую на его поверхность изломанную золотую дорожку, тонкую, как паутинка. Помолчав немного, волшебник сказал: – Не только во снах, Аррен, мы сталкиваемся с грядущим лицом к лицу; это часто открывается нам в том, что давно забыто; и часто сказанное кажется нам чепухой, потому что мы не желаем понять истинного значения этих слов.
6
Лорбанери
Лорбанери они увидели издалека над залитым солнцем морем. Он был зеленым, изумрудным, как тот мох, что рос в Школе Волшебников у фонтана. Когда они подплыли ближе, на общем зеленом фоне стали вырисовываться листья и стволы деревьев, темные тени под ними, дороги и дома, а потом и лица, и пестрая одежда людей, и пыль над дорогами – все, что представляет собой обычный обитаемый остров. И все-таки основным цветом Лорбанери был зеленый, ибо каждый акр его, где не ходили люди и не стояли дома, был отдан низеньким, с округлыми кронами деревьям урба, листьями которых питаются мелкие черви, вырабатывающие шелковое волокно. Потом это волокно, превращая его в шелковые нити, пряли мужчины, женщины и дети Лорбанери. В сумерки над Лорбанери снует множество маленьких серых летучих мышей, которые питаются шелковичными червями, однако им позволено поедать их; шелководы терпят их и не убивают. Они вполне серьезно считают дурным предзнаменованием убить серокрылую летучую мышь. Ибо, по их мнению, если уж люди живут за счет червей, то и серые мыши, конечно, имеют на это право.
Дома на острове были довольно странные, с маленькими окошками в почти глухих стенах; их со всех сторон окружали заросли деревьев урба, стволы которых казались совершенно зелеными от облепивших их мхов и лишайников. Когда-то это был богатый остров, как и большинство островов дальних Пределов, и былой достаток все еще ощущался в нарядно окрашенных и красиво убранных внутри жилищах, в больших, полных прялок и ткацких станков мастерских, расположенных как в жилых домах, так и в отдельных зданиях; по-прежнему красивы были отделанные камнем набережные в гавани главного порта Лорбанери Сосары, у пирсов которой могли бы одновременно пришвартоваться несколько торговых галер. Но сейчас в порту не было ни единого судна. Краска на стенах жилых домов поблекла, облупилась, а мебель в них заметно обветшала. Прялки и ткацкие станки большей частью молчали в бездействии, покрытые пылью и паутиной.
– Колдуны? – спросил мэр города Сосара, коротенький человек с лицом таким же твердым и коричневым, как земля под его ногами. – Никаких колдунов на Лорбанери нет и быть не может.
– Да неужели? – не то восхитился, не то изумился Ястреб. Он сидел с местными жителями – их было человек восемь или девять – и потягивал здешнее винцо из ягод урбы, слабенький горьковатый напиток. Ему уже пришлось рассказать им о том, что ищет он в Южном Пределе некий «лазоревый камень», однако внешность свою он на этот раз менять не стал, только велел Аррену спрятать меч в лодке, как обычно, ну а волшебного посоха (в его теперешнем уменьшенном виде) все равно никто бы и не заметил. Местные жители казались поначалу какими-то сердитыми, неприветливыми и чуть что готовы были вспылить; только предельная вежливость и природное чутье Ястреба, умело выбиравшего слова и темы для разговора, заставили их чуть более ласково смотреть на непрошеных гостей.
– Удивительные у вас тут люди, все с деревьями возятся, – сказал после долгой паузы Ястреб. – А что как заморозки ударят?
– Это ничего, – ответил тощий человек на дальнем конце завалинки. Местные все сидели в ряд, прислонясь спинами к стене гостиницы, под нависающим козырьком тростниковой крыши. Босые ноги их были выстроены в одну линию; прямо за этой линией по земле стучали теплые капли тихого апрельского дождя.
– Да заморозки – это пустяки, – подхватил мэр, – дождь – вот беда. От дождя коконы гниют. И уж если он польет, то никому его не остановить. И раньше не могли! – Он самым решительным образом был настроен против колдунов и колдовства; кое-кто из остальных, похоже, думал иначе.
– Никогда раньше в это время года дождь не шел, – сказал один из них. – Впрочем, тогда еще старик жив был.
– Кто? Старый Милди? Ну так что ж, теперь-то он умер, – откликнулся мэр.
– Его еще Садовником звали, – сказал тот тощий, с дальнего конца.
– Да, точно. Звали его так, – подхватил другой. И тишина повисла, словно дождливое облако.
