Терри Пратчетт - Дело табак
Когда пострадавшие пришли в себя настолько, чтобы хоть что-то понять, оказалось, что их стало меньше на одного заключенного, который умудрился открыть кандалы отмычкой, и больше на одного стражника, которому перерезали горло.
Было темно, холодно, непроглядно, и уцелевшие, сгрудившись кучкой, ждали до рассвета. В конце концов, как можно кого-то найти в темноте?
Стратфорд умел бегать быстро. Быстрые ноги – штука полезная. Он придерживался дороги, которая была едва различима во мгле. Неважно, куда он шел; в конце концов, Стратфорд знал, что никто не сумеет назвать его особые приметы. Обладать неопределенной внешностью – подарок судьбы.
Спустя некоторое время он с удивлением и радостью услышал, как по дороге за ним рысит лошадь. «Какой-то смелый путник», – подумал Стратфорд, улыбнулся в тумане и стал ждать. К еще большему его удивлению, лошадь остановилась неподалеку, и всадник спешился. Стратфорд различал лишь силуэт в блестящем, насыщенном влагой воздухе.
– Боги мои, знаменитый мистер Стратфорд, – произнес добродушный голос, когда незнакомец подошел поближе. – И вот что я вам скажу: если шевельнетесь, сами побежите вдогонку за Смертью.
– А, это ты! Ваймс послал тебя за мной?
– Нет, сэр, – ответил Вилликинс. – Командор даже не знает, что я здесь, сэр, и не узнает, можете не сомневаться. Нет, сэр, я здесь, так сказать, из профессиональной гордости. Кстати, сэр, если вы подумываете убить меня и забрать мою лошадь, я буду крайне благодарен, если вы поторопитесь это сделать.
Стратфорд колебался. Что-то в голосе Вилликинса располагало к колебаниям. Он звучал спокойно, дружелюбно и… пугающе.
Вилликинс подошел чуть ближе и хихикнул.
– Ох, боги, сэр. Я и сам неплохой боец, а когда я узнал, как вы изрубили ту девушку, то подумал: ого. А в другой раз, когда у меня был выходной – очень важная штука выходной для тех, кто трудится в поте лица, – я съездил в Свес и узнал про вас кое-что. О, что я узнал. Вас и правда боятся.
Стратфорд продолжал медлить. Что-то здесь было не так. Вилликинс говорил дружелюбно и откровенно, как малознакомый человек, который завязывает приятельскую беседу в пабе, а Стратфорд привык, что люди очень нервничали, когда разговаривали с ним.
– А теперь послушай, – сказал Вилликинс, – я вырос на улице, я дрался и дрался подло, можешь не сомневаться. Я готов был схватиться с кем угодно, но я никогда не трогал женщин – ну, за исключением Чудачки Элси, которая сама была не прочь, и однажды она взяла меня за то место, которое я не стану называть, а я лежал со связанными, причем в нескольких местах, руками, вот и пришлось дать ей хорошего пинка. Веселые были деньки. Но ты? Ты просто убийца. Громила. Я дерусь, потому что меня могут убить, ну или мы с противником оба окажемся в канаве, слишком измученные, чтобы ударить еще раз, ну а потом, скорее всего, мы поможем друг другу встать и пойдем в паб, чтобы выпить и умыться.
Он сделал еще шаг. Стратфорд отступил.
– А вы, мистер Стратфорд, намеревались убить сынишку командора Ваймса. Или устроить что-то еще похлеще. Знаете, что самое страшное? Если бы вам это удалось, командор арестовал бы вас и потащил в ближайший полицейский участок, хотя в душе искромсал бы себя в кровавые клочья. Он бы поступил именно так, потому что он, бедняга, боится встать на одну доску с вами, – Вилликинс рассмеялся. – Правда в том, мистер Стратфорд, что рядом со мной командор – это мальчик из воскресной школы, честное слово. Но в мире должна быть справедливость. Необязательно судебная. Просто справедливость. Поэтому я вас убью. Но я честный человек и дам вам шанс убить меня первым. Иными словами, один из нас умрет, и в любом случае мир станет лучше и чище. Назовите это… уборкой. Я знаю, у вас есть оружие, потому что в противном случае вы бы предпочли бежать. Готов ручаться, вы забрали меч у одного из щеботанских бедолаг и, скорее всего, в суматохе его же и пырнули.
– Да, – сказал Стратфорд. – Он был стражником, а ты всего-навсего дворецкий.
– Вы совершенно правы, – ответил Вилликинс. – И я намного старше вас, и тяжелее, и медлительнее, но все-таки силенки у меня еще есть. Что вам терять?
