Диана Джонс - Корона Дейлмарка
Маевен покинула квартиру и побежала вниз, в старую часть дворца, где висели картины. Она слишком долго просидела в ванне. Все помещение уже заполонили будущие живописцы, так что ей пришлось, как обычно, пробираться мимо их мольбертов и переступать через тех, кто лежал на полу бального зала, рассматривая роспись стен и потолка.
Она покачала головой, глядя на светловолосого Амила в фиолетовых бриджах. Тот, кто рисовал его, не имел ни малейшего представления о том, как на самом деле выглядел Митт. Или все-таки имел? – тут же спросила она себя, вспомнив короля Хэрна. Может быть, его изобразили таким намеренно, думала она, разглядывая батальную сцену на потолке. Там был и Навис, и неправдоподобно огромный мужчина, имевший определенное сходство с Алком, и женщина с жестоким выражением лица. Графиня? Она и впрямь изрядно смахивала на лошадь. Теперь, когда Маевен знала, кого искать, она нашла Киалана и Йинена, довольно мало похожих на себя настоящих, а ярко-рыжий молодой человек с квиддерой, наполовину скрытый лошадьми, конечно, Морил, но и его здесь невозможно было узнать. Правда, кем был дикарь в звериных шкурах в южной части росписи, она так и не поняла.
Да, ни одного настоящего портретного изображения Митта не существовало, теперь девочка знала это точно. Но Маевен все равно прошла в комнату с полюбившимися ей портретами. Там было полно экскурсантов, крупных мужчин из Халиглэнда; все они немного походили на Киалана, говорили на незнакомом языке, носили дурацкие клетчатые юбки – свою национальную одежду, – а на грудь прикололи значки одинаковой формы, но с различными изображениями. Вероятно, они приехали в столицу на какой-нибудь конгресс. Маевен протолкнулась между ними с таким видом, будто спешила куда-то по срочной надобности.
Совершенно верно, здесь имелось два очень-очень старых портрета Адона. Подписи под ними гласили, что один был доставлен из Холанда, а другой хранился в Аберате. И оба портрета имели поразительное сходство с Миттом. Вернее, с Миттом, нарисованным по памяти, и потому не совсем точно. Глядя на них, она понимала, почему Митт мог не желать, чтобы его изображали на портретах. Такое изможденное, костлявое и болезненное лицо! Но было ли это главной причиной?
Здесь был и Навис, уже ставший герцогом Кернсбургским, бросающий через плечо острый и надменный взгляд. Навис получился у художника совершенно живым. А вот и Морил. Менестрель выглядел даже не как тот, кто познал предательство близкого человека. Он казался буквально убитым горем. Маевен спросила себя: удалось ли ему хоть когда-нибудь изжить ту боль, которую причинил ему Хестеван? И тут же ответила: скорее всего, нет. Над такой чувствительностью можно было бы даже посмеяться, ведь Морил не питал к Хестевану особой любви. А потом ее взгляд упал на квиддеру. Дело в том, что они оба были менестрелями, а вовсе не в любви. Если ты менестрель, то существуют вещи, которые ты просто никак не можешь совершить.
Маевен протиснулась между парой широких спин гостей из Халиглэнда к стеклянной витрине, где лежала настоящая квиддера. Да, это действительно инструмент Морила. Когда девочка видела его в последний раз, он казался намного новее. Сразу видно, что с тех пор на нем много играли. Вещь, наделенная такой мощью, понемногу ветшает в стеклянном ящике – стыд и позор! Но хотя Маевен и носила фамилию Менестрель, она прекрасно знала: использовать квиддеру по прямому назначению ей не под силу. Стыд и позор!
Она отвернулась от портретов и начала протискиваться к выходу и тут заметила краем глаза еще один портрет, который прежде никогда не разглядывала. Портрет худощавой женщины с черными волосами, собранными в высокую прическу, и бледным сердитым лицом с хмурой складкой между бровями. Хильди. О великий Единый! Страдание вновь нахлынуло на Маевен, да так, что у нее оглушительно загремело в ушах. Девочка подумала, что такой душевной боли, конечно же, не знал еще ни один человек на свете. А вместе со страданием опять пришли воспоминания: Митт в законоведческой школе, потирающий влажное пятно на груди, оставшееся от ее слез, жесткие засаленные волосы Митта, на которые она возложила корону, невероятно крупные суставы его пальцев…
Когда Маевен пришла в себя, оказалось, что она проталкивается сквозь идущую ей навстречу большую группу туристов. Девочка справилась с этим препятствием и взлетела по лестнице. Обогнала очередную экскурсию и, громко стуча каблуками по ступенькам, поднялась еще выше. К тому времени, когда она добралась до входа в дирекцию музея, так запыхалась, что вряд ли смогла бы произнести хотя бы слово. Маевен прислонилась к стене, чтобы отдышаться. Она следила за обычным безумием, творившимся здесь: взад и вперед носились люди, передавали из рук в руки бумаги, стучали пишущие машинки, звенели телефоны… Папа ощутил ее присутствие. Он положил телефонную трубку и взглянул на нее через плечо, при этом вопросительно вскинув подбородок.
