Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

Том широко раскрыл глаза и, не поворачивая головы, скосился в сторону коридора. Дверь спальни была приоткрыта. Там кто-то есть? Том превратился в слух. Мама и папа еще внизу, он слышал, как они негромко разговаривают, слышал, как радио играет тихую мелодию.

Он сел в кровати, завернулся в простыню и попытался расслышать еще что-нибудь. Для этого звуки надо было рассортировать.

Была музыка – струнные, валторны, гобой, цимбалы, – он узнавал эти звуки, с ними было уютно, спокойно. Мысленно Том отложил их в сторону. Не сводя глаз с приотворенной двери, он прислушивался к голосам отца и матери… разделял их мысленно: папин – с резким западно-йоркширским выговором, со сглаженными гласными и нечетким «т», и мамин певучий мидлэндский акцент. Том зевнул – и чуть не пропустил шум, донесшийся с лестничной площадки.

Глаза привыкли к темноте, но даже сейчас он не мог понять, что могло стать источником этого звука. Чем больше он всматривался в щель, чем больше сомневался, не ошибается ли. Может, звук раздался снаружи, а совсем не в доме, не на лестнице.

Очень медленно и осторожно Том перевернулся так, чтобы дотянуться до подоконника, и, вытягивая шею, выглянул в окно.

Что особенного можно увидеть ночью в деревне…

Дверь за спиной скрипнула.

– Джер? – шепнул Том. Может, это она его разыгрывает, как вчера, когда крутила дверную ручку.

Ты же не веришь в это, возразил внутренний голос Тома. Ты же не дурак. Тебе хотелось бы так думать, но ты знаешь, ту ручку поворачивала не твоя сестра.

По спине пробежал холодок. Даже не поворачиваясь, Том знал, что его внутренний голос прав: он уже не один в комнате.

Вдруг стало очень холодно и захотелось поскорее забраться в теплую постель, но Том был слишком занят: он увидел вереницу огородных пугал, уходящую за горизонт. Всего он насчитал их восемь, каждое со своим шестом, которые они волочили за собой. Тучи неслись по небу слева направо, то заслоняя луну, то открывая, так что местность на несколько мгновений заливал серебристый свет. Над пугалами вились птицы. Птицы? Ты и сам знаешь, никакие это не птицы, прошептал голос в голове у Тома. Это летучие мыши.

Летучие мыши! Том никогда в жизни их не видел, по крайней мере вблизи. Видел, конечно, по телеку, в передачах про природу, и все.

То, что заходило в комнату к Тому (что бы это ни было), теперь постукивало чем-то прямо в дверном проеме. Тому ужасно хотелось обернуться, особенно когда раздался звук падения. Что-то покатилось по полу и закатилось под кровать.

– Джерри? – повторил Том. Можно было бы закричать, позвать Джерри, маму, папу, и они тут же прибежали бы, спрашивая, что случилось, – и обнаружили бы, что он, как маленький, стоит в кроватке и таращит на них глаза и ничего не может объяснить. Потому что здесь уже ничего не будет.

А пугала как же? – спросил голос у Тома в голове.

Да, это был отличный довод. Как быть с пугалами? Теперь кто-то ощупывал его кровать. Том почувствовал, как коснулись простыни. Он едва слышно жалобно заплакал, и в то же мгновение все шевеления у кровати прекратились.

Далеко у горизонта, где поле шло под уклон, в сторону Кайндлинг Вудс, пугала развернулись лицом к дому. Над головами у них все так же вились летучие мыши. Но головы ли это на самом деле? Нет, конечно, нет. Даже отсюда, с расстояния больше ста ярдов…

(Матрас с одной стороны просел: теперь кто-то пытался залезть на кровать.)

… он видел, что это не головы… это были просто куски старой ткани и одежды, обрезки ношеных платьев и рубашек, одеял и тому подобного, носы из деревяшек, а улыбающиеся рты сделаны из разрезанных пополам круглых губок, вроде тех, которыми пользуется мама, когда пудрится. И глаза – тоже не глаза, а…

(Что-то как будто коснулось голой щиколотки Тома?)

… а пришитые пуговицы… и из-за крошечных отблесков лунного света на пуговичных глазах пугал он не должен терять самообладания…

(Самообладание? Это у тебя-то самообладание, тормоз? Том живо представил, как сестра говорит ему это. Ты даже не знаешь, что это такое – самообладание.)

… самообладания – и не позволять этой штуке, чем бы она ни была…

(Это существо забралось-таки к нему на кровать; Том чувствовал, как его под весом перекосился матрас.)

– Джерри, если это ты… – шепнул он комнате, хотя и знал, что это не сестра.