В единственной комнате для постояльцев, что имелась в местной гостинице, сидел у окна Аррен. Он снял со стены старую трехструнную лютню с длинным грифом – такие когда-то были широко распространены здесь, на Шелковом острове, – и теперь тихонько наигрывал на ней, пытаясь настроить. Музыка его звучала не громче стука дождевых капель по тростниковой крыше.
– На рынках Хорта я видел всякие дрянные ткани, которые выдавали за шелка с Лорбанери, – сказал Ястреб. – Кое-какие из них и впрямь напоминали ваши шелка. Но ни одной настоящей шелковой ткани с Лорбанери я там не видел.
– У нас несколько сезонов подряд неудачные, – ответил тощий. – Уж лет пять, поди.
– Пять лет и есть, как раз с осеннего равноденствия, – прошамкал добродушно какой-то древний старик. – В аккурат с того дня, как старый Милди помер. Да, взял вот и помер, а ведь он тогда моложе меня был. Да и помер-то прямо накануне равноденствия.
– Ну и что ж, что шелка не хватает, зато цены на него растут, – заявил мэр. – За один рулон синего шелка-сырца мы теперь получаем столько, сколько раньше за три.
– Если бы. Где торговые корабли-то? Да и цвет синий совсем не тот, – сказал тощий, и они по крайней мере полчаса спорили по поводу качества красок, которыми пользуются теперь в общественных мастерских.
– А кто у вас тут краски делает? – спросил Ястреб, и тут же посыпались новые жалобы.
Самым главным было то, что лучшими красильщиками острова издавна считались члены одной семьи, причем вроде бы семьи колдунов. Может, когда-то они и правда были колдунами, да только теперь свое мастерство утратили. Потеряли ключи к нему, а никто другой так эти ключи и не подобрал, как горько заметил все тот же тощий человек. С этим согласились все, кроме мэра. Все считали, что знаменитые синие шелка Лорбанери и несравненный алый «драконов огонь», который носили когда-то давно королевы в Хавноре, стали теперь уже не те. Что-то из них ушло. То ли беспричинные дожди были виноваты, то ли природные красители, то ли мастера.
– А может, глаза? – ехидно спросил тощий. – Глаза тех, кто не может отличить небесную лазурь от синей глины? – И глянул на мэра. Тот вызова не принял, и снова все погрузились в молчание.
Легкое вино, казалось, сделало их настроение лишь еще более кислым. Лица помрачнели, никто не говорил ни слова, и лишь дождь стучал по листьям бесчисленных садов в долине да где-то внизу шептало море – недалеко, в конце их улицы. И в темноте за закрытыми дверями гостиницы мурлыкала что-то лютня.
– Он петь-то умеет, твой парнишка, что больше на девку смахивает? – спросил мэр.
– О да, петь он умеет. Аррен! Спой-ка нам, сынок.
– Я не могу заставить эту лютню перестать играть в миноре! – Аррен с улыбкой высунулся из окна. – Ей, видно, хочется плакать. Что вам угодно послушать, дорогие хозяева?
– Что-нибудь новенькое, – пробурчал мэр.
Лютня слегка вздрогнула, когда юноша коснулся ее струн.
– Может быть, это будет для вас новинкой, – сказал он и запел:
По белым отмелям Солеа,Где ветви красные склонилиДеревья пышные в цвету,Бредет в тоске невыразимой,В тоске по милому супругу,Склонив, подобно белой ветви,Свою прелестную головкуИ ожидая скорой смерти…
В своей печали бесконечнойДвумя вот этими ветвями —Цветущей красною и белой —Клянусь я, Серриадх, запомнить,Что погубило эти жизни.Запомнить, навсегда запомнитьЖестокую несправедливость,Быть Эльфарран достойным сыномИ Морреда, что славен вечно.
Они так и застыли – с грькими, упрямыми выражениями на лицах, усталые, уронив натруженные руки. Сидели не шевелясь в теплых дождливых сумерках южного вечера и слушали песню, похожую на тоскливый крик лебедя над холодными водами Эа, лебедя, потерявшего свою подругу. И еще некоторое время, когда Аррен уже кончил петь, сидели они, по-прежнему не двигаясь.
– Странная какая-то музыка, – сказал один неуверенно.
Другой, видимо, полагающий, что Лорбанери – центр Вселенной, заявил:
– Иноземная музыка всегда какая-то странная да мрачная.
– А вы нам что-нибудь свое спойте, – сказал Ястреб. – Я бы и сам с удовольствием что-нибудь веселое послушал. Парень-то мой вечно поет о древних героях, что давно во славе почили.