Только лошадь, терпеливо стоявшая в тумане, видела, что произошло дальше, но, будучи лошадью, она была не в состоянии выразить свое мнение по этому поводу. Обладай она даром речи, она бы сказала, что один человек бросился вперед, держа в руках большую железную палку, а другой спокойно сунул руку в нагрудный карман. Последовал ужасный крик, бульканье… и тишина.
Вилликинс, пошатываясь, отошел к обочине и сел на камень, чтобы отдышаться. Стратфорд двигался быстро, в этом сомневаться не приходилось. Вилликинс вытер лоб рукавом, вытащил пачку сигарет и закурил, глядя в туман. Потом встал, посмотрел на убитого и произнес:
– Недостаточно быстро.
А потом, как и подобает порядочному гражданину, Вилликинс вернулся посмотреть, не может ли он чем-нибудь помочь незадачливому законнику, оказавшемуся в трудном положении. Всегда следует помогать законникам. Что бы мы делали без них?
Первый заместитель редактора «Анк-Морпорк таймс» искренне ненавидел поэзию. Он был человеком простым и большую часть времени посвящал тому, что изгонял стихи со страниц газеты. Но поэты – известные ловкачи, они проберутся куда угодно, стоит только отвернуться. Сегодня выпуск и так запоздал настолько, что наборщики работали сверхурочно, и вдобавок заместитель редактора уставился на статью, которую только что принесли от Натчбулла Харрингтона, штатного музыкального критика, человека, к которому он питал глубочайшие подозрения. Заместитель редактора повернулся к ассистенту и сердито помахал листом:
– «Из каких пределов взялась она, эта музыка горних сфер?» Вот оно опять! Почему нельзя просто сказать «Откуда взялась эта музыка?». В любом случае идиотское начало статьи. И что такое горние сферы?
Ассистент задумался.
– Наверное, что-то связанное с горами. Но я могу и ошибаться.
Первый заместитель редактора пришел в отчаяние.
– Это прямо поэзия какая-то!
Некто очень хорошо выступил на концерте. Слушателям понравилось. Почему тот придурок в женской шелковой рубашке прямо так и не написал? В конце концов, в этой фразе заключено все, что нужно знать, не так ли? Заместитель редактора схватил красный карандаш, но, как только он принялся трудиться над злополучной рукописью, на лестнице послышались шаги, и в кабинет вошел мистер де Словв, редактор «Таймс», с таким лицом, словно он увидел привидение – или, быть может, привидение увидело его.
Он ошалело посмотрел на двух озадаченных сотрудников и с трудом выговорил:
– Харрингтон прислал заметку?
Первый заместитель протянул ему возмутительную рукопись.
– Да, шеф. По-моему, так просто чушь.
Де Словв схватил заметку, прочел, шевеля губами, и сунул обратно.
– Не менять ни единого слова. На первую полосу, Бакси, и, черт возьми, я очень надеюсь, что Отто сделал иконографию.
– Да, сэр, но…
– И не спорь, черт тебя дери! – рявкнул де Словв. – А теперь, с вашего позволения, я пройду к себе.
Он с грохотом зашагал по лестнице, а главный заместитель редактора и его ассистент принялись мрачно перечитывать заметку Натчбулла Харрингтона. Вот как она начиналась:
«Из каких пределов взялась она, эта музыка горних сфер, из какого потайного грота или неведомого подземелья? Из какой темной пещеры? Из какого окна в рай она доносилась? Мы видели крошечную фигурку в лучах света, и музыка захлестывала нас, то утешая, то благословляя, то обвиняя. Каждый повстречался с призраками, демонами и давними воспоминаниями. Сольное выступление Слез Гриба, юной леди гоблинского происхождения, длилось не более получаса – или целую вечность, – а когда оно закончилось, тишина нарастала, ширилась и густела, пока наконец не взорвалась. Все стояли и до боли хлопали в ладоши, по лицам слушателей текли слезы. Мы унеслись куда-то, а потом вернулись, став другими и мечтая о повторном путешествии в рай, даже если по пути пришлось бы иметь дело с адом».
Главный заместитель редактора и его ассистент посмотрели друг на друга, как наверняка выразился бы Харрингтон, «в легком недоумении». Наконец заместитель проговорил:
– Кажется, ему понравилось.
Прошло три дня. Весьма насыщенные для Ваймса. Нужно было вновь ловить ритм – точнее сказать, выйти из одного и войти в другой, в то время как оба маятника не переставали качаться. Столько бумаг, которые надо прочесть! Столько бумаг, которые надо отодвинуть в сторону! Столько бумаг, которые надо передоверить! Столько бумаг, по поводу которых надо сделать вид, что он их не получал, и, возможно, они съедены горгульями…
Но сегодня в Продолговатом кабинете патриций Ветинари был близок к ярости. Впрочем, это понял бы только человек, хорошо его знавший. Патриций побарабанил пальцами по столу.