Прикосновение к лодыжке было осторожным, почти нежным. Том прислушался к своим ощущениям. Прикосновение не было противным, резким или агрессивным, только немного липким. Откуда ни возьмись (должна же она была откуда-то взяться… хотя от земли до окна спальни было, между прочим, не меньше двадцати футов) в окне показалась голова пугала и прижалась лицом к стеклу. Замусоленная шляпа залихватски съехала набекрень, руки торчали в стороны. Рот был пришит немного наискось, так что пугало насмешливо улыбалось, глаза-пуговицы тоже сидели косо, отчего оно смотрело с укором, словно собиралось наказать его за скверное поведение.

Это рука, думал Том, пока голова пугала медленно скрывалась из виду, шляпа на ней балансировала и качалась, пока не упала, обнажив матерчатый шар с торчащими из него соломинками.

Чья-то рука держит меня за ногу, думал он.

Потом:

Том, это я.

Джерри? Но на самом деле он не произнес вслух имени сестры. Ее голос звучал по-другому. И еще, прикосновение ее руки (это ведь была ее рука, разве нет?), сейчас оно было… любящим и теплым. А ведь его сестра не была – никогда в жизни не была – любящей и теплой…

Том стал поворачивать голову, медленно-медленно а рука тем временем…

(Господи, пожалуйста, пусть окажется, что это рука – ой, какие острые на ней ногти.)

… продолжала гладить его лодыжку.

Том пытался не обращать внимания на лицо пугала в нижней части окна, прижавшееся к стеклу носом-узелком… и вдруг – это было почти здорово! – черные пуговичные глаза подмигнули ему, почти дружески – держись, приятель! – и за грубыми стежками ниток на миг приоткрылось что-то совсем другое, темное и очень глубокое.

Больше Том выдержать не мог. Он еще повернул голову так, что теперь смотрел на стену рядом с окном. Когда глаза привыкли, он увидел тени, мельтешащие среди теней, и глубокую тьму, окутывающую приглушенно-темные рельефные очертания предметов. Он еще чуть-чуть повернул голову, почти не думая о том, кто гладил ему лодыжку.

А потом, наконец, он повернулся окончательно.

VII. Кто такой Джеральд?

– Они легли?

Чарльз кивнул и рухнул на диван.

– Боюсь я сегодня мало на что годен. – Он заметил на столе чайник, и ему ужасно захотелось чая из трав.

– Ничего страшного, Чарли Великий. Куда ты?

Он ткнул пальцем в чайник.

– За чашкой.

Он налил себе чаю и отхлебнул. Почти остыл, но все равно неплохо.

– Что с пугалами? – спросила Труди.

– А что с ними?

– Здесь не пахотная земля. Знаешь, да?

– У нас нет шоколадки? Мне надо подкрепиться.

Труди указала на груду неразобранных коробок.

– В верхней. – Она вздохнула и потянулась. – Завтра весь день буду распаковывать вещи – ох, только что вспомнила: завтра к нам придут.

– Кто? – спросил Чарльз, откусив большой кусок Сникерса.

– Кэрол Блеймир.

– Кто такая?

– Такой. Это он.

Что-то, оставшееся незамеченным, издало протяжный рокочущий звук. Шум прокатился прямо над их головами.

– Кэрол Блеймир – мужчина?

– Так поведала его жена, а я думаю, она точно знает. Что в имени, милый мой Чарли Великий?[21]

– Сущая правда, – согласился Чарльз.

Он слышал собственное чавканье. Но было и что-то еще. Другие звуки.

За стеной что-то двигалось.

Оба они насторожились и как по команде вскинули головы, прислушиваясь.

– Джеральди… – прошептала Труди.

Они отвернулись в груде коробок, послушали, как шелестят упавшие бумаги, дребезжат и постукивают предметы в коробках.

– Что ты сейчас сказала?

Труди нахмурилась.

– Что?

Они услышали на ближней лестничной площадке скрежещущий звук, похожий на скрип ногтями по доске.

– Ты что-то сказала. Что?

– Не знаю…

– Ты сказала «Джеральд и…» – кто такой Джеральд?

На лестнице что-то упало. Как будто уронили говяжий бок – что-то мягкое, большое… и тяжелое.

Что бы это ни было, оно задвигалось.

– Вроде бы… – начала Труди и остановилась.

Посмотрев на жену, Чарльз увидел, что она морщит лоб.

– Вроде бы это… ребенок. – Вид у нее был смущенный и растерянный.

– Ребенок?

– Ммм, – нерешительно прошептала она, – Томми…

– Томми… – повторил Чарльз.

Над ними что-то разбилось. Может, с прикроватного столика упал стакан.

– Пора ложиться, – пробормотала Труди.

Чарльз скомкал обертку от шоколада и швырнул в камин. Когда он поднял глаза на Труди, та уже крепко спала.