Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)
Когда Конрад исполнял требование, раздавались крики и визг уже не толпы, а отдельных людей. Это были голоса отцов и матерей, девочек и мальчиков, писклявые и басовитые. И всегда хотя бы кто-то один пронзительно визжал. Всегда.
– Что с ним случилось? – желала знать какая-нибудь напористая мамаша.
– Никто не мешает младенчикам сосать пальцы. Но настает день, и ребенок расстается с этой привычкой. Только не Конрад. Родители жаловались, что им приходилось чуть ли не штангу привязывать, чтобы помешать ему тянуть пальцы в рот, – пояснил мистер Крауч. – Когда дело заходит так далеко, лучше навсегда устранить искушение.
– И кто же это сделал? – мрачно пробурчал какой-то папаша, словно сам не мог решить, интересно ему или противно.
– О, его зовут Портной Вжик-Вжик. И лучше вам с ним не встречаться.
А потом случилось нечто неожиданное – самое, пожалуй, неожиданное из всего, что здесь когда-то случалось. В тишине прозвучал тоненький голосок маленькой девочки, в котором не слышалось ничего, кроме искренней любознательности: «Какими ножницами он пользовался?»
– Дженни! – В голосе одернувшей ее матери явственно слышались стыд и негодование. – Что за вопросы ты задаешь?
– А что? – Дженни явно не понимала, в чем ее преступление. – Я просто хотела узнать!
Мистер Крауч закряхтел, очевидно недовольный тем, что упустил инициативу.
– Острыми, вот какими, – ответил он, наконец, и изобразил звук стригущих ножниц. – Такой ответ вас устроит, дотошная барышня?
– Извините ее, – попросила мать. – Но она хотя бы обратила внимание, это же хорошо, правда? Обычно она витает в облаках и не замечает даже того, что у нее под носом.
– Скажите на милость, – задумчиво протянул мистер Крауч. – Видал, видал я таких, как же.
Восстановив порядок, экскурсия могла двигаться дальше, все было в порядке, слез и всхлипов как раз столько, чтобы удостовериться, что назидания не пропали даром, уроки усвоены, но не слишком много, чтобы помешать мистеру Краучу приступить к следующему рассказу:
– А самое ужасное мы приберегли на конец…
По другую сторону решетки появилась толпа, состоящая из множества любопытных глаз и вытянутых шей, локтей, плеч и ног, теснящих и отпихивающих друг друга. Взрослые с каменными лицами проталкивали своих отпрысков поближе, чтобы смотрели и набирались ума. И хотя пора бы уже, давно пора, Питер так полностью и не привык к первой волне отвращения, пробегающей по их лицам. Так бывало всегда, каждый раз одно и то же – они всматривались, потом отшатывались, – и каждый раз это причиняло ему боль.
– Трудно поверить, я вас понимаю, но это мальчик – скрывается там, под этой копной, под всеми этими зарослями, – говорил мистер Крауч. – Только посмотрите на него! Видно, у него были занятия намного интереснее, чем уход за собой, иначе он выглядел бы хоть немного пристойней. Да-с, это его ногти, настоящие. Так отросли, что начали закручиваться в кольца, кошмар. А если его волос когда-то и касался гребешок, мне об этом неведомо. Лохматый Питер, так мы его зовем. Такого неряхи, как этот мальчишка, белый свет не видывал. Даже мне трудно выносить его вид. На все, что хотите, готов согласиться, лишь бы с Питером Лохматым рядом не садиться. А о том, как от него воняет между поливками из шланга, я уж лучше помолчу.
На него глазели из-за решетки, тыкали пальцами, и Питер тоже смотрел, потому что как ни ненавидел он это место, но не мог даже помыслить о том, чтобы уйти отсюда. Потому что за все время, что он жил здесь, среди бесчисленных посетителей, толпящихся у его двери, он ни разу не увидел отца или матери, с которыми ему захотелось бы пойти домой. Даже если бы они его забрали.
– Ну а теперь давайте двигаться к выходу. Детям пора отдыхать. Вы это увидели и, уверен, не скоро это забудете, – говорил мистер Крауч, понемногу тесня свое стадо к лестнице. – Но на тот случай, если младшие все же забудут, я буду не я, если не расскажу вам, ответственные и серьезные родители, о хорошеньких книжечках с картинками, которые ждут вас внизу, у входа. Гарантирую, они отлично освежат все в памяти. Для их же пользы, конечно. Вы только подойдите к моей славной хозяюшке, а уж она обо всем позаботится в лучшем виде.
Они топали по исцарапанным деревянным половицам, а Питер сидел к ним спиной, дожидаясь, пока все не уйдут. Часто ему приходил в голову вопрос – как бы они отреагировали, узнав, что своим видом они вызывают у него ничуть не меньшее отвращение, чем он у них?
– Эй! – едва слышный звук, такой тихий, что грубые уши взрослых не улавливали его в топоте множества ног. – Эй!
Питер обернулся, и все снова изменилось, еще раз, потому что снова произошло нечто совершенно неожиданное, чего здесь никогда не случалось.
Никто и никогда не останавливался поговорить. Никогда.
– Ты меня не испугал, – прошептала любопытная девочка Дженни, прижавшись лицом к отверстию в двери и вцепившись в прутья решетки. – Нисколько не испугал.
Потом ее потащило к выходу, девочка смешалась с толпой, и Питер больше не видел и не слышал ее. Но из его мыслей она не скрылась, и ему почему-то казалось, что они еще увидятся.
Так оно и было, они увиделись. И недели не прошло, как Дженни вернулась.
Но на этот раз она пришла не за наукой. Видимо, кто-то счел, что учиться ей уже поздно. Нет, она пришла, чтобы учить. Дженни, как и все они, должна была стать для других детей устрашающим примером. Она пришла, чтобы остаться.
Мистер Крауч привез ее глубокой ночью. В такие холодные предрассветные часы сюда всегда доставляли новичков и убирали тех, кто больше не работал. Ночь, в конце концов, была неофициальным временем, свободным от экскурсий, когда с дверей снимали засовы, и они могли бегать по всему особняку… нельзя было только спускаться в вестибюль и заходить в кое-какие комнаты внизу, которых они никогда не видели и которые мистер и миссис Крауч звали домом.
Единственная свободная комната, известная Питеру, располагалась напротив него через коридор, туда-то мистер Крауч и принес Дженни. Раз уж ходить было разрешено и поскольку такие события нечасто случались в их жизни, все ребята снизу пришли познакомиться. Они взбегали по лестнице, но никто не поднял шума, кроме миссис Крауч с ее толстыми, как у слона, ногами. Все здешние дети умели двигаться тихо, даже Жестокий Фред.
– Я хочу представить вам Дженни, – пролаяла миссис Крауч, столь же краснолицая и мощная, насколько бледным и тощим был ее супруг. – Кое-кто из вас, возможно, помнит, как на прошлой неделе во время экскурсии она перебила рассказ необдуманным вопросом. Какие ножницы, подумать только! Но ужаснее всего то, что она, по всей видимости, не сознает, какая трагедия с ней произошла. Вы можете себе это представить?
На лице у миссис Крауч всегда было написано брезгливое недовольство, будто какие-то вредные невидимки постоянно совали ей под нос вонючие пальцы, заставляя морщиться.
Однако она говорила правду. Дженни, с гладко причесанными темными волосами и глазами любознательной мечтательницы, явно не боялась – ни Питера, ни остальных. Наоборот, вид у девочки был такой, словно она переживает захватывающее приключение.
– Но я уверена, что вы не будете терять времени и посвятите ее в курс дела, – закончила миссис Крауч, после чего глянула на часики и заохала, что ей пора. – Хороших вам снов, проказники! Или дурных. Это одно и то же!
С этим она их покинула. Лестничные пролеты долго протестующе скрипели под ее внушительным весом. Наконец, дети услышали, как хлопнула громадная зарешеченная дверь внизу и зазвякали ключи.
Все окружили Дженни, чистую, с иголочки, чьи грехи и преступления против обидчивых взрослых не были заметны с первого взгляда.
– Что с тобой не так? – спросил первым Конрад, чье несчастье, отсутствие больших пальцев, бросалось в глаза сразу же. – На вид как будто все в порядке.
– Ага, – ухмыльнулся Жестокий Фред и ткнул ее в плечо. – Ты вроде не отсюда. Ты не одна из нас.
Дженни, нахмурив брови, посмотрела на свое плечо, потом на Фреда.
– Не толкай меня больше. Если не перестанешь, – и она указала на Конрада, – и у тебя будет такая же рука.
По коридору пронесся шепот. Никто и никогда не противоречил Фреду. Вообще. Они просто приспособились и научились терпеть его обиды и приставания, дожидаясь, пока ему самому не надоест.
– И куда тебе тогда деваться? – продолжала Дженни, она еще не закончила. – Будешь просто копией Конрада, только похуже. А тогда зачем ты им будешь нужен? Ты же не сможешь даже сжать как следует кулак.
По грубому, злобному лицу Фреда пробежала тень растерянности. Потом, сообразив, кажется, что ничего другого не остается, он отмахнулся от нее и, что-то ворча и ухмыляясь, стал спускаться вниз, к себе.
Неслыханно.
– Я не знаю, – сказала Дженни, повернувшись к Конраду, – не знаю, что со мной не так. Мне кажется, все в порядке. Я знаю только, что думают по этому поводу мои родители.