Эта поза! Теперь Маевен точно знала, кого Навис все время напоминал ей. Они оба коротышки. И точно так же, как и отец, Навис находился в своей стихии, когда нужно было отдавать распоряжения и решать тысячу вопросов одновременно. Неудивительно, что Митт сделал Нависа герцогом и позволил ему организовывать управление королевством! Отец заметил, что дочери что-то нужно, и подошел к двери – в этом тоже виделось сходство с Нависом.
– В чем дело, Маевен?
«Ни в чем, – захотелось ей сказать. – Я просто люблю короля, который умер почти двести лет назад. Ужасно глупо! Держи-ка рот на замке!» – приказала она себе.
– Папа, а на ком женился Амил Великий?
Отец вскинул бровь, хотя, в отличие от Нависа, он не мог сделать это так, чтобы вторая бровь осталась неподвижной.
– А что, это так важно? Ладно, ладно, вижу, что важно. Что ж, она никогда не старалась быть на виду. Скорее, наоборот, предпочитала держаться в тени, и поэтому о ней практически ничего не известно, кроме того факта, что его супруга была очень крупной женщиной. Я также глубоко уверен в том, что она была еще и очень добросердечной…
– Папа, не надо лекций! – воскликнула Маевен. – Как ее звали?!
– А разве я не сказал? – откровенно удивился он. – Энблит… хотя, конечно же, не следует ее путать с Энблит Белокурой.
– Спасибо, папа!
Нет, вы только представьте себе! Маевен в крайнем возбуждении неслась вниз по лестнице. Биффа! Биффа! Что ж, таким образом Митт, по крайней мере, продемонстрировал наличие у него здравого смысла! И это был действительно мудрый выбор, думала она, прохаживаясь по галерее музея и ожидая, когда Канкредин явится во плоти. Биффа была хорошей, такой хорошей, что можно было поверить в то, что после женитьбы Митт жил счастливо. Маевен попыталась заставить себя убедить в том, что она довольна. Но уже в следующее мгновение пробормотала сквозь зубы:
– Думаю, он напрочь забыл обо мне через день, самое большее через два. И вряд ли вспомнил меня хоть раз за всю оставшуюся жизнь.
Ей самой собственный голос показался злым, а слова несправедливыми. «Не будь смешной!» – одернула она себя. Короли обязаны жениться. Кроме того, он наверняка помнил о ней, раз заменил тот маленький путеводный камень на этот огромный, примерно такой, о каком она рассказывала Морилу. И… ладно, пусть путеводный камень нельзя считать посланием в буквальном смысле этого слова, поскольку он должен был находиться там… Маевен внезапно застыла и погрузилась в размышления о том, каким образом Митт мог оставить ей послание, которое не затерялось бы в глубинах истории. Она уже снова бежала вверх по ступенькам, когда идея наконец-то оформилась полностью.
– Папа! – выкрикнула она с порога.
Тот просматривал огромную стопку бумаг, но все же встал и подошел к дочери:
– Да?
– Папа, откуда взялось название дворца Таннорет?
– Так его назвал Амил. Уверен, что я сказал тебе об этом в первый же день, когда ты сюда приехала. Правда, никто не знает, почему он назвал его именно так. Первая часть, «тан», – это старинная приставка, обозначавшая «молодой» или «младший», и потому мы предполагаем, что Амил, давая это название, думал о старом дворце Хэрна, который, возможно, находился примерно здесь же.
– А вторая часть, «норет», что значит? – спросила девочка.
– Никто не знает. Возможно, это просто имя. Маевен, извини, но я должен обязательно прочитать все это, прежде чем мне позвонят из администрации королевы.
Маевен снова понеслась вниз по лестнице, размышляя на ходу: молодая Норет… Нет, младшая Норет! Не Норет, а та, которая была моложе ее. Великий Единый! Ведь он назвал весь этот дворец в ее честь, а она так и не сможет поблагодарить его за это! У нее тут же защипало в глазах, а в душе сделалось чуточку теплее, хотя от этого не стало легче. Она дважды прошлась по галерее, с нежностью думая о послании, переданном Миттом через века. Но тут же ей на ум пришло множество всяких других вещей, которые она должна немедленно узнать. И Маевен снова помчалась наверх:
