Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)
Внимание Нел привлекает звук шагов. Шаги и бормотание – различить слова невозможно, но голос звучит уверенно. Прижавшись глазом в щелке между портьерами, она видит, как Вице-король, к ней он повернулся спиной, решительно подходит к креслам с чашами и кувшинами. Охая и кряхтя, как старый дед, он опускается на колени и аккуратно переливает содержимое кувшина в чашу, не переставая что-то шептать.
Поднимается туман, он образует высокую колонну, а та принимает очертания человека. Вице-король подходит к другой чаше и, пока первая фигура, мерцая, затвердевает, проделывает то же во второй раз. Он поднимает голову, и Нел видит его лицо: это Вице-король, да, она узнает каждую черточку, но до чего же старый, куда старше, чем представляется. Глубокие морщины бороздят лицо, бугристое от пятен и бородавок, обезображенное злобой. Нел, понимая, что времени у нее совсем мало, выбирается из ниши и проскальзывает в открытую дверь.
Когда ей удается выбраться из дома, во рту у нее совсем сухо, а горло перехватило. Внезапно дохнувший ветер выбивает дверную ручку из ее онемевших пальцев и захлопывает дверь. Нел привычна к небольшому колдовству, мелким заклинаниям, что служат подспорьем в работе, безобидным фокусам. Но то, что сделал – делает – Вице-король, не поддается ее пониманию. Она сбегает вниз по выщербленным ступеням, слыша, как за спиной снова хлопает парадная дверь и шаркают две пары ног, – по всему видно, обитатели дома только что проснулись. Нел ныряет в темноту, ужас перед тем, кто ее преследует, пересиливает страх перед непонятным чем-то что копошится в саду. На цыпочках она пробирается по сырому щебню, глядя под ноги, и вдруг спотыкается о какой-то тюк, завернутый в заплесневелое одеяло.
Запах чего-то непонятного теперь становится еще сильнее, он исходит от этой штуки, этого свертка цилиндрической формы, мягкого и податливого под ее трясущимися руками. Пока она собирает в кулак волю, решаясь развернуть сверток, звук шагов становится громче, увереннее, они приближаются, движутся по ее следам. За миг до их появления, этих големов Вице-короля, раздается легкий шепоток и вздох – нет, шепотки и вздохи – и Нел окружают серые женщины, легкие и тонкие, как дымка, бледные, изнуренные смертью. Сквозь них Нел хорошо видит обоих прихвостней, их уродливые лица-картофелины, оба крутят головами, растерянно озираются, как потерявшие след ищейки. Они ее не видят, женщины создали для нее охранный щит. Лакеи удаляются, выходят на тропу, направляются к дому.
Нел выдыхает слова благодарности, но девушки не отвечают, только глядят на нее грустными-грустными глазами. Она глядит на них, всматривается в клубящиеся туманом лица, стараясь отпечатать их в своей памяти, пока взгляд не останавливается на одном лице, слишком хорошо ей знакомом. Это та, для которой Нел собирала узелок с теплыми вещами, едой и питьем; для которой – не прошло еще и полугода с тех пор – бесшумно открыла дверь и смотрела вслед, пока та не исчезла в тумане раннего утра. Та, которая, как она думала, сумела освободиться от Брейкуотера и от дома у Плакучих Ворот.
Нел бегом бросается к матери, не к Констеблю, не к кому-то из членов городского совета. Она бежит к матери, и призрак Исхи следует за ней по пятам. К Далите, потому что она самая сильная и могущественная из всех, кого только знает Нел. Неважно, что между ним нет любви, Далита любит Ашу и не допустит, чтобы ее обожаемой дочери причинили вред.
Нел, пролетев несколько метров вперед от толчка сильных рук Далиты, с трудом удерживает равновесие на последних ступеньках. Здесь она спотыкается и растягивается.
Влажная ткань смягчает ее падение – войлок, насквозь пропитанный водой. От него исходит острый, пряный запах соли.
– Я не дам тебе помешать и все испортить! – вопит Далита, как кошка, в которую ткнули раскаленной кочергой. Надо было видеть ее ярость, ее исступление, когда Нел рассказала обо всем, что видела, и поделилась своими страхами.
Поначалу Нел решила, что гнев матери направлен на Вице-короля, но звонкая оплеуха и последовавшая за ней пощечина убедили, что она ошибалась. Пока она пыталась опомниться, мать схватила ее за волосы, волоком протащила по всему дому, на кухню и втолкнула в подпол. Нел не могла понять, что больше разъярило женщину: мысль о том, что Нел хочет сорвать свадьбу, или то, что она помогла Исхе бежать.
– Лгунья! Неблагодарная! Подлая! Мерзавка!
Далита рывком открыла еще одну дверцу, в полу – трюм.
Ужасная истина о том, что это за место, открылась через несколько жутких часов, проведенных Нел в сырой, темной комнате: сюда достает прилив.
Она рассмотрела дыру в основании стены, куда приходит море. Но спастись через нее невозможно: отверстие забрано решеткой. Вода поднимается, поднимается, поднимается.
Крики и плач не помогли – никто их не слышит сквозь толстую каменную кладку стен и потолка. Да и вообще, сестры сейчас поглощены подготовкой к празднованию – накануне вечером они не отдыхали, работали, как обычно, но сегодня надели нарядные платья и изображают примерных дочерей, хотя на улицах будет полно мужчин, которые станут тыкать в них пальцами и смеяться за их спинами.
За прошедшие часы ничего не случилось, но Нел замерзла и уже близка к отчаянию. У нее зуб на зуб не попадает и так трясет, что ей все труднее стоять и стучать кулаками в деревянную дверцу люка на потолке – дерево разбухло, но не прогнило и все еще прочное. Из-за этих бесплодных попыток Нел в кровь разбила себе кулаки и пальцы. И замка здесь нет, который она могла бы уговорить поддаться.
А вода продолжает подниматься неумолимо, неотвратимо, неуклонно.
Волны поднимают Нел, выталкивают вверх, так что она тычется посиневшими губами и носом в каменный потолок. Во рту у нее вкус соли и металла, она чувствует запах гниения и смерти. В считанные минуты море вытеснит и последний крохотный кармашек воздуха, и тогда она утонет. Не важно.
Теперь все уже не важно.
Осознав это, Нел чувствует, как тело вдруг тяжелеет, а на душе становится легко-легко. Она перестает биться, пытаясь удержаться на плаву, предает себя воде и покачивается, безвольно, как водоросль. Прилив подталкивает ее раз, другой, третий, и она понимает, что это конец.
Руки.
Руки, сильные и настойчивые, много рук – и голоса, злые крики, крики облегчения. Много голосов, все кричат разом, и Нел тянут наверх. Дверца люка захлопывается за ней, засов брякает оглушительно, как удар грома.
А сестры, ее сестры, все, кроме одной, собираются вокруг нее, возмущаются, настаивают, охают от страха и облегчения, требуют рассказать, что случилось, где она была, почему пропустила свадьбу?
И Нелл им рассказывает, давясь морской водой, желчью и рвотой. Она дрожит, трясется и отчаянно пытается вернуть душу – которая только что собиралась улетать, – вернуть ее назад в тело.
Ей верят сразу, верят, потому что она никогда не лгала, и потому, что отлично знают свою мать и им известно, как далеко протираются ее амбиции.
Нел надеется, что Аша в безопасности, что еще есть время.
– Вице-король настоял, чтобы после церемонии они отдали дань уважения тем убитым в морге, пока город празднует.
Покойницкая, думает Нел, полная заблудших душ и прожитых жизней, сколько же там неиспользованной силы.
И, пока они сидят вот так, всемером, до них вдруг издалека доносится звучный голос погребального колокола. Не ритмичные удары, а отчаянный трезвон, крик о помощи. Он заставляет их остановиться, заставляет замереть голоса, лица, руки, пытающиеся обсушить Нел. Он приводит в порядок их души и мысли, заставляет вспомнить, что дорога каждая секунда.
И они бросаются бежать, все они, даже Нел бежит, задыхаясь и прихрамывая. Они взбегают по ступенькам, несутся по опустевшим комнатам. Они скатываются по парадной лестнице, как котята, которых выпустили из коробки. Они мчатся по булыжным мостовым, быстрые, проворные, и прозрачные ткани длинных шлейфов развеваются за ними, как знамена. Они несутся по ночным улицам, как стайка переполошенных призраков, мелькают в окнах и проемах открытых дверях, вспыхивают в лучах фонарей, выскакивая из темноты на свет и снова исчезая в тенях.
Почти уже добравшись от места, они чуть не врезаются в черную карету и в четверку с развевающимися в воздухе черными, как смоль плюмажами. На какое-то мгновение перед Нел мелькает Вице-король, скорчившийся внутри – его белый свадебный наряд окровавлен и изорван, и истинный возраст явно проступил на лице. В следующий миг экипаж проносится мимо них, мчит к городским воротам, но увиденное наполняет Нел новыми силами.
Сестры бегут, пока не добираются до толпы, окружившей черно-мраморный и красно-кирпичный морг Брейкуотера, проталкиваются среди людей, которые вот только что еще праздновали и веселились, ни о чем не догадываясь.
Девушки бегут вверх, отталкивая жирного Констебля, его помощников с изумленно отвисшими челюстями, по коридорам, пропитавшимся запахом смерти: разложения и бальзамирования. Наконец, они толпой врываются в комнату, в комнату, где рано или поздно оказываются все, заставленную белоснежными столами с желобами по краям и серебристыми трубками, ведущими к стокам в полу, порыжевшим от телесных жидкостей, долгие годы стекавшим по ним. Это комната, чем-то напоминающая их собственную, чердачную. Комната с окнами, расположенными очень высоко, чтобы нескромные взгляды зевак не оскорбляли умерших. Комната с грубо очерченным алым кругом у их ног, звездой, вписанной в него, со склянками, венчающими одиннадцать из двенадцати ее лучей. Склянки заполнены пенящейся красновато-серой дымкой, некоторые из них повалены на бок, как случайные жертвы чужой схватки, но разбитых среди них нет, кроме единственной пустой, что лежит возле Аши, облокотившейся об один из столов.
